– И никакой зацепки? Оставьте, Аргнист, я слишком хорошо вас знаю. Выкладывайте.

– Видите ли, мессир, в статье утверждалось, что епископ Словинский отказался засвидетельствовать богоданность наших с вами способностей.

– Вы обращались в канцелярию Святого престола?

– Конечно. И вот что интересно. В канцелярии мне сообщили, что им вообще ничего не известно о происходящем.

– Понятно. Это, конечно, намек. Наивно считать, что мы не знаем о папской разведке…Кстати, а как тот слуга в коридоре, который сейчас протирает ручку двери моего кабинета?

– Он слышит разговоры о погоде.

Академик скупо улыбнулся.

– Платите Папе его же монетой?

– Стараюсь, мессир.

Хорошо… итак, что у нас есть… В Гоэр-Лате жители столицы поджигают дома волшебников. Причина – некий неизвестный ранее алхимик Ренелиус и его измышления. Кстати, это идея Ренелиуса о краже лет жизни?

– Нет, источник установить не удалось…

– Не удалось? Вам, Аргнист?… Хорошо, оставим. Таким образом, большая часть магов Гоэр-Лата была вынуждена покинуть страну. В Ганде по тем же причинам базарная толпа чуть не растерзала Сагаата. Честно говоря, мне он всегда казался слишком импульсивным. Он ведь из клана Дальнодействия?

– Да, мессир.

– И он сжег чуть ли не полбазара… Замечательно. В итоге волшебники выдворены за пределы столицы, и я лично едва уговорил шаха не изгонять их из страны.

Теперь бегство наших людей с Волчьего острова… Как вы считаете, Аргнист, что объединяет все эти события?

– Э-э… спланированность и практически полная одновременность событий. И кроме того, нарочитая вздорность обвинений.

– А главное?

– А главное, мессир академик, что Мировая церковь утверждает, будто она не замешана ни в одном из этих эксцессов.

– Я согласен с вашим анализом. И к какому выводу вы пришли?

– Что епископ Пардский, которого мы имели честь принимать две недели назад, совсем не так прост, как нам представлялось.

– Нет, Аргнист. Просто теперь мы можем с уверенностью назвать имя того человека.

Ментор клана Прорицателей внимательно смотрел в глаза академику. Академик был серьезен и суров. Таким Аргнист не видел его никогда. И даже без магического предвидения он знал будущее. Как бы ни хотелось ему это будущее не знать.

Академик шел по главному коридору дворца Святого престола. Папа сполна отыгрался за унижение своего посланца. Академика два дня продержали в ожидании аудиенции; не позволили взять свиту. Более того, ему деликатно намекнули, что посох волшебника в Святом престоле более чем не уместен.

Приняв все эти каверзы с подлинным стоицизмом, академик дождался назначенного часа и теперь, пользуясь случаем, осматривался. Меж окон белокаменного, украшенного изысканной лепниной, коридора шли бюсты всех пап мира, начиная с Иннокентия III и заканчивая ныне здравствующим Урбаном V. Напротив каждого бюста находилась замурованная дверь. Согласно традиции, каждый папа имел собственную официальную приемную, путь к которой с веками делался все длиннее, что служило причиной постоянной головной боли придворных архитекторов. В самом конце коридора находилась единственная незамурованная дверь. Монах в фиолетовой рясе, ни словом не обмолвившийся со своим именитым спутником, сделал академику знак обождать и скрылся за дверью. Академик усмехнулся – история явно повторялась. Монах распахнул дверь, поклонился, сложив руки на груди, и, шаркая подошвами деревянных сандалий, удалился. Волшебник вошел.

– Закройте, пожалуйста, дверь.

Академик подчинился. Обернувшись, он впервые увидел Папу вблизи. На вид Урбану V было около шестидесяти. Он сидел в белом кресле с высокой спинкой, обессиленно прислонившись к нему спиной. Его волевое, красиво очерченное лицо казалось нарисованным свободными смелыми мазками. Вокруг рта – глубокие упрямые складки. Взгляд пронзительных синих глаз открыт и благороден. Светлые волосы коротко острижены. Состояние Папы выдавали только бисеринки пота, выступившие на лбу и пульсирующая на виске синяя жилка. Ухоженные белые руки покоились на столе красного дерева. Там же лежало несколько бумаг, придавленных массивным пресс-папье в форме собора, бронзовый колокольчик с ручкой, хрустальный графин с водой и богато инкрустированный кубок. Академик сдержанно поклонился и едва только открыл рот, как заметил изменившееся выражение глаз папы Урбана. Он молчал. Академик коротко кивнул и, сцепив руки перед лицом, прошептал несколько слов. Затем он резко развел в стороны кисти, растопырив пальцы. Едва заметное сияние выскользнуло из его рук, расширилось, надежно заполняя собой каждую щель, каждую трещинку, каждое незаметное отверстие стен, потолка, пола.

– Эффектно, – хрипло заметил Папа. – Но слишком театрально.

– Вы прекрасно осведомлены, Ваше Святейшество. – Академик любезно улыбнулся, готовя следующий комплимент, но Папа остановил его нетерпеливым движением руки.

– Бросьте, – он как будто выплевывал слова, – почему вы не откликнулись на мою просьбу?

Только теперь академик считал ауру Папы. Очевидно, лицо его выдало.

– Три недели. Если вас это интересует, мне осталось три недели.

Академик судорожно сглотнул и не нашелся что сказать. Папа смотрел ему прямо в глаза, и волшебник чувствовал могучую духовную силу, запертую в этом обреченном теле.

– Вы не ответили. – Чувствовалось, что слова даются Урбану с трудом, но ни жестом, ни стоном он не выдал той муки, которую терпел. – Я жду.

– Ваше Святейшество… Если это не противоречит вашим убеждениям, я… мог бы снять вашу боль, тогда вам будет легче говорить и…

– Хорошо. Но это не ответ.

Академик коротко кивнул, сосредоточился.

– Понимаете, отключить ваши ощущения было бы не так сложно. – Как опытный лекарь, волшебник сопровождал свои манипуляции объяснением. Его руки плавно чертили в воздухе какие-то непонятные, но странно притягательные для взгляда символы. Воздух под его руками тихо шипел, в нем посверкивали чуть заметные искорки. – Но тогда у вас притупится восприятие, а этого мы с вами допустить не можем… Поэтому приходится применять более тонкие воздействия, которые действуют избирательно… Нет-нет, пока молчите. Вы собьете рисунок… – поспешно воскликнул он, заметив, что Папа открыл рот. Урбан недоуменно приподнял брови, но промолчал.

– Вот… остались буквально последние штрихи… Кстати, вот эти искры, которые вы сейчас видите, уже не на зрителя. Мне приходится задействовать довольно большое количество силы, это и порождает разряды… А в первый раз, каюсь, действительно, можно было обойтись без эффектов… Вот и все. – Академик удовлетворенно отступил на шаг, держа руки перед собой и глядя на Папу с тем выражением, какое бывает у художника, только что завершившего полотно.

– Благодарю вас, мессир академик. Вы действительно мастер. – Папа осторожно покрутил головой, потряс ею. К его щекам медленно приливал румянец. – Так что же помешало вам раньше? Кстати, можете садиться. Вот кресло.

– Благодарю, Ваше Святейшество.

Тем не менее академик не сел, а, заложив руки за спину, задумчиво прошелся по кабинету. Урбан ждал.

– Видите ли, ваше святейшество. Короли, шахи – все вершители судеб этого мира рано или поздно умирают. И все они… Точнее скажем, большинство жаждут продления жизни. И требуют его от нас. Если бы мы дали его им, того же захотели бы и вельможи… и так далее, но…

– Мессир, вы отнимаете мое время и истощаете мое терпение. Меня не интересуют шахи и короли. Почему вы не подчинились мне?

– Я понимаю ваше состояние, Ваше Святейшество, но с каких это пор академик Университета должен подчиняться Святому престолу?

– С этого дня.

– И по какому же праву?

– По праву силы.

Академик остановился, удивленно посмотрел на распластанного в кресле Папу и, сев в кресло, закинул ногу на ногу.

– Силы? – вкрадчиво осведомился он. – Вы угрожаете мне, главе волшебников этого мира, силой?… И какая же армия, позвольте узнать, пойдет в бой против Университета волшебства?