Надо честно заметить, что поездка в ветлечебницу произвела неизгладимое впечатление не только на обречённого отныне на безбрачие Тимофея, но и на мою маму. Когда она вернулась, на ней не было лица.

– Он кричал нечеловечьим голосом, – сказала мама и налила себе валерьянки.

После описанных выше событий Тимофей перестал повиноваться низменным животным инстинктам и не обращал внимания на представительниц противоположного пола. Но на улицу продолжал ходить, очевидно, чтобы окончательно не потерять интерес к жизни.

С появлением младенца в доме неколебимые позиции Тимофея зашатались на глазах. О традиционной порции свежей рыбки не могло быть и речи, если младенец высосал на десять грамм молока меньше, чем написано в книге Спока, или, упаси Бог, не обмочил нужного количества пелёнок.

Кот отощал. Канули безвозвратно тёплые вечера у телевизора с нежным воркованием: «Тиша мой ненаглядный. Тиша мой единственный…». Увы, единственным может быть только один. И эту жестокую, но правдивую истину Тимофей очень скоро почувствовал на собственной шкуре.

Кот загрустил и стал чаще ходить на улицу и даже бывать на помойках. Стояла осень. Мокрый и грязный, кот возвращался домой и как-то, воспользовавшись всеобщей неразберихой и хаосом, улёгся спать в детскую кроватку. Наверное, его привлёк острый интерес к счастливому сопернику и молочный запах, обычно идущий от младенцев.

Поднялся сильный крик – младенца обмыли марганцевым раствором, поменяли пелёнки, а кота побили веником по морде. Но этот грустный опыт не произвёл на Тимофея должного впечатления – через два дня его опять обнаружили спящим в кроватке младенца. В этот раз крик и принятые меры были ещё сильнее. Но и в третий раз кот, это чёрное безобразие, вместилище бацилл, микробов и инфекций, которые он вполне мог подхватить, болтаясь по помойкам, улёгся рядом с новорожденным.

Вечером состоялся семейный совет, где было решено отдать Тимофея в хорошие руки. Разумеется, временно, пока не подрастёт маленький, а затем, естественно, взять назад.

Хорошие руки нашлись в образе уборщицы с работы моего мужа. Та любезно согласилась подержать кота, так как в её доме завелись мыши. Тимофея посадили в кожаную большую сумку, закрыли молнией и увезли.

Муж, возвращаясь с работы, регулярно рассказывал маме о состоянии здоровья кота и даже брал с собой кусочки рыбы, чтобы передать их уборщице. Так продолжалось около трёх недель, а потом разразилась буря – кот пропал.

Мама рыдала как сумасшедшая. Никакие доводы, никакие уговоры, просьбы и увещевания не могли остановить этот поток слёз.

Мама упрекала всех – меня, мужа и даже младенца в чудовищном эгоизме, в желании отнять у неё единственное и самое дорогое, к чему она привязана, лишить её опоры в жизни. Она обвиняла нас в заранее продуманном и тщательно подготовленном заговоре, в отсутствии любви к животным, в нежелании считаться с чьими-либо интересами, кроме своих, в негуманности и, наконец, в желании сжить её с собственной квартиры вслед за котом.

В доме пахло валерьянкой и валидолом. Ребёнок лежал в мокрых пелёнках, кровати не стелились, в раковине копилась грязная посуда.

Муж, не выдержав нервных нагрузок, взял отгул и ушёл на поиски кота.

А мама всё плакала и плакала.

Посовещавшись, мы решили пойти на хитрость: муж принёс маленького чёрного котёнка. Однако операция «замена» с грохотом провалилась, вызвав лишь новый приступ рыданий, а муж вместе с котёнком был выставлен за порог.

В квартире царило военное положение. Для успокоения мамы срочно были вызваны дед и подруга юности.

А мама всё плакала и плакала. Правда, уже потише…

На седьмые сутки, когда уговоры деда и воспоминания подруги юности начали потихоньку оказывать своё воздействие, муж вернулся с работы в неурочное время.

– Тимофей нашёлся! – провозгласил он срывающимся от счастья голосом. – К уборщице пришёл.

И тут моя мама поразила всех, произнеся фразу почти классическую:

– Нет уж, потерялся так потерялся… – сказала она и обвела нас непреклонным взглядом… Воистину, неисповедимы женские характеры.

1983

(тетрадь неотправленных писем)

– Женщину надо покорить и бросить, – сказал Олег. – Гусарский принцип!

– Отстань ты со своими принципами, – вскипела Ленка. – Человеку и без тебя тошно.

Я сидела на диване в Ленкиной комнате. Комнате, в которой я в первый раз увидела тебя, и плакала. Ленка, пригорюнившись, сидела рядом, как печальная нахохлившаяся ворона.

– Любовь надо переживать, как болезнь, – сказала Ленка. – Начало, расцвет, кризис и выздоровление…

У меня сейчас расцвет. Я постоянно думаю о тебе – утром, днём, вечером, на работе, дома. В толпе я ищу твои черты, твою походку, твой взгляд. Мне всё напоминает о тебе.

Я решила писать тебе письма и не отправлять их. Со словами уходит смута и печаль, как будто бумага их впитывает вместе с чернилами. А потом, так я могу разговаривать с тобой.

У меня сейчас острый период болезни. И странное дело – мне совсем не хочется выздоравливать.

Сегодня яркий и солнечный зимний день. Я вышла в магазин за продуктами и пока шагала по искрящейся зимней дороге, мимо проехали зелёные «Жигули». Я встала, как вкопанная. Сердце оборвалось и застучало где-то внизу в районе коленок или пяток. Я закрыла глаза и вспомнила.

…Машина неслась по ослепительно-сверкающему, высвечивающему миллионами зеркалец зимнему шоссе. И казалось, что мы не едем, а летим в этом ясно-прозрачном морозном воздухе холодного, солнечного, декабрьского дня. Потом мы свернули с шоссе, и дорога начала петлять и выгибаться, резко спускаясь вниз или, напротив, дыбясь, как спина разъярённой кошки. Автомобиль прыгал со склона на склон легко, как игрушечный, я тихо ойкала и прижималась к твоему плечу.

– Не бойся, – сказал ты, не отрывая взгляда от ветрового стекла. – Всё же едешь с бывшим гонщиком.

Есть виды спорта, которые формируют человека. В них не бывает случайных людей. Они диктуют образ жизни, круг общения, мышление, черты характера… Они забирают человека целиком. Таков альпинизм. И альпинисты – это целая каста, особая порода людей, исповедующих религию гор. Для них наша обычная жизнь – пища для диетчиков.

Автогонщики – тоже каста. Стремиться на автодром, разбившись в нескольких авариях, ещё помня гипсы и бинты, как будто вся жизнь сузилась до кольца баранки, уперлась в гоночные круги, как будто без скорости и её ощущения пьяняще-шального и нет больше радостей… В автогонках нужен характер! И какой – железобетона. Случайно видела фотографию – ты за рулём в гоночном шлеме. Человек из касты, гонщик серебряной мечты…

Если и стоит любить мужчину, так за мужественность. И этот железобетон в характере, перед которым только склониться, повинуясь безропотно, беспрекословно, глаз поднять не смея… Как надоело руководить и вести, быть независимой, образованной, самостоятельной, насмешливой, высокооплачиваемой, наконец! Когда в самой природе заложено – за мужем (мужчину в древности мужем называли), как за каменной стеной. Он – господин, повелитель, за ним не обидят, не уведут, за ним спрятаться можно от всех напастей, бед, огорчений… Он мужчина и он решает! Где такие сейчас?

Ленка сказала:

– Перевелись, вымерли.

А мне повезло – я тебя встретила…

Давай всё вспомним… Как познакомились, друг на друга посмотрели, чужие ещё совсем, незнакомые, разные. Я всё вспоминаю, кто на кого первый внимание обратил. У Ленки компания собиралась. И я тут случайно. Весёлая, радостная, победительница – как же, завтра на поезд и в путешествие! И какое – позавидуешь. А здесь, это так: проездом.

Ленка у меня на свадьбе свидетельницей была. А потом Олег приехал и увёз Ленку в Москву. В Ленинграде много подруг осталось, жили, учились вместе, работаем, а Ленки всё равно не хватает. Её место рядом со мной пусто. Была бы Ленка… Хожу ей звонить, когда совсем невмоготу. Автомат съедает горсть пятнадцатикопеечных кругляшек, а я выхожу из душной кабины с ощущением, что недоговорила самое главное.