— Можешь звать меня просто Вольф, — отозвался тот, — мы ведь можем стать приятелями. А с друзьями твоими всё довольно неплохо. Сасагава-сама лежит через три палаты от тебя с пневмонией, но температуру ему удачно сбили. Он отсыпается, «накапливая энергию для сражений», а в периоды бодрствования достает медсестер вопросами о выписке и заявлениями о том, что он экстремально здоров и нет смысла держать его здесь, когда у него сестра дома без присмотра осталась. Ямамото-кун с ним в одной палате, у него тоже пневмония, но температуру сбить было сложнее, потому мечник сейчас очень слаб. Однако он взял на себя пугающую миссию успокоения господина Сасагавы и каждый раз убеждает боксера в том, что ему жизненно необходимо еще немного полежать в больнице. Синьор Гокудера находится через пять палат от этой, и у него очень сильный жар. Он дольше всех пробыл под дождем — вместо того, чтобы спрятаться хоть где-то, искал тебя — и потому заболел куда серьезнее. А впрочем, не только поэтому, но и потому, что, не щадя себя, ухаживал за тобой.

Тсуна резко покраснел, опустил глаза и уставился на сероватую, некогда кипенно-белую простыню. От стыда хотелось провалиться сквозь землю, а еще хотелось сказать Реборну, что его задания порой бывают просто бесчеловечны, но Тсуна молчал, сжимая край одеяла, и кусал губы, слушая своего Стража, рассказывавшего о болезни Хранителей словно об увлекательном, забавном фильме.

— Мукуро-кун же умудрился попасть в отделение интенсивной терапии: его легкие и так были в ужасном состоянии, а пневмония вкупе с переохлаждением, истощением и прочими радостями жизни не прибавили ему очков здоровья. Знаешь, если сравнивать шкалы ваших жизней со шкалами персонажей шутера, я бы сказал, что у мсье Мукуро жизненной энергии осталось на пару ударов. Впрочем, если бы не заклинание Лии, которое отняло у него очень много энергии, ситуация была бы лучше. Но он сам виноват, — Страж рассмеялся и, закинув руки за голову, посмотрел в потолок. — Никто не имеет права поднимать руку на Хозяина Книги. Но многие пытаются. Зря.

Последнее слово было сказано так безразлично и так обыденно, что Тсунаёши вздрогнул. Карие глаза впились в синие, и на секунду Саваде показалось, что он смотрит в пропасть. Потому что в глазах его Стража не было ни капли сочувствия к оказавшемуся в реанимации человеку.

«Они все поправятся?» — собравшись с мыслями, уточнил Савада, но Вольфрам лишь пожал плечами и бросил:

— Без понятия. Будущего Книга не видит. Но врачи думают, что всё будет в порядке.

Тсуна вздохнул и закрыл глаза. «Спасибо, Вольфрам-сан».

— Да не за что, обращайся, если что-то понадобится, всегда рад помочь. И давай без формальностей? Просто Вольф!

«Это разве удобно?» — обращение без именного суффикса к человеку старше себя Тсуне показалось некорректным, и он засомневался. Но немец махнул рукой и развеял сомнения Хозяина:

— Я ведь не японец, потому мне так даже привычнее.

«Но ты ведь используешь суффиксы!» — от удивления Савада даже распахнул глаза, а его собеседник призадумался и, коснувшись подбородка пальцами, протянул:

— Я использую не только суффиксы. Мне просто очень нравятся всевозможные обращения разных народов, потому я порой в одном предложении называю человека «мсье» и «аджоси». Это привычка — люблю смешивать разные языки, но так как ты знаешь только японский, пришлось оставить от нее лишь смесь обращений.

«А почему ты любишь языки? Это же так скучно… Зубрить словари и прочее». Почему-то общаться с Фуксом Саваде было куда проще, чем с его коллегами. Он был простым, понятным, не боялся всего и вся, как Ребекка, но и не пытался «наставить Хозяина на путь истинный» странными советами и провокациями, как Лия. Он был простым парнем, чуть старше самого Тсуны, который ничуть не выделялся из его знакомых. Разве что он был мертв, но это почему-то не казалось важным.

— О-хо-хо, что я слышу! Савада-нии, тебя заинтересовала моя отнюдь не скромная персона? — Фукс подмигнул Хозяину и, закинув ногу на ногу, облокотился рукой о матрас за спиной. Странно, но аристократически точные, плавные, грациозные движения, будто выполненные танцором, не казались Саваде ни фальшивыми, ни странными, ни неуместными — они были абсолютно естественны, словно взмахнуть рукой с изяществом балерины было для Фукса нормой, но в то же время он не казался ни манерным, ни жеманным, ни женственным: просто у призрака в средневековом наряде была пластика виртуозного танцора, манеры принца и абсолютно мужская стать. Он не делал акцента на своих движениях, не пытался показать, кто тут барон, а кто простолюдин. Он просто не мог двигаться иначе: плавность и изящество были у него в крови. А впрочем, какая кровь может быть у привидения? Разве что память о ней…

«Ну… — Тсуна смутился и решил всё же ответить честно. — Ты не похож на остальных Стражей, мне с тобой легче говорить. Поэтому хотелось бы побольше узнать».

— Не проблема, — пожал плечами барон. — Я люблю поболтать. Но рассказы о себе считаю скучными и банальными, потому твой интерес к моей истории явно выше, чем мое желание ее рассказать: она слишком обыкновенная, чтобы тратить на нее время. Так что, если тебе хочется удовлетворить любопытство, придется делать запрос. Дурацкое правило, право слово! Из-за него порой я не могу поддержать диалог, даже если мне этого хочется.

Тсуна вздохнул и подумал, что отношение Вольфрама к Книге и «запросу» совсем не такое, как у его коллег. Оно было странным, но в то же время показалось Тсуне на удивление правильным, ведь даже Лия говорила, что это лишь «запрос в поисковой системе», но почему-то она всё же явно не любила, когда Тсуна их делал. А вот Вольфрам ни капли не переживал по поводу того, что запросы на банальные темы «испортят» Хозяина, и Тсуне от этого простого факта хотелось улыбаться. В него ведь поверили и не считали, что он не справится.

Гордыня — второй из семи смертных грехов. Такой заманчивый и такой незаметный для грешника…

«Но почему вы так по-разному относитесь к Книге и вообще ко всему происходящему? Я не понимаю…» — приведя мысли в стройную шеренгу, уточнил Тсуна.

— Да потому что мы слишком разные, — рассмеялся Фукс. — Твои Хранители ведь тоже отреагируют по-разному, назови их так кто-нибудь.

Тсуна вздохнул. Вспоминая друзей, он пришел к тому же выводу, что и Вольфрам: отношение к статусу Хранителя, к мафии, да и вообще к дружбе с самим Савадой у всех них было абсолютно разным. И далеко не всех их он мог понять, хотя принимал даже издевки Мукуро и попытки Хибари втянуть его в драку. А потому Савада улыбнулся и подумал, что с Книгой, вероятно, всё так же, как с мафией, — ее Стражи относятся к ней по-разному, но раз уж судьба, не спрашивая согласия Тсунаёши, сделала его ее Хозяином, он должен решить, как сам относится к ней, и просто принять всех Стражей, со всеми их плюсами и минусами. Потому что, как и в случае с мафией, выбора у него нет и отказаться невозможно, а значит, придется подстраиваться под ситуацию.

Кивнув собственным мыслям, Тсуна улыбнулся и спросил: «Вольф, а как думаешь, если я просто буду жить, не подстраиваясь ни под кого и не стремясь принять чью-то сторону, это будет верно?»

— Более чем, — серьезно ответил Фукс. — Потому что жить надо так, как нравится тебе, с учетом, правда, мнения окружающих, но не подстраиваясь под него. Ведь это твоя жизнь, и за тебя ее никто не проживет.

«Спасибо!» — подумал Савада и облегченно вздохнул.

— Не за что, — пожал плечами Страж и усмехнулся.

Босс мафии закрыл глаза и почувствовал, как дрема начинает подкрадываться к сознанию. Мелким шагом она подбиралась всё ближе, мысли путались, темнота захватывала всё вокруг, и последним, о чем Тсуна подумал, было пожелание спокойной ночи Стражу. А дальше — пустота. И только Фукс улыбался, глядя на заснувшего Хозяина и отстукивая ногой неслышный никому ритм.

***

Город окутывал туман. Вязкий, липкий, холодный. Словно поднявшийся из глубин старого, замшелого болота, похоронившего в себе останки Гренделя. Высотные здания тянулись к небесам, вспарывая клыками хищных динозавров серое марево, а невысокие, этажей в пять, дома тонули во мгле. У огромного, практически во всю стену, окна стоял мужчина лет тридцати. Его идеально выглаженный серый костюм казался бежевым из-за приглушенного мягкого света, заливавшего просторную комнату. Мужчина поправил уголок белого платка, выглядывавший из нагрудного кармана, и усмехнулся. Взгляд холодных, чуть замутненных серых глаз скользил по раскинувшейся где-то далеко внизу улице, залитой грязно-серым туманом.