— Ловко твой Страж сменил тему, — скрыв раздражение за маской ехидства, протянул Мукуро, и все разом замолчали. Снова. — Но не он ли всего десять минут назад пытался настроить тебя против меня?

— Нет. Он всего лишь не хотел, чтобы бы ты начинал этот разговор, — ответил Савада со вздохом и печально посмотрел на своего Хранителя. — Знаешь, я не могу этого понять, Мукуро.

— Чего же? — вскинул бровь иллюзионист, из-под полузакрытых век пристально наблюдая за боссом.

— Почему. Я не понимаю, почему всё так. Не понимаю, почему ты не хочешь простить. Не семью Эстранео — их бы никто простить не смог. Почему ты не хочешь простить себя?

Удар под дых. Мукуро распахнул глаза.

— Почему не хочешь принять самого себя? Постоянно говоришь, что захватишь мое тело и уничтожишь мафию, но не делаешь этого. Всё время хамишь друзьям, говоришь, что готов ими пожертвовать ради собственной цели, а сам не только пожертвовал собой, чтобы спасти Кена и Чикусу, но и стал моим Хранителем, чтобы отец их защитил.

— Что ты можешь знать обо мне, Савада? Это этот Страж тебе наговорил?..

— Он ничего мне не говорил, — Тсуна встал, и в его глазах все увидели то, что обычно появлялось там лишь при зажжении Пламени Предсмертной Воли. Решимость. — Я всегда хотел спросить, но не решался. Всегда чувствовал, что что-то не так, но не мог найти слов. А теперь понял, что хотел спросить.

— Прекрати, Савада. Моя жизнь — не твое дело…

Мукуро поднялся, а Тсуна схватил его за запястье и тихо спросил:

— Почему ты не веришь самому себе?

Иллюзионист отдернул руку, а Тсуна вдруг обратился к остальным:

— Ребята, выйдете, пожалуйста. Все. Я хочу кое-что сказать Мукуро.

— Проваливай, я не собираюсь тебя слушать.

Рокудо распахнул дверь, выпуская из комнаты живительное тепло, но покинули комнату Хранители, а не тот, кого он хотел прогнать. Вот только уйти самому иллюзионисту не позволила бы гордость.

— Ты не веришь самому себе, потому что боишься, — тихо сказал Савада, как только шаги друзей замерли вдалеке, а призрак растворился, пройдя сквозь стену. — Ты не трус, и я тебя очень уважаю, но я наконец понял, чего ты боишься больше всего на свете.

— Я ничего не боюсь, в отличие от некоторых…

— Ты боишься самого себя.

Попадание точно в цель.

— Знаешь, что можешь быть куда ужаснее тех, кто мучил тебя, и боишься снова стать таким.

И еще одно.

— Хотел уничтожить мир, потому что ненавидел его, а потом понял, что не весь мир состоит из таких людей, как семья Эстранео. И не все люди такие, как ты. Не всех надо уничтожать.

Шаг назад. Не испуг и не раздражение — пустота. Пустота в душе иллюзиониста, которому предъявили правду о нем самом.

— И ты понял, что если есть люди плохие и хорошие, ты не из числа хороших. Потому что уничтожил свою семью. Мучил грешников в Аду. Был воинственным асурой и безжалостным голодным духом. И не верил, что можно поступать иначе.

Руки в кулаки. Нервное напряжение. Спазм горла. Мукуро вдохнул через нос, и тут же кулаки сжались еще сильнее. Ведь этому приему его научил этот чертов Савада! Человек, что сумел понять истину за какую-то секунду. А может, за всё время знакомства?..

— А когда увидел, что есть люди, умеющие прощать, понял, насколько отличаешься от них. Но разве это так? Разве не ты простил Хром, когда она засомневалась, стоит ли оставаться с тобой, а затем вернулась, сделав наконец выбор? Не ты прощаешь Франа за его колкости? Не ты прощаешь Кену покушения на ваши припасы? Ты умеешь прощать, но не хочешь в это верить.

Мукуро остановился.

— Ты такой же, как и мы.

Ладони разжались.

— Так почему ты не хочешь в себя поверить?

Тишина. А затем Тсуна вдруг улыбнулся и тихо сказал:

— Я поверил. Ты сказал как-то не говорить за других — я не буду. Так вот, я в тебя верю. И буду верить, даже если ты сам в себя не поверишь.

Мукуро оперся спиной на дверной косяк. Усталость, смешанная с избытком нервного перенапряжения, давала о себе знать, на лбу выступили крупные капли холодного пота, глаза запали, кожа побледнела еще сильнее. А Тсуна стушевался, замялся, но подумал, что сказал всё правильно, а потому вышел в коридор и прошептал:

— Мне как-то папа сказал, что проигрывает не тот, кто признает свою ошибку, а тот, кто ее повторяет. Я тогда не понял. А теперь понимаю. И постараюсь своих не повторять. Удачи…

Топот заполнил пустынный коридор Кокуё-Ленд, по которому гулял ветер. Савада убегал прочь от иллюзиониста, чтобы найти Хром и попросить ее помочь Мукуро добраться до кровати, иллюзионист же стоял, прислонившись спиной к стене, всеми силами заставляя себя не осесть на пол, и думал о том, что же такое проигрыш.

А в это время Вольфрам Фукс победно усмехался, паря над полуразрушенным зданием парка развлечений.

========== 21) Ускорение ==========

Хранители ждали босса в том самом зале для боулинга, где еще днем Тсуну напугал юный иллюзионист. Они негромко обсуждали случившееся и перемену в Саваде, размышляли о том, почему Тсуна смог без зажжения Пламени Предсмертной Воли стать таким, каким обычно становился лишь в бою, а Хром стояла в углу, поджимая губы и бегая взглядом по грязному бетонному полу. Она знала, что Мукуро был практически без сил, и боялась. Боялась, что тот не сумеет удержать маску превосходства, а затем будет ненавидеть себя за это… еще больше, чем обычно. Ведь Рокудо Мукуро ненавидел всех людей, включая и самого себя.

Тсуна пробежал мимо зала, но затормозил, краем глаза заметив в комнате друзей, и помчался к ним. Вот только первым делом он подошел не к одноклассникам, а к Хром — к девушке, тут же с надеждой и опасением посмотревшей на босса и подавшейся вперед, но не решившейся задать вопрос. Она была слишком скромной. И слишком внимательной к чужим чувствам.

— Хром-тян, я это… — запыхавшийся от долгого бега парень глубоко вздохнул, выдохнул, оперся ладонями о колени, согнувшись в три погибели, и, наконец, тихо попросил: — Мукуро остался в той комнате, можешь о нем позаботиться? Думаю, у него совсем сил не осталось, он даже стоял еле-еле… Я волнуюсь, но мою помощь он не примет, так что позаботься о нем, ладно?

— Конечно! — тут же среагировала иллюзионистка и сделала шаг к двери, но всё же заставила себя вернуться и поклониться Саваде: — Спасибо, босс.

— Да не за что, пусть в себя приходит. Можно мы тут немного поговорим, а потом уже пойдем по домам?

— Конечно, — еще один поклон, и Докуро со всех ног кинулась к человеку, которого ценила больше всего в этой жизни. К человеку, которого любила несмотря ни на что. И который продолжал день за днем отталкивать ее.

— Джудайме, что произошло? — осторожно спросил Гокудера, глядя на разминающего шею босса подозрительным взглядом. — Почему Вы так… изменились?

— В смысле? — опешил Тсуна. И удивленно воззрился на друзей. Пальцы с обгрызенными, немного грязными ногтями замерли на смуглой шее.

— Вы обычно таким решительным становитесь только перед боем, — осторожно уточнил Хаято, а мгновенно просочившийся сквозь потолок дух, напугавший Саваду до слегка истерического возгласа «хиии», игнорируя всполошившихся Хранителей, чуть возмущенно ответил подрывнику, который не мог его услышать:

— А вот это уже оскорбление. Герр Савада всегда один и тот же, просто Пламя работает для него «сигналом» к тому, что можно прекратить во всем сомневаться. Это всего лишь символ, который он использует как оправдание для самого себя, символ, который он подсознательно создал и использует, если выхода нет и надо принимать серьезное решение. Так к чему говорить, что он меняется?

Тсуна, успокаивавший друзей, переполошившихся из-за его испуга, замер, а затем удивленно спросил:

— Ты так думаешь?

— Нет, дон Савада, я это знаю, — снисходительным тоном ответил дух, многозначительно посмотрев на Хозяина. Тот смутился, почесал кончик носа, и в ответ на расспросы друзей передал им слова Стража.