— Ну я всё-таки не понимаю, как можно обидеть этих чудесных лошадок, — без перерыва ворчал себе под нос Хагрид, мечтательно представляя, как бы весело прыгал рыжий жеребёнок с рогом между ушками, забавно помахивая длинным тоненьким хвостиком с пушистой кисточкой на конце, по зелёной травке загона рядом с его хижиной. — Я бы заготовил ему на зиму самого душистого сена, чистый клевер. Надо порасспросить у Грабли-Дёрг, чем питаются единороги.

— Что бы ты заготовил? — не понял Джеймс, погружённый в собственные раздумья.

Лесничий смутился:

— Я говорю, что единороги — очень добрые и беззащитные создания.

“У Хагрида все магические создания, а тем более обычные твари, добрые и беззащитные”, — подумал Джеймс.

— Если ты строишь планы по приручению беззащитного единорога, — обратился он к великану, — то сразу выбрось эту идею из головы.

— Почему? — расстроился Хагрид. — Я только хотел...

— У тебя точно ничего не выйдет, — Джеймс окинул взглядом мощную фигуру лесничего, — если ты, конечно, не девственница.

Бородач непонимающе захлопал глазами.

— Единорог — эстет и почитатель невинности, — рассмеялся аврор. — Только перед юной прекрасной девственницей он ложится на землю и позволяет обуздать себя.

В этот момент в тишину раннего утра ворвался крик. Маги остановились как вкопанные, холод смерти мгновенно остудил кровь в их жилах. То ли человек, то ли зверь посылал спящему Запретному лесу мольбу о помощи и прощался с жизнью, принимая чудовищную муку.

Джеймс первым пришёл в себя и, скинув оцепенение, бросился на крик. “Где-то совсем в другой стороне, — думал он на бегу, — это не тот единорог. Как же мы прокараулили?” Лесничий заметно поотстал, его тяжёлое дыхание и треск ломавшихся веток были слышны далеко за спиной.

В утреннем неясном свете, перепутанным с холодным туманом, Джеймс не заметил, как налетел на что-то огромное и горячее. Мёртвый кентавр, рядом ещё один. “Они спешили предупредить меня или пытались защитить единорога”, — догадался Джеймс. Новый крик, уже совсем близкий и тихий, подтолкнул его вперёд.

В пролеске, поросшем молодыми деревьями и кустарником, лежало на боку большое светлое животное. Оно дрожало крупной дрожью и разноритмично било задними ногами. Короткая шелковистая шерсть песочного цвета была покрыта комьями грязи. Из-за тела единорога поднялась тёмная фигура, с головой укутанная в плащ. В руках у незнакомца был большой кожаный бурдюк, перепачканный кровью, который он туго перетянул верёвкой. Поттер-старший, не в силах сдвинуться с места, наблюдал, как страшный убийца вытер окровавленные руки какой-то тряпкой, издал странный утробный звук, постоял, словно в сомнении, и наклонился к телу ещё живого, но бьющегося в конвульсиях единорога, потом опустил палец в кровь животного, вытекавшую едва заметным пульсирующим родничком из большой раны на шее, облизнул его и... прильнул к ране. “Пьёт кровь?” — в ужасе подумал Джеймс, и эта мысль заставила его сознание взорваться яростной решительностью.

Умирающее животное жадно втянуло воздух трепетными ноздрями, из последних сил стараясь этим вдохом задержать в своём обескровленном сердце жизнь, и замерло. Чёрный кровосос разогнулся и поправил капюшон, пропитавшийся кровью и прилипший к лицу. И без того блёклые краски раннего утра совершенно посерели, когда Джеймс Поттер поймал удивлённый взгляд знакомых зелёных глаз.

Целую вечность отец и сын смотрели друг на друга.

Две одинокие напряжённые застывшие фигуры в пустыне боли, ярости и страха. Не понимающие, что им делать. И нужно ли делать что-нибудь. Глаза в глаза.

И мёртвый единорог между ними.

Поттер-младший не защищался волшебной палочкой, и Джеймсу стоило больших усилий навести свою на сына. На противника, на убийцу. Силы ему придала безумная улыбка на перепачканном кровью лице.

— Ты знал...

— Нет!!! — у Джеймса не было другого выхода, кроме как врать самому себе.

— Я делаю то, что должен. — Сын начал медленно обходить труп единорога.

— Ты не понимаешь, что делаешь!!! — голос отца сорвался на крик.

Ярость и безумие алыми искрами вспыхнули в зелёных глазах, и эта вспышка, направленная и многократно усиленная волшебной палочкой, ринулась в сторону не вовремя подоспевшего Хагрида. “Авада Кедавра!” Великан закрылся своим бесполезным зонтиком, непроизвольно пытаясь отразить смертоносное заклятье. Джеймс в стремительном прыжке, придавая невербальным своему телу ускорение, сбил лесничего с ног и принял удар зелёной молнии себе в плечо. Эффективная и мощная, отработанная до автоматизма, защита опытного мракоборца не сработала. Не часто удаётся отбить Аваду даже такими сильными щитовыми чарами. Если бы не аврорский щит, Джеймс умер бы моментально, не коснувшись земли, но у него была ещё секунда жизни чтобы повернуть голову и взглянуть в глаза своему убийце. Убийце единорогов.

Опрокинутый лесничий, которого зелёная вспышка всё же слегка задела, слабо зашевелился, неуклюже пытаясь подняться на ноги и не выпуская из рук своего дурацкого зонта.

“Затмение!” — бросил в его сторону Поттер-младший, подбегая к отцу, опустился на колени над бездыханным телом, через миг рывком выпрямился и послал в Хагрида ещё два Затмения подряд. От этого тяжёлое тело потерявшего сознание великана даже перевернулось, словно от серии очень сильных ударов.

Поттер-младший стиснул до боли кулаки и зубы, запрокинул лицо к кронам вековых деревьев, зажмурился изо всех сил. Он заставлял безуспешно сдерживаемые рыдания вернуться обратно в своё готовое взорваться сердце. Как он хотел кричать сейчас! Выть в голос, кататься по земле, биться головой, и всем телом, обо что-нибудь твёрдое. А потом забыться болезненным сном, похожим на смерть, и представить, что ничего ЭТОГО не было. Но он уже делал всё это однажды, не так давно, когда узнал об изнасиловании жены и думал, что не сможет теперь жить, что на свете нет ничего страшнее. Смог. Есть страшнее. А от криков и самоистязаний легче не будет. Это он теперь знал наверняка.

Отец... Тебя больше нет. Значит, умерло и что-то в твоём Гарри...

Взгляд Поттера упал на кожаный мешок, наполненный волшебной кровью — единственным эликсиром, дарящим его дочери жизнь. Он сел поудобнее, постарался расслабиться, закрыл глаза и приставил волшебную палочку к своему виску, попробовал произнести как можно более уверенно: “Эго Обливэйт! Эго Обливэйт Хора Ультима!” — Поттер стирал из своей памяти последний час. Когда понял, что это не совсем удаётся, то решил обмануть свой воспалённый мозг, внушив ему спасительную уверенность в собственной непричастности к чудовищному происшествию: “Эмнонмэ! Нонокидере! Эмнонмэ!” (1) Это не он убил отца. Иначе нельзя. Иначе он не сможет. Жить. А должен. Хочет. Мёртвых не вернёшь.

«Не вернёшь?»

— — — — — — — — — — — — — — — –

(1) Это совершил не я, убил не я!

*

— Ты веришь в чудеса, Северус?

— Приходится, Лили. Я дал самому себе слово, стараюсь его держать.

— А в любовь? Северус, ты веришь в любовь?

— Да. Верю.

Лили так открыто посмотрела Снейпу в глаза, что он мог бы прочитать все её мысли, очевидные и тайные. Если бы захотел.

— И в то, что она преодолевает любые преграды?

— Любые, Лили. Кроме смерти. Ты ведь говоришь не о любви вообще, а о нестерпимой необходимости быть рядом с любимым? Слышать его голос не в своей голове, а реальным звуком, издаваемым голосовыми связками. Чувствовать его запах наяву, а не в мечтах. Замирать от прикосновений его живых рук, а не вызывать в памяти былые сцены близости. Такая любовь не может справиться со смертью. У живых и мёртвых разная любовь.

Лили положила Северусу на грудь изящные ладони, прижалась лбом. Она вздохнула так тяжело, что её печаль, казалось, заклубилась густым туманом возле их ног. Снейп осторожно погладил её тёмные жгуче-рыжие волосы. Может ли он, смеет ли позволить себе большее?

— Научи меня, Северус, как жить, когда его нет рядом? И никогда уже не будет.