«Зацвел папоротник. Срывай, а то не успеешь!»

Очередное воодушевленное повествование любителя мистики на сей раз прервал тоскливый взгляд смертельно уставшего Джудайме, и Гокудера поспешил вкратце изложить суть. Судя по поверьям, папоротник цветет лишь в ночь на Ивана-Купалу, причем бутон распускается ровно в полночь. Нашедший этот мистический цветок человек получит невероятные дары, впрочем, найти его крайне сложно, ибо обычно цветы первой срывает нечисть. А может, и не нечисть, но точно не человек. И вот тут-то парни вспомнили о своей «лунной» теории, сделав вывод, что надо идти в сторону полуночной луны от некого хвойного дерева у воды.

«Бросая вызов природе рафтингом, не забывай о бочке».

Удивление всех парней, кроме одного, было вполне ожидаемо. А вот ошарашенный взгляд боксера, сменившийся смехом, оказались для остальных неожиданностью. «Что, осьминожка, не знаешь, что такое „бочка”, да?» — съехидничал Сасагава, на что Гокудера возмутился, и спор неминуемо перерос бы в глобальную ссору, если бы не вмешался миротворческий контингент в лице Ямамото. Он в свойственной ему беспечно-радостной манере воззвал к разуму друзей и озадачил их вопросом: «Так что это вообще такое — рафтинг?» Как оказалось, так назывался сплав по горным рекам, о чем не преминул сообщить гений Гокудера, но затем ему пришлось предоставить слово Рёхею, знавшему о спорте куда больше курильщика. «Бочкой» в данном виде спорта называли бурное течение над камнем или большую впадину, и друзья пришли к единогласному выводу о том, что заветное дерево должно расти у реки, а точнее, у такой вот «бочки». Оставалось лишь выяснить, что именно за дерево нужно было искать, и следующая подсказка дала любопытный ответ.

Лия сообщила, что в одной из трубочек лежали колокольчики, которые так часто католики вешают на рождественскую ёлку. И это давало понять, что надо искать красивую пушистую ёлку, а не некую скандинавскую сосну. Последней же стала подсказка, которую друзья решить не смогли, просто потому, что не знали, о чем в ней говорится.

«Злость ведет в Ад. Этот путь иллюзорен, но правдив. В отличие от путей, к которым привела запрещенная „разделяющая” пуля».

Теории сменяли одна другую, костер трещал, поглощая споры и громкий кашель, и лишь один человек молчал. Человек, который знал ответ на эту загадку. Промучившись около получаса, но так и не найдя ответ, мафиози всё же решили обратиться за помощью к иллюзионисту, который странно пустым взглядом проклятых Адом глаз смотрел в огонь. Тсуна обратиться к нему не решился, а потому на себя эту задачу взял Ямамото, и после пары язвительных реплик в адрес «глупой Вонголы» иллюзионист нехотя произнес:

— Змея — одно из трех животных колеса Сансары, олицетворяющее злость. Мой Первый Путь, создающий иллюзии, — Путь Ада. Ад олицетворен в колесе Сансары нижним сектором, туда попадают, если в душе преобладает злость. «Злость ведет в Ад» — змея ведет вниз. «Этот путь иллюзорен, но правдив» — речь о Первом Пути, значит, о цифре «один». Ройте землю на метр, а дерево, от которого будете вести отсчет, должно расти у змеиного логова.

— Это ведь не всё? — осторожно спросил Тсуна, прислушавшись к интуиции.

Мукуро поморщился. Пламя костра нелепо изгибало корчившиеся в агонии ветви.

Иллюзионист думал о том, что запретная пуля семьи Эстранео была причиной гонений на эту семью. Семью, решившую спасти свое положение и даже возвыситься благодаря новым экспериментам. И эти беспощадные, кошмарные эксперименты на детях привели к тому, что Рокудо Мукуро прошел через все Шесть Путей колеса Сансары и получил их силу. Но он лишился чего-то большего. Умения верить людям. Остался один, в выжженной пустыне собственного неверия. И потому Запрещенную Пулю семьи Эстранео он мог бы назвать «разделяющей», ведь она и впрямь отделила его от остального мира. Так же, как Кена и Чикусу, только в их душах ненависти всё же было меньше… А потому Мукуро молчал, вглядываясь в багровое пламя, поджимая губы и думая о том, что хотел сказать Реборн жестокой, но очень точной фразой. Ведь открытая злость и ненависть и впрямь намного честнее и правдивее абсолютного одиночества, вызванного недоверием ко всем вокруг. Вот только Мукуро забывал, что он давно уже не один…

— Мукуро, если не знаешь, давай подумаем вместе? — осторожно спросил Савада, разрушая напряженную тишину. Разрушая стену, которую всё это время, с самого пробуждения, так тщательно выстраивал вокруг себя иллюзионист. И ржавыми осколками посыпалось в костер всё нежелание иллюзиониста пускать в свой мир «глупых, наивных, ненужных человеку, знающему цену жизни» людей. Людей, смотревших на него открыто, понимающе, доверительно.

Рокудо Мукуро окончательно проиграл самому себе.

— Реборн хочет, чтобы мы вырыли клад или открыли ларец все вместе, — процедил он нехотя. — Иначе не получится.

Мафиози переглянулись, и Гокудера нахмурился. Вот только на его вопрос, с чего Мукуро так решил, иллюзионист не ответил, рассмеявшись и бросив: «Сам подумай». И назревающий конфликт разрешил Тсуна, сказавший:

— Думаю, Мукуро не ошибся. Мне интуиция подсказывает. Давайте не будем его расспрашивать: он же явно не хочет отвечать.

Иллюзионист мысленно поморщился. Порой Савада попадал в цель, сам того не замечая, причем делал это так точно и так наивно, что Рокудо хотелось его ударить. Чтобы босс ненавистной мафии не говорил о том, что он не хочет слышать так запросто, будто о чем-то будничном. Он не любил, когда кто-то лез к нему в душу, а Тсуна в нее и не лез — он случайными фразами вспарывал ее и замолкал, будто сказал нечто само собой разумеющееся. И это злило. Но поделать Мукуро ничего не мог, ведь не мог же он сказать Саваде, что его реплики задевают за живое?

— Ку-фу-фу, какое доверие! А ведь я тебе чуть не поставил синяк под глазом. Как же ты доверчив, Савада! — язвительность в плату за очередную рану.

— Но ведь ты это сделал, чтобы проверить, друг нам Лия или нет, — обезоруживающая вера в окружающих. Еще один удар под дых.

— Наивный…

— Может быть…

Тсуна вздохнул и посмотрел в костер, а интуиция шептала, что его догадка всё же верна. Лия рассмеялась. Зайдя за спину иллюзиониста и приложив к его голове указательные пальцы в виде «рожек», она таинственно изрекла:

— Смотри, Тсуна! Чёртик. Злобненький такой, шипастый, во всех словесным ядом пуляющийся! А на деле и впрямь не только из-за злости и обиды решил тебя синяком наградить, но и ради помощи тебе же. Какой-то неправильный чёртик, право слово… Вставший на путь исправления!

Страж согнула пару раз «рожки», словно подмигивая ими, и самолично подмигнула Саваде. Тот прыснул в кулак, и на него недоуменно воззрились три пары глаз. Четвертая же прожгла полным раздражения и обещания «убить на месте» взглядом.

— Джудайме? — озадачился Гокудера. — Что-то не так?

— Нет-нет, это просто тут Лия… шутит… — пробормотал Тсуна, отворачиваясь от «чёртика» и стараясь подавить очередной смешок.

— Бойся его, о Савада! — тем временем продолжила портить репутацию Хозяина Страж. — За твой смех над великим и ужасным предводителем всех местами добрых чертей сей трезубценосец тебя покарает! Трезубцем. Забудет о тех местах, где у него доброта припрятана, и покарает, да… Со всей злостью чертовской старости и силой человеческой юности.

Тсуна хрюкнул и лег на землю. До этого момента, благодаря отвару из трав, ему удавалось сидеть, прислонившись к своду пещеры, но сейчас он счел за лучшее сползти на землю и свернуться в трясущийся от смеха ехидный клубок.

— Тсуна? — глядя на друга полным глобального удивления взглядом позвал его Такеши, но Савада не ответил. Он продолжал хихикать, свернувшись в уютный, но вредный клубочек.

— Ехиднушка ты моя, — умилилась Лия. — Шипастая. А хотя нет, пока не шипастая, но скоро станешь — смотри как наш обиженный жизнью и тобой лично Ананасик на тебя косится! Того и гляди вилкой своей проткнет! И вырастут у тебя шипы…

— Лия, перестань! — простонал Тсуна и неэстетично хрюкнул.