Клаус Хоффман, сидя в салоне бронированного автомобиля, довольно улыбался, глядя на монитор часов, отражавших уродливую картину взрыва.
========== 29) Затишье в эпицентре бури ==========
Серая пыль оседала на землю дождем военного неба. Ветер разносил крупицы праха наконец дождавшегося давно запланированной смерти здания по улицам старинного городка, рассказывая украшенным потеками домам об ожидающей их судьбе. Дома молчали в ответ и закрывали глаза пестрыми шторами век. Им не было дела до смерти, пока она не постучалась в их дверь.
Искореженный сетчатый забор напоминал о восстаниях в концлагерях, массовых побегах из тюрем и военных действиях не меньше груды камней, в которую превратилось хлипкое здание. Разве что на нем совсем не было багряных языков пламени, почти нежно слизывавших остатки жизни с деревянных перекрытий погибшего свидетеля зари маленького города. Взрыв положил начало закату. И жители окрестных домов, высунувшись из окон и распахнув пестрые занавески, с любопытством и недоумением взирали на памятник собственному прошлому, воздвигнутый скульптором-абстракционистом, которому взрывчатка была милее стеки.
Пыль медленно оседала на асфальт, решив, что оплакивать больше нечего.
По грязной, усыпанной осколками кирпичей и цемента дороге брели трое. Глубокие царапины роняли мелкие алые капли, словно уговаривая пыль продолжить притворяться дождем. Волосы этих троих были растрепаны, одежда порвана и перепачкана в пыли, гари и крови, но на лицах застыло странное, неуместное выражение. Полная отрешенность. Безразлично переставляя ноги по серому полотну, они пустым взглядом смотрели вдаль, на горизонт, но словно ничего не видели. Потому что в их головах звенел набатным колоколом вопрос, куда более насущный, чем злость на человека, решившего их убить.
«Если нас попытались взорвать, что будет с Киоко?»
И больше всех этот вопрос терзал Саваду Тсунаёши, который готов был прямо сейчас зажечь Пламя и лететь на ее поиски. Но он этого не делал. Потому что летать над городом под прицелом взглядов сотен горожан было запрещено. А подставлять Вонголу и своих друзей еще больше он не мог. Отойдя от места взрыва на достаточное расстояние и свернув в переулок, где никто не мог их увидеть, друзья начали быстро перешептываться. Было решено, что Тсуна, как единственный Хранитель, способный летать, отправится на поиски Киоко, Гокудера и Ямамото же должны были бежать к магазину стройматериалов — узнать, что произошло с Рёхеем, и вызвать подмогу. Телефоны парней пострадали от взрыва, равно как и планшет, но микрофлешку, за которой они приезжали, удалось сохранить: ее спасли небольшие размеры и то, что спрятана она была в нагрудном кармане пиджака Тсуны, ведь во время взрыва он инстинктивно защищал живот и грудь — самые уязвимые части тела. Впрочем, если бы парни не зажгли Пламя, даже чрезмерная выносливость и усиленные наличием Пламени защитные функции организма не спасли бы их. Но, к счастью, они успели его зажечь и даже приготовить оружие, а потому пострадали не сильно. Вот только это не решало вопрос, ржавым ножом вспарывавший сознание Тсунаёши. «Как там Киоко-чан?..»
Боль. Страх. Тоска. Чувство вины. Всё это беспощадной лавиной захлестывало душу Десятого Вонголы, но его разум оставался на удивление чист. Словно что-то в нем изменилось. Словно осознав, что он явился причиной возможной гибели любимой девушки, Тсуна повзрослел. И в его сознании щелкнул переключатель, оставивший детство, сомнения и неуверенность позади. Потому что больше он не имел права на ошибку. Ни на одну.
Взмыв в воздух, Савада оставил друзей и помчался высоко над городом, высматривая на дорогах черный джип, запримеченный им еще при входе в ныне почившее здание. Однако машины нигде видно не было, и Савада попытался прикинуть, в какую сторону мог податься Хоффман. Получалось, что ему необходимо было срочно убираться из населенного пункта и мчаться к автостраде, чтобы как можно быстрее покинуть зону досягаемости Хранителей, и Тсуна, взлетев повыше и посмотрев на город, словно на его уменьшенный макет, очертил для себя примерный район поисков. Рванувшись в сторону окраины, он нашел руины, в которые превратился несостоявшийся склад боеприпасов, и проследил за разветвлением дорог, отходивших от него, а затем помчался вдоль серого полотна, быстрее остальных выводившего автомобили из города.
Ветер, срывая с одежды цементную пыль, осенним холодом прижигал раны. Играя растрепанными, спутанными, перепачканными красной кирпичной крошкой волосами, он шептал научившемуся летать человеку, что люди не птицы, и участь Икара — единственное, на что они могут рассчитывать, взлетая слишком высоко. Пробираясь под изорванную одежду, он ласково, с садистским наслаждением царапал кожу холодом, пробегал вдоль позвоночника лезвием опасной бритвы и, смеясь, уносился прочь. А Тсуна лишь увеличивал скорость, помогая ветру стать еще холоднее, еще острее и еще беспощаднее.
«Киоко-чан, только не… только живи. Я всё сделаю, чтобы ты больше не плакала. Только не… Ты нужна мне. И старшему брату… всем нам! Пусть с тобой всё будет хорошо… Только пусть ты не…» Страшное слово Тсуна не мог произнести даже в мыслях. Он отказывался верить, что может больше никогда не увидеть Сасагаву Киоко. И летел всё быстрее и быстрее, проверяя одну дорогу за другой. Призрак летела рядом, всё порываясь ему что-то сказать, но не в силах издать ни звука. Желание Тсуны узнать, что же произошло с Киоко, было в сотню раз сильнее желания Стража ему об этом сообщить. А часы медленно и неотвратимо отсчитывали минуты, которые могли стать для девушки последними… но не стали.
Тсуна резко затормозил. На одной из узких, затерявшихся в хвойном лесу дорог, он вдруг увидел одинокую хрупкую фигурку, со всех ног мчавшуюся в направлении города. Машин на трассе не было, старое асфальтовое покрытие испещряли глубокие уродливые трещины, и единственным, что было живо на этой никому не нужной, заброшенной дорожной ветке, была одинокая девушка, спешившая куда-то так, словно от этого зависела ее жизнь. Тсуна рванулся было вниз, но затормозил, взлетел повыше и осмотрелся. Машины видно не было, деревья закрывали обзор буквально через пару сонет метров, однако на отрытом участке врагов не было, и потому Тсуна вновь устремился вниз. К той, кого он узнал бы из миллиона с любой высоты…
Сердце бешено билось о ребра, кровь пульсировала в висках, складываясь в сознании единственным понятным соловом. «Жива». Всё остальное уже было не важно, и только чувство вины приглушало радость, впрочем, не в силах полностью ее уничтожить.
Киоко, мчась со всех ног по заброшенной дороге, испуганно озиралась. Короткая клетчатая юбка и бежевый пиджак, составлявшие школьную форму, были измяты, а бант на шее сбился и казался просто рваной тряпкой, непонятно зачем ставшей частью гардероба. Волосы ее были всклокочены, будто через тело пропустили разряд тока, а в глазах застыла паника, но вместе с ней — отчаянная решимость добраться до города любой ценой. Сказать друзьям, что с ней всё в порядке. Успокоить тех, кто сейчас наверняка сбился с ног в поисках…
Запястья болели, красные полосы от веревок жгло огнем, ссадины на лодыжках с каждым шагом всё сильнее прижигали нервы, посылая мозгу прошение об отдыхе. Но она продолжала бежать, зная, что друзья не найдут себе места, пока не поймут, что ее оставили в живых. Впрочем, волноваться было и не из-за чего, ведь Клаусу Хоффману невыгодно было убивать подругу Десятого Вонголы. Но никто из подростков этого не понимал, что было торговцу оружием только на руку.
Внезапно опустившаяся на дорогу тень, с каждой секундой всё разраставшаяся, напугала девушку, и она отпрянула назад. Сердце бешено забилось, но, подняв глаза к небу, Киоко резко выдохнула. Колени подогнулись, слезы навернулись на глаза, а паника прошла, уступив место благодарности и счастью.
Он пришел. Он ее не бросил. Он сумел найти ее там, где никто бы не смог…
Тсуна приземлился на дорогу в десятке метров от подруги и кинулся было к ней, но замер в паре шагов. Чувство вины всё же перекрыло радость и, глядя на чуть не плачущую, прижимающую руки к груди девушку, Тсуна вдруг осознал, что он не имеет права подходить к ней, если…
