— Я бы тоже… Но вот окажись я в ситуации, когда пришлось бы об ориентации задуматься, я бы струсил. Потому что всегда боялся, что вы с парнями обо мне что-то плохое подумаете. Что я трус, что я слабый… что я какой-то не такой. Хотя я и правда трус…

— Тогда мы все трусы. Потому что все боимся предстать перед друзьями в плохом свете. Но разве есть люди, которые с гордостью свои пороки назовут?

— О да! Тот маньячный Принц, гордившийся своей маньячностью!

— И то верно…

Ветер сорвал с таких разных, но столь похожих губ хриплый смех, сплел его воедино и унес прочь, ласково покрывая алые разводы на коже морозной коркой.

— Но я ему даже завидую. Не хочу больше врать. Хочу смотреть в лицо не только врагам, не только друзьям, но и себе. Я врать самому себе не хочу, Зейн.

— Я тоже. Может, стоит попробовать?.. Только чтоб в глаза порокам своим смотреть и слабостям, их надо научиться принимать. Как Принц этот, как Хранитель… Один ими гордится, другому на них плевать. Но оба ни капли не страдают ни от своего эгоизма, ни от других прибабахов.

— Хочешь брать пример с этих инквизиторов?

— Нет. Хочу стать сильнее них.

Ветер нежно поцеловал растрескавшиеся, но уже не дрожавшие губы игроков. Ласково растрепал их волосы. Мягко обнял и окутал мертвым холодом.

Бом!

Ставни резко захлопнулись. Ветер, превратившийся в ураган, впечатал глупых игроков в асфальт. Срывая с ран запекшуюся кровь, он смеялся, улетая прочь.

Скрииип…

Окна медленно распахнули веки. Скалящиеся раны асфальта удивленно косились на трещины в коже игроков. А впрочем, скорее, всё же безразлично.

Ахахаха!

Смех веселых, но печальных мертвецов замер в унесшемся с ветром тумане. Где-то очень медленно начинала бурлить влага, которой в этом мире нет, как и ветра, а дома готовились принять на себя ведущую роль в спектакле.

Но вы ведь не боитесь будущего, готовы посмотреть в лицо самому главному страху, а, смертные?

— Прости, Зейн.

— Ты прости, Найл.

Бац!

Стекла осыпались прямо на фигуры игроков, замершие на асфальте. А они смотрели друг другу в глаза и улыбались. Не усмехались.

Протянутая рука. Улыбки шире. Рукопожатие.

Что ж, игра еще не закончена, смертные. Вы лишь приблизили самый главный кошмар своей жизни…

====== 13) Это конец?.. Кто знает... ======

«Важно не то, проигрываем ли мы в игре, важно, как мы проигрываем и как мы благодаря этому изменимся, что нового вынесем для себя, как сможем применить это в других играх. Странным образом поражение оборачивается победой». (Ричард Бах)

Гарри Стайлс сидел на узкой, застеленной серым унылым покрывалом кровати и с бешеной скоростью читал что-то в планшете. Лиам Пейн бегал из угла в угол, сжимая и разжимая эспандер, чтобы хоть немного отвлечься. Луи Томлинсон отрешенно смотрел в окно, сидя на подоконнике, и беззвучно шевелил губами, считая сидевших на дереве ворон. Эта сцена продолжалась уже три часа, и почему-то никого не раздражала. Разве что все трое вдруг заметили, что силы начали их оставлять, а жар, поднявший столбики термометров до отметки в тридцать восемь градусов, ненавязчиво посоветовал им всё же хоть немного отдохнуть. Отдохнуть от размышлений о ночи, которая была слишком фантастична, чтобы быть правдой, и слишком реалистична, чтобы оказаться иллюзией.

Смех. Вспышки. Ужас. Нравится играть с тем, чего не понимаете, смертные? Ахахаха!

Они встретили Безликого, Гарри ударил по тормозам, машину занесло, и она замерла, встав поперек дороги. Ветровым стеклом к жуткому существу, смотревшему на глупых смертных несуществующими глазами и смеявшемуся невидимыми губами. Вместо лица у белокурой девочки в грязно-белом платье с черными горохами была лишь гладкая белая кожа, а с рук ее срывались вниз багряные капли, так похожие на кровь, но отчего-то не долетавшие до земли, обращаясь в лед. А туман клубился вокруг этого чудовища, шепча сладкие колыбельные усталому разуму трех людей, во все глаза смотревших на монстра. И лишь только с губ одного из них сорвались слова: «Вы это… видите?» — как туман заклубился, поглощая смех, разрывая его на обрывки звуков, и исчез, забирая с собой чудовище, на секунду показавшее людям иное, скалившееся безумной ухмылкой, но вполне человеческой лицо. Лицо заплаканной девочки, с издевкой смотревшей на перепуганных смертных.

Алиса.

Алые буквы застыли на лбу призрака, покрывшись морозной коркой. А затем всё исчезло, и только шум биения трех сердец не давал поверить в то, что произошедшее не было сном.

Но вы ведь хотели увидеть призрак, так почему, увидев, захотели забыть увиденное, смертные? Ведь вашу мечту исполнили, почему бы не быть благодарными?

В отель они вернулись сразу же и до утра обсуждали увиденное. Детали сходились, галлюцинацией видение быть не могло. Шуткой жильцов тоже: слишком реальным был безликий призрак. И оставалось лишь поверить, что причиной аварии черной Ауди стал именно этот дух, но…

Красный, красный горох! Не черный!

И Гарри Стайлс убедил друзей не бросать к чертям затею найти настоящую девочку, которой, возможно, и не было. А потому ровно три часа назад он связался с отцом, уговорив того попросить об услуге своего хорошего знакомого в полиции, и после этого увлеченно просматривал информацию о Безликих духах. А как только от полицейского пришли необходимые данные, с головой ушел в изучение списков жителей Блэкпула, подходивших под описание той самой девочки. Алисы. А быть может, это было не ее имя? А быть может, призрак пошутил? А быть может, он лишь играл со смертными?.. Кто знает. Вот только две белокурых Алисы в возрасте от шести до десяти лет в этом городе проживали. И именно их Гарри Стайлс решил навестить в первую очередь.

— Погнали, парни, — скомандовал он, закончив с сортировкой информации. — Остается надеяться, что девочку на самом деле звали Алисой, хотя нас могли и обмануть. Если вам плохо, оставайтесь в отеле, а еще лучше идите в больницу — пусть врачи химией поделятся.

— Ага, а ты в гордом одиночестве попрешься в логово чудовищ без лица, в которое нас, возможно, просто заманивают, — с сарказмом ответил Лиам и бросил Томлинсону эспандер. — Я с Гарри, а тебя с собой возьмем, барышня, потом обливающаяся, да ворон считающая, только если пять раз эту фиговину сожмешь.

— Сомневаешься в моих силах, обольститель престарелых консьержек? — подколол друга в ответ Луи и пять раз сжал эспандер. Медленно. Из последних сил. Роняя на подоконник капли пота.

Лиам поморщился. Даже не оттого, что прошлым вечером и впрямь очаровывал пожилую консьержку, чтобы выяснить, в каких квартирах живут женщины примерно шестидесяти лет, а просто потому, что Луи ему брать с собой не хотелось. Температура у Томлинсона была выше, чем у него с Гарри, но Луи отказывался оставаться в номере, мотивируя это тем, что у него, в отличие от друзей, хотя бы не болела голова. А вот их затылки просто разрывала тупая ноющая боль, и в таком состоянии путь к Алисе мог стать для друзей последним.

И всё же такси приняло в душный, жаркий салон, лишенный кондиционера, троих путников, изнывавших от температуры и головной боли, а не двоих. Водитель удивленно вскинул брови, услышав адрес, разительно отличавшийся от адреса больницы, но промолчал. Молчали и друзья, зажавшие Гарри в тиски с двух сторон и с раздражением читавшие на экране планшета информацию о девочках, которых им предстояло посетить.

А Безликий, невидимый смертным, когда сбрасывал человеческую форму, провожал желтую машину несуществующим взглядом и вращал в тонких костлявых пальцах сахарный черепок. Черепок с алым именем, горевшим во лбу, как проклятая метка.

Алиса.

Настоящая девочка ведь не виновата в том, что ваши друзья решили поиграть со смертью. Она не виновата в том, что ее руку пронзил острый металлический обломок. Она не виновата в том, что ей некуда пойти и неоткуда ждать помощи. Игры со смертью ведь не должны ранить тех, кто не хотел в них играть, разве нет? Почему же этот ребенок должен был пострадать?