— Лиам, сейчас главное выиграть. Все разборки дома будем устраивать. Какая разница, кто предложил прокатиться? Остальные ведь идею поддержали, значит, тоже виноваты.

Это попытка оправдать себя, мистер Хоран? Себя, подначивавшего лучшего друга на поездку по спящему городу ради развлечения…

Прыжок.

Вскрик.

Грохот.

Молнии расчертили небо, и громоотводы протяжно взвыли. Лишь пяткой, лишь сантиметром окровавленной кожи Луи Томлинсон коснулся погребальной плиты.

— Ахахаха!

Детский смех, такой неуместный, но уже столь знакомый.

Алиса.

И сотни детей вместе с ней.

Луи пошатнулся. Взгляд его погас. Лиам подбежал к другу и подхватил его, не давая упасть… А в следующую секунду Пейн отлетел к стене, отброшенный нечеловеческой силы ударом, и шатен, вновь начавший растирать замерзавшие совсем не от холода ладони, прохрипел:

— Воды. Мне нужна вода…

— Здесь нет воды, — пробормотал Найл и поднялся. Гарри и Зейн встали рядом с ним, готовые в любой момент защитить ирландца от нападения смотревшего в небо пустым взглядом Луи.

— Воды, — не слыша их, повторил тот.

— Отравился! Отравился! — раздались тысячи веселых детских голосов, разрывая туман на сотни сочившихся влагой и страхом лоскутов.

Кап…

Слеза прокатилась по щеке отравившегося и упала на асфальт.

Кап.

Рухнула на асфальт капля соленого, как слеза, пота.

Кап!

С уголка губ сорвалась багряная, еще более соленая капля.

— Ахахаха!

А ведь влага совсем рядом — только руку протяни!

Луи сорвался с места, кашляя и сплевывая на бетон густые красные комочки. Щебень вырывал из ступней плоть, а запах озона манил наверх — к дождю, молниям и насмешливо-молчаливым небесам.

Молнии вспыхнули вновь.

Найл кинулся за другом, но Зейн вцепился в его плечи и не дал сдвинуться с места, крича, что ради иллюзии нельзя рисковать собой. Гарри же понимающе улыбнулся и, потрепав Хорана по волосам, сказал:

— Если смогу, верну его. Ты же этого хочешь.

— Гарри… — Найл замер. Слов не хватало, эмоций тоже — кудрявый шатен уже бежал к серому, испещренному сотнями потеков старому дому, поглотившему Томлинсона. А Зейн продолжал сжимать предплечья друга и шептать:

— Найл, здесь никому нельзя верить, никому!

— Даже тебе? — отозвался Хоран безэмоционально, и Малик вздрогнул. Никогда еще он не слышал в голосе друга таких интонаций… Таких до боли знакомых интонаций. Тех самых, с которыми Хранитель Разрыва называл их убийцами.

— Найл…

Обида. Злость. Ярость…

«Ши-ши-ши».

Малик вздрогнул, а в памяти вставала фигура в полосатой водолазке, пренебрежительно смеявшаяся над его яростью, и говорившая, что слепой злобой врага не победить, а эгоизм — не то, чем можно гордиться, если он не подкреплен поступками, доказывающими, что ты имеешь на него право.

Зейн отпустил друга. Дождь продолжал плакать, роняя на бетон сотни кристаллов льда, рассыпавшихся в прах, а с пересохших губ пакистанца сорвалось:

— Прости. Я идиот. Не повторится.

Найл шумно выдохнул и кивнул. Малик кивнул в ответ и поспешил к Лиаму — проверить его пульс. Пейн без сознания лежал у серой стены, а по ней причудливым узором расползалась морозная пелена, даруя алым разводам холодную вечность. Найл же бросился к дому, не замечая, как в серые плиты вмерзает его собственная плоть. Он бежал со всех ног, не глядя на дождь, стоявший стеной, и лишь надеясь, что не опоздает…

Но он опоздал.

Сверк!

Электрическим скатом проплыли по небу тучи, уничтожая посягнувших на их пространство глупцов.

Бом!

Набатным колоколом разлился в воздухе похоронный гром.

Ахахахаха!

Сотни детей пустились в пляс в туманном мареве, разбрасывая по бетонным плитам крысиный яд.

Поздно.

Найл затормозил. К запаху озона примешался мерзкий — и такой знакомый! — аромат жженой плоти. Вскрик. И с крыши дома прямо под ноги замершему от ужаса ирландцу рухнуло что-то, напоминавшее обуглившийся мешок. А может, скорее, жертву пожара, выносимую с пепелища привыкшими к запаху гари, но как всегда опоздавшими спасателями?..

Город мог бы рассмеяться, увидев перекошенное от ужаса и отвращения лицо ирландца. Но он для этого был слишком вежлив… А впрочем, ему просто было всё равно.

— Нет…

Шаг назад.

— Нет!

Еще шаг.

— Не может быть!..

Расширенные зрачки. Пот, холодными каплями расчертивший кожу. Дрожь в коленях.

— Луи!!!

Найл упал, что-то крича, но скалившееся на небо обгоревшее тело в ответ промолчало.

Громко смеялись дети, напевая веселую песенку Торговца Черепами. Топот сотен ног, скрывавшихся в тумане, превратился в стройный солдатский марш. Влажная серая дымка ползла по бетону, слизывая с него алую вязь. И веселившиеся дети, чеканившие шаг по острому щебню, невидимой шеренгой обступили труп, узнавший вкус молний и запах раскаленного озона.

— Цербер. Взять.

Громовым раскатом разнесся над Разрывом тихий, глубокий голос. И, повинуясь ему, из тумана раздался протяжный, надрывный вой, словно по акведуку гулял ветер. Огромная черная мохнатая лапа показалась из влажного марева. За ней еще одна. А следом туман отдал реальности гигантского, высотой с двухэтажный дом, трехголового пса. Алые глаза пылали адским огнем — огнем Тартара. Зловонное дыхание распространяло удушливые ароматы серы. Вязкая слюна, отчего-то алая, падала вниз, срываясь с острых, как клинки, зубов. Найл дрожал, неверяще глядя на это чудовище, а Зейн кинулся к другу, но был остановлен сносящим всё на своем пути протяжным воем адской собаки. Цербер подошел к телу Луи, и одна из пастей раскрылась, словно усмехаясь.

— Нет! — истерический крик Хорана утонул в зловонном рычании гигантского зверя.

Щелчок.

Огромные челюсти сомкнулись.

Хрусть.

Обуглившиеся кости разлетелись на сотни осколков.

Чавк.

С мерзким звуком почерневшая плоть исчезла в алой пасти.

Найл всхлипнул.

Из дома выскочил Гарри и кинулся к Хорану, но очнувшийся Лиам с безумным криком ринулся ему наперерез. Имя на плите ехидно подмигнуло. Босая ступня Пейна коснулась его кривых букв. Лиам замер, а затем с воем вновь рванулся к Гарри. Вот только этот вой не был похож на человеческий. Скорее, это был рев раненного зверя.

— Отравился! Отравился! — смеялись дети.

С хрустом и чавканьем пережевывал Цербер человеческие останки.

Зейн, подбежавший к Найлу, готов был закинуть того на плечо и нести куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого ужаса, но… сделай он это, и потерял бы друга навсегда. А потому он стоял у Хорана за спиной, готовый в любой момент отразить нападение, и думал о том, что это всё иллюзии.

Потому что в этом городе невозможно умереть.

Потому что игрокам не сообщают задания уровней.

Потому что единственное, чем испытывают смертников, — страх.

А значит, как бы ни были реальны иллюзии, они не более, чем видения.

«Глупый мусор», — закатив глаза, пренебрежительно бросил бы Принц, поражаясь недогадливости игроков. Но ведь даже гении порой хотят верить в чудо, а закрывать глаза на очевидные вещи — норма жизни для смертных. И потому, даже ища подвох, Зейн Малик не мог его найти, ведь еще живые друзья казались нитью к прошлому, которое было ему так необходимо в этом страшном, мерзком, жестоком мире. У недогадливости смертных были причины. Вот только Принц, ценящий лишь одиночество и свою Королеву, вряд ли бы счел это за оправдание.

Лиам, «отравленный» плитой мертвеца, уже не казался человеком. Выдвинувшиеся клыки превращали его в чудовище, но Найл не замечал их. Он видел лишь, как Пейн кидается на Гарри, попытавшегося закрыть собой лучшего друга, и падает вместе с ним на землю.

— Нет, Лиам!

Зейн дернулся. Труба водостока, ржавая, старая, показалась ему магнитом, к которому он не мог не подойти. В голове четко и безэмоционально — совсем как у единственного живого обитателя Разрыва! — сложился план действий. Рванувшись к водостоку, Малик вцепился в него и с силой рванул на себя. Труба поддалась. Осыпая мир ржавым дождем, она со скрипом рухнула к ногам победителя — временного победителя — и превратилась в отнюдь не грозное, но достаточно эффективное оружие.