Тик… Так…

Застывшие тучи похожи на окровавленные ватные тампоны, скованные льдом расплескавшейся по небу багровой реки. Солнца нет. Оно не утонуло в стылой тягучей воде времени, оно захлебнулось и растворилось в нем без остатка. Рассеянный свет сочится с изнанки стратосферы, из опрокинутого космоса, через монохроматический фильтр.

Вселенная – лишь черно-белая фотография, которую демиург проявляет в темной комнате своей фотолаборатории. Бумага погружена в раствор проявителя, на ней медленно проступают кадры проползающих мимо вялых и немощных мгновений.

Тик…

… волосок на ее голове медленно сдвигается в сторону, капля на щеке опускается чуть ниже, и этот миг проявляется на фотобумаге как новое настоящее…

Так…

… ее рука оказывается чуть выше, сердце сжато, кровь вытолкнута в аорту, а старое – которое лишь один «так» назад было новым – настоящее тает и растворяется. Очередное настоящее заменяет его, проступая на фотобумаге. От старого не остается и следа…

Тик-так… Тик-так…

Екатерина – двухмерный персонаж фотографий – заперта между краями фотобумаги, а ее жизнь разорвана на обособленные и независящие друг от друга кадры фотопленки. Над ней тиховодье, она захлебнулась его гулкой пустотой.

Окружающее тонет в ржавой мглистой сырости. Вмерзшие в воздух и зависшие на краю капюшона алмазные капли сменяют рубины.

Тик-так… Тик-так…

Лёд, сковавший время, тает, трескается и крошится.

Сначала оттаивает одна единственная капля.

Мгновение назад она висела прямо перед ее лицом и вдруг срывается вниз. Раздается тихий всплеск, сопровождающий ее падение в широкую лужу у ног женщины. Извиваясь и медленно тая, по поверхности грязной воды раскручиваются тонкие алые ленты.

Еще один всплеск. И еще.

Капли падают все чаще. В мир вновь врываются звуки – дробь дождя, шорох сворачивающейся и умирающей сухой листвы.

Несколько капель падает на предплечье, и Катя вздрагивает от неожиданности.

На коже остаются красные полосы. Лужи приобретают грязно-ржавый и темно-бордовый оттенки.

Что это?

Катя в страхе оглядывается.

Это кровь?

Кажется, теперь время несет свои воды с прежней скоростью. Или даже еще стремительней, чем ранее.

На клумбе справа от нее высажены фиолетовые, красные и белые петунии, но с первыми багровыми каплями они утрачивают былую яркость. Цветы стремительно закрываются и сморщиваются. Их стебли темнеют, приобретая медный окрас, а потом вовсе чернеют, засыхают и, крошась, превращаются в труху.

Кровь сочится и капает с неба. Темная с вкраплениями застывшей карминовой массы течет под ногами. Пузырясь, закручивается у обочины дороги над канализационной решеткой. В нескольких местах впереди, застыв и свернувшись вокруг листьев и другого мусора, кровь образует небольшие островки, которые выглядят как куски мертвой плоти.

Она слышала про кровавые дожди. Слышала, они не раз случались в истории человечества. Но никогда не ожидала увидеть один из них собственными глазами.

До площади перед Дворцом спорта «Взлет», она добирается без приключений. Странный дождь не доставляет неудобств. Он необычен, но капли стучат по капюшону и плечам, точно так же, как и раньше. Остающиеся на коже, разводы очень просто не замечать – достаточно на них не смотреть. А если закрыть глаза, то можно подумать, что в мире совершенно ничего не изменилось.

Зажмурившись, она делает пять быстрых шагов. На обратной стороне век хаотично перемещаются блики и тени. Квадрат – это старый двухэтажный дом. Длинная тень – дерево на обочине справа. Светлое пятно – кусок неба впереди. С шестым шагом носок кроссовки попадает в выбоину на асфальте пешеходной дорожки, и она чудом удерживает равновесие, чтобы не упасть в глубокую лужу.

Не замечать странный дождь значительно проще, чем изменившийся облик города. Кажется, город примерил на себя красную маску смерти. Она на всем – на пустых улицах, на домах, брошенных детских площадках, одиноких автомобилях. Сейчас он – замечательная иллюстрация к рассказу Эдгара По.

… и над всем безраздельно воцарились Мрак, Гибель и Красная смерть…

Вокруг нет других цветов кроме черного, красного и их всевозможных оттенков. Серый асфальт и стены зданий, темно-бордовые лужи, багровые тучи, медная трава.

И ощущение запустения – если раньше оно лишь угадывалось, то теперь усилилось и стало еще отчетливей. Тиховодск превратился в город-призрак. Кровавый дождь смысл с него весь лоск, всю напыщенность старых зданий с их сталинским ампиром, кичливую эклектику с современных торговых центров и оставил только одно – непокрытую косметикой кожу мертвеца. Серую кожу в кровавых разводах и багровых трупных пятнах. Теперь это город-призрак, в котором правят мрак, гибель и красная смерть.

Выйдя из-за угла дома на аллею, ведущую к площади, Катя останавливается в замешательстве. Выложенная бетонной плиткой площадь занята передвижным зоопарком – из тех, которые объявляются в городе с наступлением лета.

Это было похоже на вторжение кочевников. Все эти зоопарки и цирки-шапито следовали друг за другом бесконечной вереницей. Вначале они одну за другой захватывали городские площади, а затем начинали занимать пустыри. Их присутствие легко угадывалось по специфической вони еще за квартал до того места, где они расположились.

Каждый подобный зоопарк имел в наличии автомобиль, разрисованный тиграми и львами или мартышками и макаками – в зависимости от представленных в зоопарке зверей. Медленно катясь по улицам, останавливаясь на стоянках возле торговых центров, эти машины через громкоговорители задорными и до отвращения жизнерадостными голосами, приглашали всех желающих провести незабываемое время среди диких животных Африки или среди экзотических рептилий со всего мира.

Максиму было четыре, когда они в первый и единственный, раз поддались на эту навязчивую рекламу. Это был день, когда он ее в первый раз по-настоящему напугал.

Катя выходит с кухни, вытирая руки о полотенце канареечного цвета. Мясной пирог убран в духовку, тарелки на столе. Скоро они сядут обедать, а пока у нее есть свободное время, и она намеревается посмотреть телевизор, пусть даже там никогда не показывают ничего стоящего – сплошные новости и постановочные ток-шоу.

Максим сидит на полу, скрестив ноги, и пустым немигающим взглядом смотрит в одну точку. В его руке игрушечный автомобиль и он возит его по ворсу ковра из стороны в сторону. Его движения похожи на движения сломанного робота. Они бессмысленные и механические.

– Мышь, – она подходит к нему и садится рядом, но ребенок не обращает на нее никакого внимания. Его взгляд по-прежнему устремлен в угол комнаты. На подбородке застыла капля вязкой слюны.

– Сынок, не надо, не пугай меня, – она трогает его за плечо и ощущает, как напряжены его мышцы, – их словно свело судорогой.

– Максим! – она обхватывает его руками. – Перестань! Достаточно притворяться!

Катя трясет его, и его голова болтается из стороны в сторону как у сломанной куклы.

– Максим! Ответь мне!

Она отводит руку, чтобы ударить его. Впервые в жизни, она собирается ударить своего ребенка, но она настолько напугана, что уже не отдает отчета своим поступкам. Она готова на все чтобы не видеть этот потухший отсутствующий взгляд, не слышать скрип колес игрушечного автомобиля, от которого по спине и руками пробегают разряды ледяного электричества.

Но ей не пришлось бить его. Мальчик поворачивает голову так же, как это делает птица – одновременно поднимая лицо. Их взгляды пересекаются, она смотрит в его глаза и понимает, что он не видит ее. Сейчас он где-то совсем в другом месте. Ей кажется, он к чему-то прислушивается.

– Хватит! Разорвите уже этот круг! Убейте этого демона внутри себя!

– Максим? – ее сковывает ужас. Если с сыном что-то не так, она не сможет себе этого простить, она не сможет жить дальше. Что если это рак мозга или энцефалит. Что если…