Гнев — третий из семи смертных грехов. Сатана — покровитель ненависти. Если Бельфегор создал Книгу Всезнания для плавного погружения мира в хаос, почему же Сатана не мог создать нечто для разжигания войн? Хаос, взрывы, убийства! И океаны гнева. Как тогда, во время полета динамита Гокудеры к Хоффману. Почему бы и нет, верно?
Клаус Хоффман знал точный ответ.
Штаб Вонголы встретил Тсуну, нагруженного тоннами знаний о Сатане и грехе гневливости, суетой, нервозностью и унынием. Впрочем, громогласный крик застывшего на вершине парадной лестницы Рёхея, многократно отразившийся от мраморных стен и взвившийся к потолку знаменем бодрости, заставил Тсуну улыбнуться. «Во имя экстрима, наконец-то!!! Я думал, у меня мозг опухнет от этих книг!» — и начались расспросы, но Тсуна не мог сказать ничего определенного: без подтверждения из Америки сложно было делать окончательные выводы. А потом парни снова, на этот раз вместе, засели за книги, решив не просить о помощи умчавшегося в штаб CEDEF Хибари. Его интересовали подробности жизни американца, Тсуну — особенности демонических изобретений, и их совместное путешествие, принесшее больше плодов, чем они рассчитывали, было окончено. Только память осталась. Как и доверие…
Радость Наны от возвращения сына выразилась на удивление скромно — почти как у Киоко, разве что чуть более эмоционально. Она обняла сына, а вот Сасагава не решилась, на том различия и закончились — в остальном две ямато надешико проявили чудеса солидарности, справившись о здоровье Тсунаёши, качестве питания в Египте, тамошней погоде и общей обстановке. Ему улыбались, его хвалили за проделанную работу, его подбадривали, но не корили за долгое отсутствие. Разве что в таких разных, но слишком одинаковых женских глазах тоска и беспокойство боролись с радостью. Но они не посмели испортить настроение и так уставшему человеку, слишком дорогому для них обеих.
Поговорив с решившими не отвлекать его от дел, и потому быстро умчавшимися на кухню женщинами, Тсуна погрузился в чтение. Боксер ворчал, то и дело называя демонологов «потрошащими осиный улей идиотами», и Тсуна склонен был с ним согласиться, вот только сейчас ему очень нужны были труды этих экстрималов. Перед ужином парень заглянул в свою комнату, принял душ, переоделся и отправился раздавать сувениры, привезенные из Египта. Рёхею достался деревянный скарабей на удачу и расшитая золотыми нитями черная тюбетейка, Нане — традиционный скарабей, керамическая кошка — хранительница домашнего очага, а также изящная подвеска из кварца. А вот Киоко парень отловил в коридоре и, смущенно почесав кончик носа, спросил, не зайдет ли она к нему в комнату.
Не зайдет ли? Конечно, зайдет, но зачем? Ах, чтобы получить сувениры! Ну что же, хорошо. Нет, она не расстроилась. Нет, ей не грустно. Нет, она не обиделась. Да, прося откровенности надо и самой быть откровенной, но волновать и так заваленного проблемами человека — это как-то… Ну да, она немного расстроена: надеялась услышать рассказ о поездке. Почему не сказала сразу? Ну как же, беспокоилась… Ах, так после ужина можно будет встретиться с Наной в малой гостиной и поговорить? Правда? Не шутка? Так что же сразу не сказал! Ах, не спросила… Но неужели ничего интересного не произошло? И ничего… опасного? Нет? Правда? Это прямо-таки чудо… Ну да, вообще-то верно, чудеса иногда случаются. Но случится ли главное… Нет-нет, это мысли вслух. А вот и комната!
Тсуна распахнул дверь и, промчавшись к чемодану, вытащил оттуда пару свертков.
— Ты жуков не боишься, Киоко-чан? — осторожно спросил парень, сжимая в ладонях что-то большое. — А то тут статуэтка…
— Нет, что ты, — улыбнулась девушка, и в ответ на кивок Тсуны подставила ладони. В них лег теплый, согретый руками Савады кусочек дерева. Черный скарабей, обещавший удачу во всех начинаниях. Киоко рассмеялась.
— Это еще не всё! — просиял Тсуна, довольный реакцией подруги, и протянул небольшой коричневый сверток. Девушка присела на кровать, отложила жука, которого до этого разглядывала как величайшее чудо мира, и начала быстро, но аккуратно разворачивать простейшую оберточную бумагу.
— Извини, там как-то на красивые упаковки времени не было, а тут мы сразу домой поехали… — смущенно пробормотал Савада, теребя полы серого пиджака.
— Это не важно, — улыбнулась Сасагава и заправила за ухо выбившуюся светлую прядь. — Главное внимание…
Тсуна почувствовал, что краснеет, и отвернулся. Не найдя лучшего занятия, чем проверка второго свертка на целостность, он начал вертеть его в руках, но тихий восхищенный возглас девушки мгновенно вернул его внимание на законное место. Небольшая малахитовая шкатулка с изящным рисунком заставила Киоко с благоговением разглядывать каждую мельчайшую деталь и держать это сокровище как последнюю реликвию древности. Обычная малахитовая коробочка гипнотизировала ее взгляд черно-зелеными разводами и радовалась произведенному эффекту. Неожиданному.
— Там это… открой, — предложил Тсуна и закусил губу, чтобы не улыбаться слишком широко. Киоко бросила на него удивленный взгляд и, спросив одними губами: «Неужели еще что-то?..» — последовала совету. Извлеченный из плена малахита тонкий изящный браслет подмигивал слишком холодному итальянскому солнцу желтизной отказавшегося выцвести египетского кварца. Киоко с восторгом смотрела на так и просившуюся на руку вещицу, а Тсуна, затаив дыхание, ждал ее реакции.
— Чудо какое… — прошептала, наконец, Сасагава, и Десятый Вонгола шумно выдохнул. Оставался всего один подарок, за который он переживал больше всего, вызвавший кучу проблем и даже небольшой спор с Хибари, отказавшимся ждать Саваду у магазина одежды в первый день пребывания в Асуане.
— А вот это… вряд ли, конечно, ты будешь носить, — протянув всё еще неспособной оторвать взгляд от недорогого браслета девушке последний сверток, смущенно продекламировал заранее подготовленную речь Тсуна, — но я когда его увидел, сразу подумал, что тебе пойдет. Ты же… ну… — он окончательно смутился. Мысленно такие слова говорить было куда проще. Отступить или продолжить бой? — Ты же такая воздушная, вот я и решил, что оно тебе будет к лицу!
Выпалив на одном дыхании окончание неоднократно отрепетированной, но в итоге произнесенной совсем не тем тоном речи, он положил сверток на кровать и отвернулся. Киоко залилась румянцем, но Тсуна этого не увидел.
— Спасибо, Тсуна-кун… Я не ожидала, — смущенно пробормотала она и начала быстро открывать подарок, на этот раз забыв о сохранности бумаги. Хотелось действовать, а не погружаться в смущение еще больше. Тсуна сумел справиться с собой и продолжить борьбу, сказав запланированный комплимент, а она? Сможет преодолеть смущение и рассказать, какие эмоции вызвал последний подарок?..
На колени Киоко, укрытые серостью теплых брюк, скользнул нежно-бежевый хлопок. Глаза девушки восхищенно распахнулись, и пальцы быстро, словно солнечный зайчик по глади озера, скользнули по расшитому золотистыми нитями платью. Киоко встала, подняв за плечики мягкую, легкую ткань, набравшую вес за счет страз и мелких камней, легкой россыпью замерших на хлопке. Такого эффекта Тсуна не ожидал. Он думал, национальная одежда арабов порадует Киоко, но даже не надеялся на абсолютнейший восторг. Ее немое восхищение сказало больше любых слов, поразив Саваду. Впрочем, он и на браслет со шкатулкой такой реакции не ожидал… и Фукс мог сказать подопечному, что, подари ей эти вещи кто-то другой, они бы ей понравились, но не так сильно. Только вот немец скрывался в ванной, закатывая глаза и поражаясь недогадливости Хозяина. А впрочем, Тсуна не был безнадежен. «Может, она просто рада, потому что я ей это всё привез? Ну, потому что не забыл, время тратил, выбирал… Может же такое быть? Она же сама сказала, главное — внимание!» И Фукс удовлетворенно кивнул: хотя бы такой вывод был много лучше полнейшей слепоты.
— Это джалабия, — подал голос Тсунаёши, выводя Киоко из оцепенения. — Женская. Еще мужские есть, я носил, а то в пустыне дико жарко. И знаешь, они удобные. И прохладу хорошо держат. А еще… ну, у нас школьная форма такая… юбки у девушек очень короткие. А тут юбка в пол. Тебе, наверное, такое носить неинтересно будет, непривычно, да и вообще…
