И когда ужас исчез, оставив после себя тупую ноющую боль в висках, ощущение полной опустошенности и давящую беспомощность, Зейн впервые в жизни почувствовал себя настолько слабым. И это ему крайне не понравилось. Срыв, произошедший с ним, оба парня вспоминать не хотели: Малик кричал, что достанет «того смешливого японца», угрожал ему страшной расправой, бил кулаками по стенам дома, а затем просто рухнул без сил рядом с одним из окон. Ему показалось, что окно издевательски на него покосилось. Он ошибался…

Найл же молча стоял всё это время на другой стороне переулка и смотрел на свои руки, которые тряслись так, словно через Хорана пустили ток. Он не мог понять, как всё это произошло, но, в отличие от Малика, винившего «чёртова мужика в халате», Найл винил лишь себя. Не за то, что подзадоривал друга на новые безумства, не за то, что поддержал его идею прокатиться по городу. За то, что белокурая девочка чуть не погибла.

Она ведь не пострадала, верно?..

Вот только отделаться от навязчивой мысли о том, что девочка попала в Разрыв вместе с ними, Хоран не мог. Как не мог он отделаться и от навязчивого впечатления, что его руки чем-то запачканы. Чем-то теплым. Чем-то густым. С солоноватым металлическим ароматом… И город, предоставивший игрокам запланированную передышку, здесь был абсолютно ни при чем. Безумие? Галлюцинация? Чувство вины?

Алиса.

Найл боялся узнать, что девочку звали именно так.

Тишину, давившую на виски своей абсолютностью, вдруг прорезал тихий голос. Женский. Он пел колыбельную, мерно растягивая гласные, которые надо было растянуть, и делая паузы именно тогда, когда они были необходимы. В ритм биения сердца. Хоран вздрогнул и обернулся к Зейну. Пакистанец тут же подобрался и, вскочив на ноги, начал озираться по сторонам. Он не представлял, что Разрыв уготовил им на этот раз, но точно знал одно — Найла он защитит. Любой ценой. Хоран же медленно поднялся, сжал руки в кулаки так, что ногти впились в кожу, и тряхнул головой. Мысли выстроились в стройную цепочку, ощущение мертвой влаги на руках исчезло. Разум прояснился, и парень схватил Зейна за запястье. Тот вздрогнул, но руку не отдернул: это прикосновение вывело пакистанца из состояния, близкого к панике. Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, он посмотрел на Найла и вымученно улыбнулся. Получив в ответ подобный спазм, Малик взял друга за руку и скомандовал:

— Держись рядом, Найл. Если заметим опасность, бежим сразу же. Нам сейчас главное — продержаться.

«До чего?» — отрешенно подумал ирландец, но согласно кивнул. Он хотел верить.

— Будем держаться подальше от этих… видений, — потянув друга к выходу из переулка, тихо, почти шепотом, скомандовал Малик. — Если увидим человека, можно подойти к нему, узнать, что здесь к чему. Но только если будем уверены, что это не… обман. Они опасны, лучше держаться подальше.

— А если в них всё дело? — еще тише возразил Хоран. Ступни царапал гравий, но ирландец этого не замечал. — Что, если мы должны встретиться лицом к лицу со своими… страхами и победить их?

— Тот урод, — в голосе Зейна отчетливо звенела ненависть, — сказал, что у нас есть шанс спастись. Но для этого нужно выжить. Ты видел, что могут эти… видения. Так что лучше к ним не соваться. Главное — выжить.

Почему же ты так не думал, когда жал на газ, а, смертный?

— Ладно, согласен, — сил сопротивляться у Хорана не было, как и желания спорить с единственным, кто был сейчас на его стороне.

Пение нарастало, и Найл с раздражением прогонял от себя мысли о том, что голос ему знаком. Приятный женский голос, который так заботливо уговаривает малыша закрыть глаза и окунуться в мир грез, сказок и снов. В волшебный мир!

Ставни скрипнули.

Выйдя на широкую улицу, парни не могли отделаться от ощущения, что, удаляясь от голоса, они лишь приближаются к чему-то более страшному, а окна, казалось, с усмешкой следили за ними, моргая медленно качавшимися на ржавых петлях ставнями. Ветра не было, равно как не было на небе и намека на облака, а жажда крупной наждачкой рвала слизистую горла. Воды здесь никогда не было, и мечтать о ней не стоило, а пить хотелось так, что готов был припасть губами к любой, самой грязной луже, лишь бы заглушить это мерзкое ощущение, всё нараставшее и укоренявшееся… Как страх.

Пройдя половину улицы, Зейн вдруг резко свернул в один из переулков, потянув за собой Хорана. Найл недоуменно посмотрел на друга, и губы того едва различимо прошептали: «Не хочу, чтоб нас гнали, как дичь». Ирландец лишь пожал плечами, подумав о том, что им всё равно рано или поздно придется встретиться с неизвестной певицей, так почему не сейчас? Вот только неизвестна ли она?.. Хоран всеми силами пытался отогнать всплывавшие в глубинах памяти картины, отчаянно не желая их принимать. Он не отказался бы сейчас от временной амнезии… а может, и от вечной. Лишь бы не думать о том, что за ним по пятам, словно охотник, распевая песни, вместо гудения в рог, гонится его собственная мать.

Ставни резко захлопнулись, повисла тишина. Та самая, что так раздражала друзей всего час назад, та самая, что призывалась как спасение под мерные переливы колыбельной. Найл почувствовал, как по позвоночнику пробежала толпа мурашек, и подумал: «Началось». Дверь одного из домов, такого же блеклого и безликого, как и остальные, отворилась, словно в ответ на эти мысли, и из подъезда вышла девочка. Черные волосы развевались на ветру, которого не было, руки сжимали канистру со странным запахом. Зейн вздрогнул.

— Саафа, — едва различимо сорвалось с губ имя его десятилетней сестры.

Девочка быстро двигалась к переулку, едва удерживая в руках огромную пластиковую канистру, а на асфальте застывали, покрываясь морозной вязью, удивительные, переливавшиеся под тусклым светом несуществующего солнца, разноцветные разводы. Радужная дорожка, покрытая изморозью, всё удлинялась по мере того, как удалялась сестра Зейна, а он всеми силами пытался подавить желание пойти за ней. Как только ребенок скрылся за углом дома, Малик, отчаянно сжимавший кулаки, шумно выдохнул. Найл поморщился, отрешенно подумав, что стоит размять руку, которую друг чуть не раздавил, а тот тихо произнес:

— Это не она. Саафа сейчас дома. Читает книжки или слушает музыку… Ее здесь нет. Это всё… видения.

— Да, точно. С ней всё в порядке, — кивнул Найл, но у него засосало под ложечкой. А правда ли это лишь видение?.. — Она не могла попасть сюда, ведь не участвовала в аварии. С ней всё в норме.

Самовнушение. Порой такое полезное, сейчас оно работало из рук вон плохо. Просто потому, что маленькая девочка несла в руках пробитую канистру с бензином, оставлявшим на асфальте разноцветный, почти павлиний хвост. «На нее тоже наверняка попало», — подумал Хоран, уничтожив старательно созданную аутотренингом иллюзию покоя. А в следующую секунду он вздрогнул и схватил за плечи лучшего друга, потому что… Просто потому, что на улице вдруг стало жарко.

Алые сполохи, приплясывая на асфальте, стремительно неслись к дому, слизывая радужные разводы, заглатывая их, как ненасытная касатка-убийца заглатывает ныряльщиков вместе с водой. Малик не слышал собственный крик, не чувствовал, что ноги рвутся к повороту, поглотившему сестру, не понимал, почему не может сдвинуться с места и что этому препятствует. Он лишь видел багряные насмешливые языки огня, старательно вылизывавшие бетонные стены, мелькавшие в пустых окнах, вырывавшиеся из двери подъезда… А в следующий миг Зейна уже никто не удерживал на месте, и ощущение скованности исчезло — он мчался к заветной цели, не замечая, что на асфальте остался лежать его друг. Его настоящий друг. Хоран быстро поднялся, потирая скулу, и кинулся за Маликом, даже не заметившим, как попал локтем в челюсть лучшего друга.

«Кто-то планировал не приближаться к „видениям”?» — насмешливо спросил бы город, если бы это не было так банально и предсказуемо… и если бы его это хоть немного интересовало.

Девочка стояла в темном переулке, прислонившись спиной к стене, и задумчиво смотрела на свои руки. В тонких пальцах то и дело вспыхивал крошечный огонек, который тут же отправлялся в полет к земле. Спичка падала на дорогу и добавляла лишних искр небольшому костру из старых газет, сломанных деревянных лошадок и некогда красивых кукол. Их синие глаза, спрятанные завесой огня, роняли слезы, вытекая из глазниц. Нестерпимо пахло паленой пластмассой. Но главное, девочка лет десяти была цела и невредима, и всего лишь разжигала костер, находившийся слишком близко к юбке белого, в черный горох, платья. «Почти как у Алисы», — подумал Хоран и поежился.