И в свете луны, призрачном, мертвом, безразличном, губы Гарри Стайлса на секунду — одну кроткую, но растянувшуюся для Зейна Малика в вечность секунду, — коснулись губ спящего Найла Хорана. И апельсин, сжимаемый пакистанцем, заплакал, роняя на пол кислые, способные сдавить горло сильнее жгучей обиды, капли сока. А сквозь стиснутые зубы брюнета вырвалось горячее дыхание, полное ненависти, боли и той самой, сжигавшей душу дотла обиды.

«Почему он отказывается от Найла, но целует его? Какое он имеет право?!»

А какое право имеешь злиться ты, смертный? Ведь вы оба для Найла всего лишь друзья…

И как только Гарри снова занял место на полу, а взгляд его устремился к небу, Зейн ушел. Ушел, чтобы оказаться на пустыре и со всей силы пинать старый футбольный мяч, вымещая на нем свою злость. Что он представлял тогда? Что мяч — это голова Гарри? Что с каждым ударом чувства Стайлса становятся меньше? Что луна после каждого его вскрика будет превращать реальность в сон, и под утро произошедшее станет лишь кошмаром?

«Смешной Вы человек», — махнув рукой, вздохнул бы город. Но у него не было ни рук, ни желания комментировать глупость смертных.

А дождь той ночью лил как из ведра, и луна подмигивала Зейну Малику из каждой лужи, словно обещая: «Нет, я не сотру этот кошмар из твоей памяти. Он останется с тобой навечно, как память о том, что не всё происходит так, как ты того желаешь». И луна не обманула. Эту ночь пакистанец из памяти стереть не смог, как не смог он и убедить себя, что всего этого не было. И именно поэтому Зейн всегда смотрел на Гарри с опаской, хоть никогда и не говорил ему, что знает о той ночи. Он боялся. Боялся, что веселый, жизнерадостный, начитанный шатен изменит свое решение и начнет бороться за внимание доброго, наивного ирландца. И этот страх разъедал его душу серной кислотой, такой, как та, что чуть не уничтожила полосатую водолазку спутника самой Смерти. Но кислота не достигла Принца. В отличие от страха, который всегда настигал свою жертву.

Душу ведь покалечить проще, чем тело — для этого порой достаточно лишь слова.

И Зейн Малик, обнимавший в пустынном сером переулке единственного человека, ради которого готов был отдать всё, что имеет, мелко вздрагивал каждый раз, когда призрачный, иллюзорный Гарри Стайлс из его сна шептал такие обнадеживающие, но казавшиеся такими лживыми слова. Ведь каждый раз после этих слов он опровергал их поступком. Но опровергал ли? Или просто прощался? Прощался с прошлым, с фантазиями и иллюзиями, со сказкой, которой никогда не стать явью, решив жить, а не существовать мечтами…

Вот только хоть ты и понимал это, принимать не хотел, смертный. Потому что человеку всегда нужен тот, кого можно обвинить в собственных неудачах.

А бесшумный дождь, роняя на асфальт ледяные осколки, словно смеялся над нервной дрожью спящего игрока. Но это всё же лишь казалось. Ведь на переживания смертных дождю, как и небу, было просто плевать…

Скрип.

Ставни пронзительно всхлипнули. Туман заклубился, окутывая спящие фигуры.

Топ-топ…

Просыпайтесь, игроки, иначе пропустите кое-что очень интересное!

Бом-бом-бом!

Набатом грохотали громоотводы, впитывая в себя безучастные сполохи молний.

— Зейн! Найл!

Ахахахахаха!

Город рассмеялся бы над смертными, мечтавшими о забытье в мире грез. Но вместо этого над ними смеялась девочка в белом платье с черными горохами. И у этой девочки не было лица. Но зато было трое спутников, мчавшихся прочь от нее по узкому переулку.

— Чёрт, вставайте! Какого лешего здесь происходит?!

Здесь всего лишь играют со страхом, ставя на кон собственные жизни. Не больше, но и не меньше. Занятно, не так ли?

Зейн вскочил, мгновенно приняв боевую стойку, и мутным после сна взглядом окинул пришельцев. Луи Томлинсон, улыбчивый шатен с прямыми взъерошенными волосами, сейчас смотрел на мир полными ужаса серо-голубыми глазами и нервно потирал рукой об руку. Лиам Пейн, брюнет с обычно идеально уложенной короткой стрижкой, зарывался пальцами в волосы и превращал и без того растрепанную прическу в воронье гнездо, а губы его дрожали, и глаза, цвета крепкого кофе, в панике бегали по изрытому трещинами асфальту. Гарри Стайлс, кудрявый шатен, любивший книги и мистику, не радовался открывшимся перед ним видам — он лишь теребил край черной футболки дрожавшими пальцами и бормотал: «Ноппэрапон! Существует, вот ведь гадство…»

А город безразлично смотрел на игроков, с регулярностью китайской пытки ударяя молниями в громоотводы. Безликая девочка растворилась в тумане.

— Какого чёрта? — пробормотал Зейн, глядя на друзей, одетых в черные футболки и штаны. Такие же, как у них с Найлом… когда-то. Ведь сейчас штаны Малика больше напоминали шорты, а футболки превратились в половые тряпки с прожженными иллюзорным пламенем дырами. А уже ненужные несуществующей ране Хорана «бинты» украшали руки и ноги игроков, закрывая от мира самые глубокие, но неопасные порезы. Лучше уж так, чем подхватить инфекцию и лишиться конечностей, неправда ли? Только вот вряд ли грязный «бинт» спасет от заражения крови. Разве что создаст иллюзию, станет символом безопасности… А в этом мире символы ужасно важны, и за них цепляются все игроки без исключения.

Найл разлепил глаза и застонал от разочарования, но, увидев друзей, замер. Губы задрожали, ладони покрылись холодным потом и бессильно упали на асфальт. Зрачки расширились, и хриплый, сорванный голос едва слышно прошептал:

— Почему?

Какой странный вопрос. Город мог бы рассмеяться в ответ, но, как всегда, промолчал.

— Мы решили проехать по вашему маршруту, — с ужасом глядя на израненных друзей, пробормотал Луи. — Проверили машину, поглядели, никого ли нет на улице, поехали, чтоб Безликого увидеть: нам сказали, что на месте аварии этого духа видели… Улица пуста была, абсолютно! — охрипший голос парня сорвался на крик, но он тут же взял себя в руки и, откашлявшись, закончил: — Но у того столба, где вы… короче, у того столба вдруг появилось существо без лица. Оно смеялось, и мы повернули головы, а дальше — темнота.

— Кажется, я бил по тормозам, — прошептал Гарри, не переставая терзать края футболки. — Но машину занесло, хоть двигатель и заглох. Мы, кажется, тоже врезались…

— А я говорил, что нечего повторять «подвиг» этих каскадеров! — взвился Лиам, но тут же закашлялся и прислонился спиной к стене.

Найл и Зейн переглянулись. Слишком реальными казались друзья… впрочем, как и все видения до этого. Вот только, в отличие от видений, вели они себя точно так, как настоящие люди, и сомнения в том, было ли это очередной издевкой города, закрадывались в душу, прожигая ее сигаретными окурками.

Но вы уже доказали, что загадки — ваш конек, смертные! Так попробуйте разгадать и эту головоломку! Ведь выбора у вас всё равно нет…

— Чем докажете, что вы — это вы? — хрипло спросил Малик и подошел к поднимавшемуся на ноги Найлу.

— В смысле? — опешил Луи и переглянулся с Гарри.

— В прямом, — нахмурился пакистанец, вставая рядом с другом. С другом, в котором не сомневался.

— Не знаю, о чем ты, — пробормотал Стайлс, — но нас встретил какой-то мужик в кимоно и сказал, что наше задание — пройти четыре каких-то уровня, причем на первом уровне мы обязаны сыграть с вами в «Отраву». Я не понимаю, что тут происходит, он наговорил какой-то ерунды о том, что мы рисковали собой ради глупой, неоправданной цели — чтобы избавиться от дурных мыслей о том, что с вами… может что-то случиться. Но мы ведь хотели не только отвлечься, но и понять, что с вами тогда стало! Найл, хоть ты объясни нормально, что тут творится?

Хоран сглотнул. По виску скользила маслянистая капля, впитывавшая в себя сотни мыслей и тысячи сомнений. Но всё же человеку нужна вера, иначе он не сможет идти вперед. А потому…

— Ладно, только сначала объясни, что за «Отрава», — прошептал ирландец и поймал полный недоумения взгляд Зейна. А сердце пакистанца пронзила тонкая острая игла. Игла, порожденная странной мыслью.