========== 1) Начало конца ==========
«Книга Всезнания. Фолиант Абсолюта. Гримуар Совершенства. Имен ей будет дано несметное количество, но лишь те, кто посмеет обладать ею, узнают ее первое имя. Имя, которое откроет ее истинную суть. И книга, созданная демоном Бельфегором, гением открытий и изобретений, станет даром смертным и проклятием их. Творите великие дела, сейте на Земле технический прогресс, упивайтесь властью! И грешите. Поддавайтесь собственным порокам, предавайтесь лени и отдавайтесь демонической книге, созданной в глубинах Ада! Будьте собой, смертные. Будьте людьми. А эта книга поможет вашему грехопадению. Ведь абсолютное знание — это абсолютная власть. А абсолютная власть — это путь в Преисподнюю. Откройте же книгу Бельфегора! И встретьтесь лицом к лицу с собственными пороками. А трое стражей демонического фолианта уберегут его от вашего гнева, когда вы осознаете, куда ведет путь всезнания…»
***
Первый день летних каникул, в этом году пришедшийся на двадцатое июля, выдался на удивление солнечным. Жара стояла неимоверная, даже птицы старались укрыться в тени листвы, лишь бы не летать под палящим зноем. Раскаленный асфальт делал жар еще нестерпимее, а земля ждала дождей, с тоской и надеждой глядя в небо… в безоблачное небо, словно насмехавшееся над ней.
В молчаливом безветрии замерли дома небольшого города Намимори, деревья его парков и, казалось, даже сам воздух. Но у храма на окраине жизнь всё же давала о себе знать: с тяжкими вздохами, глядя на плавящийся под палящим солнцем асфальт и едва передвигая ноги, к ступеням высокой лестницы подходил парень лет шестнадцати. Белая футболка от пота казалась приклеенной к спине, а обычно взъерошенные каштановые волосы мокрыми прядями липли ко лбу и щекам. В карих глазах юноши застыло выражение беспросветной тоски и обреченности, а всё дело было в том, что с утра мать попросила его пройтись по магазинам, отнести ее подруге свежеиспеченный пирог, затем отправить письмо в Италию — отцу несчастного, измученного жарой школьника, а в завершение сходить в храм и повесить табличку с пожеланием успеха отцу, ведь тот недавно писал, что собирается приехать, и женщина очень не хотела срыва этих планов… А вот Савада Тсунаёши, целый день вынужденный бродить по чуть ли не сорокаградусной жаре, уже готов был сказать: «Да не приезжай вовсе, отец! Только дайте мне отдохнуть под кондиционером!» Но всё же Тсуна со вздохами брел к храму, потому как, не выполни он указания, и мать одарила бы его полным тоски взглядом, а репетитор устроил бы Ад на Земле. Получать же подзатыльники от элитного киллера мафии, являвшегося его тренером и домашним учителем, Тсуна не хотел, как, собственно, не хотел он и расстраивать Нану, но в этом он ни за что бы не признался.
— Ну почему опять я? И почему погода такая жуткая? Ладно, еще немного…
Начав восхождение на высокую каменную лестницу, парень подумал, что дождь сейчас был бы для него лучшей наградой — даже фирменные такояки Наны не казались сейчас такими желанными. Наверное, потому что в жару не очень-то хочется есть, но учитывая, что стряпня Наны заслуженно пользовалась огромным успехом среди друзей ее сына, такие мысли могли показать знающему человеку всю безысходность и отчаяние готового растечься по асфальту и испариться парня. Однако дождя не предвиделось, а потому он продолжал восхождение, едва передвигая ноги. И это стало причиной очередной за этот неудачный день неприятности — Тсуна споткнулся. А в следующую секунду он уже летел вниз, успев лишь сдавленно вскрикнуть.
Падение замедлили ветви деревьев и кустов, неизменно заполонявших склоны холма уже много десятилетий. К счастью, Тсуна помнил о традициях, потому поднимался в храм не по центру лестницы, а с краю, и, упав, повалился не на каменные ступени, а в кусты. Пара кувырков вниз по склону, пара вскриков, и, наконец, падение прекратилось. Тсуна лежал в тени деревьев, потирая ушибленные бока и горестно вздыхая, а сень деревьев шептала, что отдых в чаще — куда более приятное занятие, нежели восхождение на холм с целью написать бесполезную табличку с пожеланиями.
Нет, Савада верил в божеств и даже порой в приметы, особенно в неудачные, но, зная характер собственного отца, он был уверен, что и в этот раз Савада Ёмицу не доберется до Японии. Ведь у главы специальной развед-организации крупнейшей мафиозной семьи Вонгола было слишком много дел, слишком мало свободного времени и слишком непостоянный характер. И отменять приезды домой для него было так же естественно, как во время этих самых приездов пытаться хоть немного помочь сыну вжиться в роль будущего босса Вонголы и стать сильнее. Правда, методы Ёмицу выбирал довольно своеобразные, и спарринги с отцом Тсуна запоминал надолго, а потому особым желанием встретиться с родителем не горел. И отчасти именно поэтому тень деревьев сумела убедить его отдохнуть хотя бы немного…
Закрыв глаза и растянувшись под кустом, Тсуна подумал, что всё же порой даже от его неудач есть прок: сейчас он лежит в относительной, едва различимой прохладе, а это куда лучше, чем играть в альпиниста и покорять вершины в виде крутых лестниц. Тишина умиротворяла, жара утомляла, духота вызывала сонливость, и парень сам не заметил, как темнота поглотила его. И почему-то в этой темноте, в абсолютной темноте сна, он вдруг увидел алые сполохи. Словно пламя вырывалось из мрака, разрывая ночную мглу и развеивая ее на доли секунды. А затем эти алые сполохи гасли, языки пламени исчезали, не давая рассмотреть себя получше, и оставляли мглу беспросветной. Снова. И так раз за разом, вспышка за вспышкой, и почему-то этот сон не был ни расслабляющим, ни восстанавливающим. От него хотелось лишь одного — проснуться. Но на это сил, казалось, уже не было…
Открыв глаза, Тсуна не сразу понял, что проснулся. Темнота вокруг стояла пугающая, но вспышек алого не наблюдалось, да и не была она настолько непроглядной, как во сне — в свете луны проглядывали контуры деревьев и кустарника. Парень осмотрелся, и с губ его сорвался тяжкий вздох. Очередной.
— Реборн опять устроит мне выволочку, а мама будет причитать, что я не должен задерживаться, не предупредив… Ааа, ну за что мне всё это?! Прилег поспать… И ведь теперь даже табличку не повесишь — придется завтра идти сюда снова. Кошмар…
Пожаловавшись лесу на судьбу-злодейку, Тсуна встал, кряхтя и разминая ушибленную, затекшую от спанья на земле спину, отряхнулся и направился вверх по склону: надежда на то, что завтра ему не придется идти в храм снова, всё же еще тлела в его душе. Пробираясь через плотный кустарник, парень пожалел о том, что так далеко откатился от лестницы — почему-то она в пределах видимости появляться отказывалась, а крутой склон всеми силами норовил повторить отнюдь не грациозное падение жалкого смертного, решившего покорить возвышенность.
Минут через пять кусты начали редеть, и Тсуна прибавил шаг — надежда на скорое возвращение домой, казалось, гнала усталость прочь. Вот только в следующую секунду парень пожалел о собственном решении подняться к храму: споткнувшись о корень дерева, он полетел на землю, но… вместо того, чтобы снова покатиться по склону холма, оказался в небольшой расселине, которую можно было бы назвать размытым талыми водами оврагом, если бы не форма — яма была круглой. Кусты здесь не росли, деревья тоже, глубиной овраг был чуть больше человеческого роста, а диаметром примерно метра три. Пологие склоны позволили бы попавшему в ловушку спокойно из нее выбраться, но Тсуне от этого легче не было: второй раз за день он упал с высоты собственного роста и прокатился по склону.
Оказавшись распластанным на земле, парень потер вновь ушибленные бока и подумал, что сегодня на удивление несчастливый день — всё же обычно ему не везло, но не настолько.
— Еще и брюки на колене разорвал, теперь Реборн с меня точно три шкуры спустит. Что за день такой? Словно весь мир против меня ополчился!
Поднявшись, Савада осмотрелся по сторонам и горестно вздохнул. Яма оказалась ничем иным, как эхом далекой войны — это была воронка от бомбы Второй мировой. Тсуна помнил, как еще в средней школе учителя упоминали, что Намимори тогда подвергался бомбардировкам и вокруг храма до сих пор можно было найти осколки снарядов и даже воронки — все снаряды из земли достать было просто невозможно, а воронки не стали заравнивать, то ли оставив на память потомкам, то ли просто поленившись — всё равно в этот лес мало кто ходил. Более точные подробности Тсунаёши бы уже не вспомнил, зато он отлично помнил, как в прошлом году наткнулся на такую вот воронку с друзьями и человек, вызывавший в нем белую зависть своим интеллектом, его «Правая рука» Гокудера Хаято, прочел целую лекцию о том, что ходить в темноте рядом с храмом опасно: можно упасть в воронку и сломать ноги.
