Ночь давным-давно опустилась на горы, и потому в пещере царила темнота. Костер давно догорел, дождь перестал ронять на землю слезы, а потоки воды, бежавшие по ней, начали высыхать. Тсуна поморщился, моргнул пару раз и снова распахнул глаза. Память услужливо подкидывала последнее воспоминание — образ Мукуро, с напряженным выражением лица занесшего над Савадой кулак. Вот только сейчас иллюзиониста над собой Тсуна не увидел, и проснувшаяся вместе с ним интуиция тонкой иголкой беспокойства проколола сердце Савады.

«Если ты попытаешься убить Саваду Тсунаёши, я уничтожу тебя».

Тсуна шумно выдохнул и с трудом повернул голову. Мукуро лежал рядом с ним лицом вниз и даже не шевелился, а потому паника схватила босса Вонголы за горло стальными клещами. Но в следующую секунду его собственное тело сообщило, что самое страшное не произошло: плечо Савады ощущало легкое тепло, исходившее от плеча Мукуро, а значит, тот был всё еще жив. Странно, но почему-то Тсуна не задумывался о том, что иллюзионист мог причинить ему вред и потому получил по заслугам, — он хотел убедиться, всё ли с товарищем в порядке. И лишь постепенно, вместе с нехотя возвращающимся осознанием происходящего, появлялись в его голове и вопросы.

«Зачем Мукуро это сделал? Он ведь неплохой человек… И его ведь предупреждали!»

Его предупреждали, но он всё же рискнул… ради чего?

— Ты в порядке, Тсунаёши? — голос Лии еле достиг ушей Савады, словно прорвался через плотный слой ваты.

— Что… случилось? — прохрипел Тсуна, едва ворочая языком, и перевел взгляд на Стража.

— Ничего особенного, просто Рокудо Мукуро решил тебя ударить, — будничным тоном ответила Страж. — Он изначально решил атаковать тебя, но как — сомневался, а после моего предупреждения решил, что атака не должна быть сильной ни в коем случае.

— Зачем?..

— Я тебе уже говорила, разве нет? — Лия усмехнулась и снисходительно посмотрела на Саваду, сев слева от него. — Причин несколько, но если ты мне не веришь, просто спроси у Книги, она не может солгать, в отличие от Стражи. Вся информация, что ты получишь, сделав запрос, будет на сто процентов точна.

Тсуна не ответил. Он опустил взгляд и, сверля им серые стены пещеры, подумал о том, что ошибся уже во второй раз. Сначала когда поверил Лие, и тем самым причинил боль Мукуро, а теперь — поверив иллюзионисту, а не предупреждению девушки об опасности. Лия же грустно улыбалась, глядя на Саваду, словно мать на неразумное дитя, и молчала. Просто не хотела торопить его, понимая, что слишком добрый парнишка в который раз начал винить себя во всех смертных грехах, забыв о том, что все люди порой свершают ошибки. Правда, не все учатся их исправлять…

— Прости, — пробормотал наконец Тсуна и задал главный из волновавших его вопросов: — А как… Мукуро?

— Жив, — безразлично ответила Страж, словно говорила о ценах на тофу. — Он не собирался тебя убивать, лишь хотел ударить, потому я его не уничтожила. Противодействие ведь должно быть равно действию.

— Что с ним?

— Он не в себе, в прямом смысле этого слова. Книга Знаний — демоническая Книга, так что я использовала ее знания для переноса души иллюзиониста в другое место. Пока я не позволю, он не сможет вернуться и… немножко помучается.

Девушка криво усмехнулась, а Савада тут же всполошился.

— Лия, верни его!.. Он же не хотел… он просто…

— Да-да-да, знаю, — перебила Страж парня, попытавшегося встать, и уложила его обратно. — Я верну его душу в тело, как только ты окончательно придешь в себя и сможешь дать ему отпор в случае опасности. А пока он просто побудет в собственных воспоминаниях. В том самом дне, когда ты победил его в Кокуё-Ленд. Ему полезно будет об этом вспомнить, а то он слегка подзабыл, что чувствовал тогда… Мукуро ведь сейчас будет наблюдать за всем со стороны, даже за тем, как друзья, искалеченные по его вине, из последних сил пытались встать на его защиту. Интересно, как ему это понравится? Кен с Чикусой ведь рассказывали ему об этом моменте совсем не красочно: просто сообщили, что «велели Саваде не трогать Мукуро-сана, а тот выслушал историю о семье Эстранео и не захотел отдавать его тюремщикам Виндиче». Иллюзионист ведь потихоньку эволюционирует с того дня, поэтому любопытно, что он почувствует, увидев себя прошлого со стороны.

— Лия, не надо так…

— Не переживай, быть призраком и смотреть на мир со стороны не так уж и тяжело. Главное, чтобы мир не показывал призраку всю его никчемность, — Лия криво усмехнулась и дотронулась до лба Тсуны. Цокнув языком, она поморщилась и прошептала: — Ну вот, у тебя температура. Прости, костер я разжечь не в состоянии.

— Мы так замерзнем… — Тсуна предпринял слабую попытку приподняться на локтях, но его снова уложили обратно и велели просто поспать, потому как его жизненной энергии на такой подвиг не хватило бы, а пневмония куда лучше смерти от истощения жизненных сил.

Тсуна лежал, глядя на своды пещеры, и размышлял о том, что произошло, но сон не шел. Сотни мыслей роились в голове, вытесняя одна другую, а больше всего хотелось попросить Лию вернуть Мукуро в сознание, но Савада знал, что сделает это она лишь по приказу, и что таким поступком Страж заботилась именно о нем, и потому молчал. А еще Тсуна немного беспокоился о том, как поступит иллюзионист, вернувшись из того страшного дня. И это беспокойство постепенно росло, ведь гарантировать, что Рокудо не вернется к мечтам, которые отринул, никто не мог. И лишь слова Лии о том, что последней мыслью Мукуро перед тем, как она отправила его душу в прошлое, было: «Она отразит атаку или предаст?» — давали надежду на то, что иллюзионист всё же справится с собственными воспоминаниями. Страж же об этом не думала — она просто пыталась подбодрить Тсунаёши, сначала рассказывая ему о поведении и мыслях Мукуро прямо перед нападением, затем вполголоса пересказывая древние мифы, а потом она вдруг тихонько запела печальную, тягучую, красивую мелодию — одну из сотен песен менестреля, так часто встречавшегося ей на улицах родного города. Искалеченными пальцами, лишенными ногтей, она осторожно начала перебирать растрепавшиеся каштановые пряди Хозяина, убаюкивая его ненавязчивыми мелодичными напевами и струящейся итальянской речью. Медленно, но верно веки Савады тяжелели, а девушка, просуществовавшая в виде духа более трехсот лет, смотрела на него как на неразумного малыша, пытающегося дотянуться руками до небес. И в ее глазах застыло сожаление. Сожаление о том, что дети всегда вырастают, потому что жизнь их не жалеет…

Наконец веки Савады сомкнулись, и он погрузился в бесконечную темноту. Лия вздохнула, поднялась, скрестила руки на груди и, глядя сверху вниз на спящих и видящих такие непохожие сны смертных, произнесла на итальянском:

— Этот ребенок излишне наивен. Судьба не пожалеет его, как не пожалеет и Книга. Уже ль пора начать вести его ко тьме? Нет, слишком рано, к тому же я… А впрочем, он бредет в пропасть сам. «Ducunt volentem fata, nolentem trahunt».* В сем случае слова эти словно насмешка. Судьба влачит этого доброго человека в Ад. Я видела лишь одного такого добряка. Судьба ее не пощадила. Вместе с Книгой. Быть может, Страж, кому долженствует извечно наблюдать со стороны за гибелью Хозяев, хоть раз поможет смертному не оступиться?.. Отнюдь. Не мне перечить всем законам бытия. Вот только я могу не помогать Саваде оступиться. Пускай я помогала в этом слишком многим, на этот раз Хозяин Книги слишком человечен. А впрочем, нет. Напротив — слишком добр для человека. Пускай решает сам, куда идти. Я подтолкну его ко тьме, лишь если сам он потеряет часть своей души. Наивную, по-детски чистую частицу — доброту. Попытайся спастись, Савада Тсунаёши. И помни главное. «Descensus averno facilis est».* Я же буду наблюдать со стороны, не смущая тебя своей речью, возрастом и манерами. Ведь ты привык к свободному общению на равных с детворой… Я буду говорить их языком, дабы ты верил мне. Дабы позволил наблюдать, будучи рядом, а не в Книге. Но я тебя не подтолкну к грехопадению. Ты веришь? Вряд ли. Вот только это ни на что не повлияет.