Эта речь, сказанная сестрой Хаято на одном дыхании, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Гокудера, несмотря на колики в животе, громко возмущался и, стараясь не смотреть на сестру, поливал немца отборными ругательствами. Ямамото пытался выяснить у Бьянки подробности, и девушка, раздражено сжимавшая кулаки, нетерпеливо поясняла детали, постоянно спрашивая у Савады, что тот намерен делать. Хибари казался отстраненным и безучастным, но полный немой злобы взгляд, прожигавший столешницу, говорил о многом. Мукуро же был мрачнее тучи и исподлобья смотрел на босса, который окончательно растерялся — только он смирился с уготованной ему участью, как она оказалась под вопросом, и сам Тсунаёши был поставлен перед выбором: доказать свою невиновность и вывести Хоффмана на чистую воду, после чего унаследовать титул Десятого, либо пустить всё на самотек и получить то, о чем мечтал — избавление от роли мафиози. Буквально полгода назад Тсуна бы выбрал второй вариант: постоянные неприятности мира мафии и сама роль босса его, мягко говоря, не устраивали. Вот только сейчас выбор уже был не столь очевиден.
Сначала Тсуна подумал о том, что Хоффмана необходимо вывести на чистую воду в любом случае. И Фукс довольно кивнул, зная, что его никто не увидит. Затем парень почувствовал, как поднимает голову эгоизм и собственная жажда покоя: не трогая немца, он получил бы долгожданную свободу. И эти две позиции начали борьбу за лидерство. На это Фукс лишь беззвучно рассмеялся и закатил глаза. Затем Тсунаёши подумал, что мог бы найти доказательства вины Хоффмана и предъявить их мафии, но себя не оправдывать — чем не идеальный вариант? Но идеала в мире нет, и Тсуна это понял, когда эйфорию развеяла печальная мысль: кто поверит человеку с запятнанной репутацией? Кто поверит не доказавшему свою невиновность грабителю? Да его не станут даже слушать! А если удастся рассказать о своих догадках и привести доказательства, возникнет логичный вопрос: начал ли Тсуна искать эту информацию, чтобы обелить свое имя и доказать собственную невиновность и невиновность кинувшего динамит Хаято, или же он сделал это ради мира, а история с динамитом стала толчком к мысли о виновности Хоффмана в кризисе мировой мафии. В любом случае получалось, что если Тсуна добьется суда, если его историю выслушают и посмотрят на доказательства, история с Хаято, динамитом и «попыткой выкрасть оружие» будет разъяснена, а значит, и титул Десятого окажется вне опасности. Но как же не хочется его получать!..
Вольфрам долго смеялся, следя за мыслительным процессом Хозяина. Стража забавляла борьба человека с самим собой и спор его желаний с идеалами. Вот только Тсуна, наконец, сделал выбор, и немцу резко стало не до смеха. Савада принял решение вывести Хоффмана на чистую воду несмотря ни на что, ради мира и стабильности, ради сохранения жизней простых людей. И Фукс подумал, что этот парень вполне может оказаться одним из немногих, делающих на развилке добра и зла верный выбор. Страж улыбнулся.
Объявив, что в любом случае собирается раскопать доказательства вины Клауса, Тсуна спросил, останутся ли друзья с ним. Вопрос был неуместен, и Саваду обругал Рёхей, подколол Мукуро, засыпал возмущениями Хаято и подбодрил Ямамото. Хибари же сказал, что в любом случае делал это не ради Савады. Бьянки облегченно вздохнула, а парни, бурно обсуждая «неспортивное поведение» немца, разошлись по своим комнатам, чтобы на следующий день начать претворять недавно составленный план в жизнь. И через три дня Тсунаёши, играя роль стоп-крана вспыльчивого комитетчика, оказался в душном, жарком, неспокойном Египте.
Страна давно почивших фараонов две недели смеялась над чужеземцем, методично расплавляя его беспощадным огнем Ра. Савада Тсунаёши оказался в тупике.
— И что нам теперь делать? — уныло спросил спутника Тсуна, внимательно разглядывая песок под ногами. Они шли мимо ставших уже привычными каменных стен, но даже не приглядывались к ним: слишком тщательно за время экспедиции был изучен каждый выступ.
— Мы восстановили события того дня, вот и подумай, — отозвался Хибари, лишившийся из-за этой поездки любимой канарейки и ставший на одну сотую долю более разговорчивым. Просто Савада не был «жалким травоядным», а кроме него в бескрайней пустыне не было ни души. Да и это Небо было всё же куда лучшим собеседником, чем абсолютное одиночество…
— Труп был найден в одном из коридоров храма, ведущих к подсобным помещениям, — на автомате начал восстанавливать факты Тсуна. — Реконструкция показала, где должен был прятаться Хоффман, чтобы напасть на врага со спины — в небольшой «комнате» с тремя выходами, а точнее, с прогалами в стенах. Но там нет ничего необычного, разве что стены довольно высокие, даже потолок в одном месте сохранился — нависает козырьком, потому песка там немного меньше, чем в соседних «помещениях». Но там явно нет ни тайников, ни каких-то подземных схронов. Так что же нам искать?
— Тебе подумать велели, а не перечислять очевидное, — раздраженно бросил комитетчик, яростно боровшийся с жарой. Правда, тяжкий вздох Савады, который и так уже всю голову сломал над этим вопросом, заставил Хибари дать тому подсказку: — В руинах не могло быть древних ценностей. Духи там обитать тоже не могли. Но то травоядное получило мистическую помощь. Если отбросить вариант с природными способностями организма, остается единственная возможность.
— Что нечто, найденное им в руинах, появилось тут не в древности? — уныло уточнил Савада, отчаянно гнавший от себя эту мысль, но вынужденно принявший ее ввиду отсутствия альтернативы.
— Его могли сюда положить или заточить. Легенды о духах гласят, что их можно запечатать в предмете, независимо от его размера. Дух могли заточить даже в самих стенах. Если, конечно, это был призрак.
— А если нет… — Тсуна вздохнул так, словно пробежал марафон, а затем покосился на Вольфрама. Тот с усмешкой шагал по энергетическим потокам, не испытывая ни малейшего дискомфорта от погоды. Правда, его душила несуществующая веревка, но это не бросалось в глаза, и Тсуна ему позавидовал.
— Артефакт могли спрятать, чтобы он не принес новых бед. Как поступили с твоей книгой.
Тсуна вздохнул еще печальнее. Сталкиваться с артефактом, подобным Книге Всезнания, ему крайне не хотелось, ведь он отлично понимал, чем подобное может обернуться. Если бы Хозяин Книги хотел развязать мировую войну, ему бы не составило труда это сделать: информация помогла бы ему преодолеть любые препятствия. Вот только Книга Всезнания была уникальна, а неведомый египетский артефакт, видимо, разжигал ссоры, а не давал информацию…
Тсуна тряхнул головой. Его так и подмывало сделать запрос и вмиг получить ответ на все загадки или хотя бы уточнить, существуют ли вообще артефакты, подобные Книге. Но он не имел права поддаваться искушению — за последнее время это стало очевидным. Да и две недели под палящим солнцем, где лишь первые дни компанию японцам составлял археолог, переводивший немногочисленные надписи в руинах, многому научили Саваду. Он осознал, что полагаться можно только на себя, и даже присутствие рядом верного друга не является гарантией удачного исхода дела. Каждый день они с комитетчиком чуть ли не ползали по песку, стараясь найти тайник или хоть какие-то зацепки, но безуспешно, а возвращаясь в гостиницу после захода солнца, вместо желанного отдыха Савада получал ненавистную тренировку в виде спарринга, единственным приятным моментом которой была температура воздуха: ночью он становился довольно прохладным. После спарринга уставшие, но довольные результатом мафиози плелись в отель и до поздней ночи обсуждали ситуацию с Хоффманом, однако к однозначным выводам прийти так и не сумели. А еще в этих разговорах постоянно всплывала тема Книги Всезнания, и, посмотрев на ситуацию глазами принципиального комитетчика, Тсуна провел некоторую переоценку ценностей. Ведь какая бы случайность ни сделала его Хозяином демонического фолианта, кто дал ему право использовать вещь, созданную врагом всего живого? Она априори не могла быть чем-то хорошим и нести в мир добро. А значит, ее использование было чревато катастрофическими последствиями, и Тсуна уже не раз убеждался в этом на собственной шкуре. Потому он окончательно пришел к выводу, очевидному для Ёмицу и Хибари: делать запросы нельзя. Если раньше Тсуна просто соглашался с их решением, теперь оно стало и его собственным — на все сто.
