Страж понимающе хмыкнула.
— Прекрати, Мукуро! Джудайме не стал бы пользоваться своим положением! Просто нам нужен ответ, но мы и без него можем обойтись — вернемся домой и там решим, что делать!
Страж презрительно закатила глаза.
— Лия… — Тишина. А затем едва слышно, но уверенно: — Мне нужны эти знания. Стоит ли нам сейчас вливать Пламя в шкатулку, если да, то куда? Как вообще ее открыть, и не будет ли Реборн за это злиться?
Приговор вынесен и обжалованию не…
— Прости…
Лия вздрогнула.
Небо безучастно дарило деревьям темноту, о которой они никогда не мечтали, а они принимали ее, покорно и безропотно глядя на догоравший закат. И только одинокая звезда спокойно и почти незаметно разгоняла мрак ночи.
— Тсуна, извинения — не то, что Хозяин должен отдавать Стражу. Приказы для этого подходят больше, — холодный ответ, ничего не выражающая поза и едва различимая в темноте улыбка. Улыбка, которую увидело только небо, поскольку Страж стояла спиной к Хозяину. Ведь ему совсем ни к чему знать, что извинения только что спасли его от занесения в «черный список» людей, использовавших Книгу без тени сожалений, людей, ставивших на первое место собственное «я» и попиравших мир ногами благодаря собственной гордыне…
— Но я и правда не хочу тебе приказывать! — Тсуна закашлялся, а Страж монотонно, не обращая на него никакого внимания, процитировала Книгу:
— Ларец — сейф семьи Вонгола, открыть его можно двумя способами. Первый — ввести код. Второй — влить Пламя всех семи типов в гравюры, причем тип Пламени должен соответствовать изображению. Разбить сейф невозможно, даже «максимум канон» не помог бы. Вскрыть замок — тоже. Главная особенность сейфа — для него подходит лишь Пламя Хранителей, потому он и является сейфом семьи. В нем обычно хранят вещи, представляющие ценность для всех членов семьи. Гокудера Хаято может заменить пламя Хранителей Облака и Грозы, поскольку сам является Хранителем и обладает этими типами. Реборн хочет, чтобы вы принесли ему клад, а не ларец, значит, вы должны его открыть, однако он знает, что задачу вам не решить. Это тест на сообразительность — сумеете ли вы по подсказке об иллюзиях понять, что нужно влить в ларец Пламя, или нет. Он хочет, чтобы вы на самом деле объединились. Но еще он жаждет проверить свои опасения на твой счет, Тсуна, а потому, если бы ты попросил у меня код от сейфа и вскрыл его с помощью замка, Реборн подтвердил бы свои опасения о том, что кто-то тебя контролирует. И последнее. Вы нашли этот клад, что, по мнению Реборна, было практически невозможно. А значит, вы уже проиграли.
Последние алые сполохи погасли. Темнота обрушилась на мир плотным черным коконом. А в глазах Савады Тсунаёши, полных удивления, медленно, но верно появлялся страх. «Неужели мне придется рассказать Реборну правду?.. К чему это приведет? Ведь Реборн решит или избавиться от Книги, или заставить Лию работать на Вонголу! Но… я не хочу. Я просто хочу, чтобы всё было как раньше! Почему этого не может быть?! И… этого ведь больше никогда не будет, да? Это и правда конец? Я… проиграл, потому что моя жизнь снова изменится?»
— Поздно спохватился, — беззвучно прошептала Лия. — Ты уже давно проиграл. С самого начала.
========== 14) Кто-то, кто знает цену смерти ==========
Некогда белый, а ныне грязновато-серый потолок испещряли черные провалы-трещины. Словно каньоны, расходились они по пустыне старой краски. Словно желоба, вспарывающие дно моря, вгрызались в бетонные плиты. Яркая лампа дневного света заливала их белыми бликами, не давая скрыться от глаз людей, и тьма затаивалась в глубине черных провалов, не желая показываться, не желая давать смертным себя рассмотреть. И всё же она отчетливо выделялась на сером, мутном потолке, залитом ровным белом светом. Ведь на ее желания здесь всем было наплевать. Как, впрочем, и на желания кого бы то ни было.
Тсуна открыл глаза, и первым, что он увидел, оказался Марианский желоб, растянувшийся прямо у него над головой, черная дыра, затягивавшая взгляд. Парень вздрогнул и поморщился: голова гудела, сознание медленно, рывками, будто кровь, вырывающаяся из раны, возвращалось к хозяину. Кровать протяжно всхлипнула надрывным металлическим голосом, слегка проржавевшим от времени, и затихла. Веки Савады медленно опустились. В памяти мафиози вставали последние события ушедших в никуда дней, вспыхивали яркими цирковыми конфетти шутки друзей, разлетались мокрым ноябрьским снегом их укоры, сияли нервными бликующими елочными гирляндами разочарования, обиды и маленькие победы.
Тсуна вспоминал, как, вернувшись в пещеру, Ямамото развел костер. Как молча, стараясь не тратить силы понапрасну, Хранители влили в ларец Пламя Предсмертной Воли. Как заваривал Гокудера очередную порцию лекарственных трав, собранных еще с утра. И как острое чувство разочарования грызло всех в серой унылой пещере при взгляде на содержимое ларца. На небольшую картину, изображавшую первое поколение семьи Вонгола в дни, когда они только начинали свой путь в мире мафии. В дни, когда они всё еще были вместе и не верили, что это может измениться… Но Тсуна знал, что Деймон Спейд, первый Хранитель Тумана, предал босса ради лучшего, по его мнению, будущего семьи, и знал, что Мукуро, десятый Хранитель Тумана, мафию ненавидел, а потому мог поступить как его предшественник — предать босса, но из иных соображений. И всё же Тсуна хотел верить в лучшее, как хотел в него верить изображенный на портрете Вонгола Примо.
«Это у тебя наследственное, — фыркнула Лия, когда Савада подумал, что несмотря ни на что будет верить в лучшее. — Наивность и вера в чудо. Но, может, не так уж это и плохо, учитывая, что Джотто считается величайшим боссом мафии. Только вы всё же разные». В чем именно они различны, Лия не пояснила, да Тсуна и не допытывался, решив, что он просто еще слишком слаб и глуп, чтобы быть похожим на Примо. Он ошибался. Но Лия ему об этом, конечно же, не сказала.
Следующим утром, собрав остатки сил, мафиози двинулись к городу, оставив в лесу даже свои рюкзаки, так и не убранные Реборном от ручья. Они прихватили лишь фляги, да несли с собой ларец и картину, на остальное сил уже не хватало. Пневмония и температура под сорок градусов Цельсия — не самое лучшее состояние для походов по горам.
А дальше всё было как в тумане: путь домой, попытка добрести до больницы, кашель иллюзиониста, который становился с каждым часом всё сильнее и болезненнее, отчаянное желание прекратить мучения друзей… И главным фоном всего этого серого потока стала яркая, как сполохи костра, эмоция — страх за здоровье и жизни тех, кто был рядом. А потому, дойдя до холла больницы и буквально рухнув на жесткий коричневый диван, Тсуна первым делом сказал подбежавшей медсестре: «Помогите им!» Остального он уже не помнил. Разум отказался продолжать борьбу с болезнью и предпочел забытье миру, в котором врачи уже спешили на помощь больным мафиози, за которых теперь можно было не волноваться…
«Как они?» — первая связная мысль, что всплыла в голове Савады после того, как он вспомнил прошедшие сутки. Или не сутки? Сколько времени он пролежал в забытьи?..
— Наконец-то ты очнулся, — раздался у него над головой приятный мужской голос. Хрипловатый, низкий, но обволакивающий и мерный, словно ручей неспешно бежал по каменистому руслу. Впрочем, голос этот был бодр и задорен, что не вязалось с мыслью Савады о том, будто его окликнул врач.
Медленно открыв глаза, Тсунаёши хотел было повторить свой вопрос вслух и узнать, что с его друзьями, но… слова застряли в горле, не желая вырываться на свободу. Да и было чему удивляться, ведь вместо доктора в белом халате над парнем склонился худощавый мужчина лет двадцати пяти в расшитом серебряной нитью черном камзоле, с белым шейным платком, затянутым массивным узлом и надежно скрывавшим шею. Вместо современных брюк на странном посетителе были черные узкие штаны, напоминавшие лосины и заканчивавшиеся чуть ниже колена, позволяя увидеть белые чулки и черные туфли с тупым мысом и серебристой пряжкой.
