— Прости, Киоко-чан, — прошептал Савада, и Пламя на перчатках Вонголы погасло, превратив их в уютные мягкие варежки.
Киоко всхлипнула. Закусила губу. А в следующую секунду крепко обняла парня, уткнувшись носом в его шею, и едва слышно пробормотала:
— Спасибо… спасибо, Тсуна…
Без уважительного суффикса, без привычного сдержанного тона, без формальностей, всегда отдалявших их друг от друга. Она впервые в жизни позволила эмоциям руководить разумом, и отчего-то это не казалось неправильным. Савада крепко обнял дрожавшую девушку, прижав к себе и отрешенно подумав, что больше никогда и никому ее не отдаст. Просто потому, что не сможет. Ведь абсолютное доверие человека, который попал в беду по его вине, хлестало сердце окропленным кислотой хлыстом, но в то же время прижигало раны обезболивающим под названием «счастье».
— Прости, я больше тебя не оставлю, — прошептал Тсуна, крепко прижимая к себе хрупкую, беззащитную фигурку, которую ему впервые в жизни хотелось не просто поставить на пьедестал и любоваться издали, а запереть на замок в пуленепробиваемом сейфе и оберегать ото всего и вся.
— Спасибо…
Киоко снова всхлипнула, но слезы с ее ресниц всё еще не срывались. Она со всей силы жмурилась, стараясь не показать собственную слабость слишком важному для нее человеку, а он, почувствовав, что она еле держится, осторожно сказал:
— Ты… поплачь. Это же нормально… Я не скажу никому, правда.
И теплые ладони, скользнув по измятому бежевому пиджаку, позволили себе непростительную вольность. Тсуна осторожно гладил Киоко по спине, закрыв глаза и не думая о том, что делает — просто пытаясь поделиться теплом, нежностью и заботой, чтобы нервная дрожь наконец исчезла, и Киоко смогла улыбнуться. И этот простой, ненавязчивый, слишком доверительный поступок уничтожил последнюю линию обороны Сасагавы Киоко.
— Извини, — прошептала она и, еще сильнее обняв Тсуну, перестала изо всех сил стараться подавить подкатывавшие к горлу рыдания.
Горячие соленые капли упали на смуглую кожу парня, замороженную холодом ветра. Скользнув по шее и ключице, они добрались до ссадин и ласково наградили оголенные нервы жгучей болью. Но Тсуна этого даже не заметил. Он осторожно гладил Киоко по спине, прижимая ее к себе и клянясь самому себе, что из-за него она больше не прольет ни слезинки. Тонкие, чуть дрожавшие пальцы девушки сжимали изорванный воротник его пиджака, колени ее подгибались, но Тсуна крепко держал ее левой рукой, и точно знал, что ни за что не позволит упасть. Даже без пламени, даже без подбадриваний друзей, даже без поднятия боевого духа Реборном или Стражами. Он просто был уверен на все сто процентов, что не причинит Киоко боль снова.
Впервые в жизни Савада Тсунаёши поверил в себя без оговорок, без чужого влияния и без тени сомнения. Потому что впервые в жизни он принял важное решение исключительно по собственной воле, и решение это было для него слишком важно.
— Всё нормально. Иногда можно, плакать не стыдно… — прошептал он, и, стянув варежки, зарылся пальцами в волосы девушки. Осторожно и очень мягко пытаясь ее успокоить, он всё так же крепко держал ее левой рукой, и Киоко окончательно разрыдалась. Ведь он сказал, что она может немного побыть слабой, позволил больше не прятать собственные эмоции.
— Ты прости, я больше не подведу. Я… постараюсь, чтобы никто больше тебя не обижал. К тебе никто не подойдет. Я… может, и не многое могу, но с этим справлюсь, обещаю.
— Спасибо, Тсуна…
— Извини. Это я виноват.
— Неправда! — Киоко резко отстранилась, и заплаканные медовые глаза с возмущением посмотрели на Саваду. Тот растеряно моргнул, но слезы, катившиеся по щекам девушки, были сильнее ее слов, и чувство вины не желало давать слабину.
— Ты не виноват, Тсуна… кун, — привычный суффикс неприятно резанул по слуху обоих. Но первые эмоции немного улеглись, и формальности снова вступили в свои права. — Ты сделал всё, чтобы меня спасти! Согласился с условиями того человека, потом помчался меня искать и…
Киоко вздрогнула. Только сейчас она поняла, в каком Тсуна был состоянии, и это заставило ее с ужасом посмотреть в глаза парня.
— Что они сделали? Что они с тобой сделали?! — прошептала она, побледнев.
— Дом взорвали, — честно ответил Савада, всё еще придерживая Киоко. Он боялся, что она всё-таки упадет. — Но мы не пострадали. Только немного поцарапало и форму разорвало, а так всё нормально.
— А… братик? — осторожно спросила Киоко, и Тсуна растерялся. Он понятия не имел, что с Рёхеем, но успокаивать девушку не стал. Он уже понял, что правда лучше сладкой лжи, даже если у нее привкус серной кислоты.
— Я не знаю, его с нами не было. Мы как вас оставили у магазина, больше его не видели. Но ребята побежали его искать, так что… ты скажи, что вообще произошло? Как тебя поймали? Старшего брата не забирали с тобой?
Киоко растерялась. Опустив взгляд, она увидела широкую алую полосу, расчертившую бедро Тсунаёши, пропитав надорванную штанину кровью, и охнула. А затем встряхнулась, хлопнула себя по щекам и потянула его за руку к обочине. Остановившись под деревом, девушка скинула пиджак и, отдав его Саваде, попросила разорвать на лоскуты, чтобы перевязать его раны. Тсуна возражать не стал. Еще раз оглядевшись по сторонам и прислушавшись, он сел под дерево, скинул собственный пиджак и начал разрывать форму Киоко, отдавая ей лоскуты. Та же приступила к торопливому рассказу о недавних событиях.
— Мы с братом закупились всем необходимым очень быстро. Там прямо в соседних отделах всё было… Расплатились, и пока нам собирали товар в коробки, Рёхей носил уже собранные в машину. Я хотела ему помочь, но он мне только лампочки доверил, так что просто так ходила за ним… Но когда он нес последний ящик с какими-то железками, я увидела старушку. У нее была большая сумка, и ей явно было тяжело. Потому попросила братика отпустить меня помочь ей. Он был против, но всё-таки согласился: мы ведь уже выходили практически, так что на стоянке я была бы рядом с ним. Я предложила бабушке помощь, она отдала мне сумку, и мы пошли к автомобилю — там какая-то черная машина была, большая… а дальше не помню. Просто вдруг дышать стало нечем, запах противный, и словно тряпку к лицу прижали… а потом темнота. Я не знаю, что с Рёхеем. Тсуна-кун, как нам быть? А что, если братика тоже забрали?
— Нет, — Савада покачал головой и подумал, что Рёхея таким трюком было бы не провести, и его боксерский инстинкт не дал бы врагу шанса так просто победить. — Если бы его ударили, он ударил бы в ответ, ты же знаешь, старший брат очень крепкий, — Киоко улыбнулась, осторожно перевязывая ногу Тсуны, а он продолжил: — А если бы его попытались усыпить, как тебя, он бы сразу среагировал. Он же боец, если кто-то со спины заходит, настораживается. Так что чуть бы к носу прижали тряпку, сразу бы ударил и вывернулся. А… убивать или ранить его не стали бы, думаю. Тебя ведь отпустили, значит, и старшего брата не тронули бы, тем более в центре города.
— Ты уверен? — осторожно спросила Киоко, пытаясь скрыть дрожь в пальцах.
Тсунаёши нахмурился, призадумался, а затем кивнул собственным мыслям и уточнил:
— Что этот человек сказал тебе перед тем, как отпустить? И что вообще произошло после того, как ты пришла в себя?
— Я очнулась в темной каморке, — затараторила Киоко, спеша рассказать всё, что знала, чтобы Тсуна мог побыстрее дать ответ на ее вопрос. — Попыталась выбраться, но руки были за спиной связаны, а дверь закрыта, и даже перепилить веревку было нечем. Я пыталась развязаться, но не получалось, а потом пришел тот человек с пистолетом и повел в комнату. Я слышала часть вашего разговора, но не могла закричать: кляп мешал, а этот человек сказал, что если всё пройдет хорошо, меня отпустят, потому что их боссу незачем меня убивать. Я… «разменная монета, пешка, которая может еще пригодиться». Я запомнила это, может, тебе поможет…
Савада кивнул, а Киоко, начав перевязывать его руку, продолжила рассказ:
