Океан, сливавшийся с горизонтом, сгорал в кровавом закате. Мелкая галька, опутанная белой пеной, блестела в лучах умиравшего солнца. Выброшенные на берег комки водорослей шевелил прибой, и они казались сорванным с Медузы Горгоны скальпом, доживавшим последние мгновения. Мир полыхал алым и тянул к игрокам нежные руки ветра-убийцы, а над водой, ласкаемые теплым бризом, метались чайки, пронзительно зовя на помощь. Белые перья падали в воду, а одинокая скала, напоминавшая клык утонувшего дракона, яснее любых слов говорила о том, почему вода в море была алой. Не из-за заката, нет. Просто кровь дракона смешалась с водой, окрасив ее в бесконечно-алый, уродливо-багряный, пленительно-кровавый цвет.

А на гальке сиротливо приютились полотенца со львятами — осколки прошлого, купленные матерями неразлучным друзьям, когда они впервые вместе приехали на море.

Вы ведь помните эти полотенца, смертные? Да. Вы никогда их не забудете.

Зейн попятился. Лоб покрылся испариной, ладони вспотели, зрачки расширились. Но он всё же сумел найти в себе силы рвануться к Найлу. А в следующую секунду его крик утонул в бесконечном мареве кровавого заката. Ведь кинувшийся к другу парень врезался в прозрачную, но самую что ни на есть настоящую стену. Хоран вздрогнул и обернулся. Ветер, играя слипшимися, покрытыми коричневой коркой светлыми волосами, обнял худую израненную фигуру. Найл бросился к другу, но в следующую секунду ветер подхватил его и поднял в воздух — к небу, на котором догорало никому не нужное здесь солнце. Малик кричал, бился о прозрачную стену, но не мог прорваться к другу. А Хоран вдруг рухнул вниз, в воду, и его крик поглотила алая, как кровь дракона, вода.

Примешь ванну Кровавой Графини Елизаветы Батори, смертный? Или такие забавы всё же не про тебя?

Картина вдруг изменилась. Море исчезло, обнажив истину. Комнату, смежную с той, в которой застыл Зейн Малик. Хриплое дыхание срывалось с его губ, а Найл, поднявшись с пола, бегло осмотрелся.

— Выхода нет, — прошептал он беззвучно.

— Нет… — эхом отозвался Зейн и обернулся. Окна не было. Лишь четыре глухих стены, лишившие пленников шанса на побег. — Думай. Думай, Хоран, ты умный! Мы справимся!

Истерика подкатывала к горлу, пальцы дрожали, но пакистанец не собирался сдаваться. Он судорожно искал возможность спастись и не замечал, как что-то в комнате Найла изменилось.

Кап…

Малик крикнул другу, чтобы тот начинал обследовать стены и попытался пробить их, если получится.

Кап.

Оба игрока бросились искать выход, которого не было.

Кап!

Пакистанец пытался плечом пробить иллюзорную стену в том месте, где должно было быть окно.

Вот только иллюзии в этом мире реальны для тех, кто их видит. И потому уничтожить каменную стену было невозможно. Для Зейна Малика, врезавшегося плечом в распахнутое настежь окно, этот путь к спасению был недостижим, ведь для него — лишь для него — этого окна не существовало вовсе.

Плесь.

Малик вздрогнул. Медленно, очень медленно, он обернулся к двери, закрытой прозрачной иллюзорной стеной. Найл метался по своей тюрьме, пытаясь проломить стену точно так же, как и сам Зейн, вот только…

Плесь.

Вода, струившаяся с потолка и разливавшаяся вокруг Найла Хорана, замедляла его движения и насмешливо поднималась всё выше.

— Нет, — прошептал Зейн.

«Плесь!» — равнодушно ответила ему влага.

Крик растворился в отчаянных попытках пробить прозрачную стену. Проклятия, просьбы, угрозы летели в адрес города, но Кёфу пропускал их мимо ушей, поскольку подобные им звучали из уст каждого игрока.

— Бесполезно, Зейн, — пробормотал Хоран, растерянно глядя на подобравшуюся к груди влагу. — Что делать?.. Чего этот чертов город от нас хочет?

— Не знаю, — ответил Малик. — Не знаю, но выход должен быть! Надо продолжать искать! Нельзя сдаваться, Найл! Может, в полу есть люк? Или на потолке? Проверь пол, поднырни, а когда вода… когда ее станет много, проверь потолок. Только не сдавайся!

— Я не сдамся, — кивнул Хоран и скрылся под водой, уже доходившей ему до пояса. Малик внимательно осматривал косяки, ища хоть малейшую лазейку. Рассматривал серый бетонный пол и такой же безликий грязный потолок. Пытался расширить каждую найденную щель, но безуспешно. И паника, захлестывавшая его, звенела словами из прошлого: «Чертова вода!»

— Лучше бы я был там, — пробормотал пакистанец.

Кап.

Карие глаза поднялись к потолку.

Кап.

Мерно срывались на его лицо живительные капли влаги, решившие убить глупого смертного.

Кап.

Холодный ливень, пронзая мышцы сотнями игл, стеной встал вокруг пакистанца. Горло свела дикая жажда, и на секунду Малик запрокинул голову, открыв рот и подставляя лицо бесконечному потоку воды.

«Как в рассказе Брэдбери «Нескончаемый дождь»… Ты ведь утонешь, если не перестанешь!» — крикнул бы Гарри Стайлс, если бы видел эту картину. Но ему в Разрыв пути не было.

И всё же Зейн, не услышав слов друга, почему-то послушался его. Он вздрогнул, закрыл рот и кинулся к двери. Вот только стена всё еще была там. Хрустальная, как туфелька Золушки! Стеклянная, как осколки не долетавшего до земли ливня! Прозрачная, как водопад, срывавшийся с потолка! Она была там и смотрела на людей бесцветными глазами, застывшими в невидимой вечности. Она не смеялась и не грустила, она просто ждала, как ждал исхода Хранитель Разрыва. И мириады нежных, колких, ласкавших, жалящих, холодных и жарких, несуществующих капель, падая на покрытую кругами водную гладь, бились в эту стену, но не могли ее проломить. Наверное, потому, что им это всё же было не нужно.

Зейн судорожно пытался сделать хоть что-то, кидался на призрак несуществующей стены, такой реальной для него, и не мог изменить происходящее. Прозрачная преграда, словно в насмешку, растянулась до самого потолка, поглотив часть настоящей стены — серой, грязной, омытой холодным дождем, но не очистившейся. Найл уже был высоко — слишком высоко, чтобы суметь встать с другом лицом к лицу. Он плавал под потолком, судорожно пытаясь найти брешь в перекрытиях. Брешь, которой не существовало.

«Зачем вы играли со смертью?»

Малик замер. Руки безвольно повисли вдоль тела, а глаза, цвета мертвого, изжаренного на огне миндаля, смотрели на делавшего последние глотки воздуха друга. Найл улыбался. Он продолжал шарить исцарапанными пальцами по потолку и смотрел на Зейна с улыбкой на губах. Искренней, чистой. Светлой.

Вот только пришло его время умирать.

— Зейн, не сдавайся, — четко и уверенно сказал он. — Борись до самого конца. Обещай мне это. А я обещаю, что тоже не сдамся.

Голубые, пронзительно-живые, печальные глаза, не проронившие ни слезы, смотрели в карие. И на губах Зейна Малика появилась такая же чистая, грустная улыбка, ни капли не похожая на спазм.

— Обещаю, Найл. Я не сдамся. Мы не сдадимся, — громко и четко ответил он.

— Мы не сдадимся, — эхом отозвался Хоран.

Бросок. Удар. Прозрачная стена молча смотрела на погрузившегося в воду по грудь пакистанца, так и не сделавшего ни единого глотка. Но он уже не замечал жажды. Он видел лишь глаза друга, стучавшего по потолку стесанными в кровь ладонями. А вода смывала ненужную здесь красную влагу и проникала в раны, разрывая их едкой болью.

Кап.

Последние капли дождя упали в комнату Найла Хорана. Воздух исчез, вытесненный такой же прозрачной, но куда менее пригодной для дыхания стихией. Ладони Найла бились о потолок, а плечо Зейна врезалось в прозрачную перегородку. Вот только это было уже бесполезно.

Движения ладоней стали судорожными. Замедлились. Исчезли. Обмякшее тело ирландца вдруг начало опускаться вниз. К полу. К Зейну Малику, улыбавшемуся так же, как и минуту назад, и полными боли, но абсолютно сухими глазами смотревшему на безжизненный труп лучшего друга. А вода всё прибывала в комнату, где продолжал пытаться пробить прозрачную стену не отводивший взгляда от остекленевших глаз друга пакистанец.

Ноги Найла коснулись пола. Светлые волосы, удивительно чистые, морскими водорослями тянулись вверх. Руки, похожие на руки шарнирной куклы, мерно покачивались в удивительно прозрачной, но мертвой влаге, словно в формалине, не спеша погружаться дальше. А само тело неуклонно падало вниз, опускаясь на самое дно своего водяного гроба.