После вечера, умолив своих знакомых провести меня за кулисы, я была ей представлена и даже взяла у писательницы интервью для одной из ленинградских газет. А когда посылала материал, то положила в конверт ещё парочку своих рассказов. Я думала, Токарева не ответит, а она прислала тёплое письмо, которое долго хранилось в моей папке «Самое важное». «Твои ранние рассказы лучше моих ранних, тебе обязательно надо писать. Приезжай. Поговорим подробно…» От радости я прыгала выше потолка, как любила говорить моя бабушка, и понеслась в Москву на следующий же день «вперёд собственного визга», опять же по бабушкиному меткому выражению.

В тот визит я познакомилась не только с Викторией Токаревой, но и с её дочерью Наташей, с зятем Валерой. Этот невысокий большеглазый мальчик сейчас стал одним из самых известных и прославленных режиссёров России – Валерием Тодоровским. Да, время удивительно расставляет встреченных тобой на сцене жизни…

Из Москвы я вернулась с небольшим токаревским предисловием к двум своим рассказам – «Французские духи» и «Такая длинная жизнь». Их напечатали в «Авроре», но уже не в легковесном отделе юмористики, а в отделе прозы. Там тогда работала жена поэта Александра Кушнера Елена Невзглядова, на редкость милый и интеллигентный человек. Потом меня напечатали ещё и ещё…

В Ленинграде я жила весело и интересно. Поэтому в эмиграции мне до сих пор кажется, что я из большого шумного и переливающегося разноцветными огнями города, где я ходила на все киношные, литературные и театральные премьеры, волею судьбы попала в духовную деревню, хотя и с хорошими бытовыми условиями.

Правда, уезжали мы не по собственной воле.

Впрочем, всё это я описала в своей повести «Моя эмиграция». Вот уже больше десяти лет живу в Германии, сначала в Кёльне, потом в Берлине… Что сказать?

– Мне в Германии всё равно где жить – все города одинаково чужие… – так говорит одна моя героиня. Частенько так думаю и я… Правда, Берлин мне нравится гораздо больше. Просто масштаб города совпадает с тем, к чему я привыкла. А в Кёльне мне всё казалось, что я уехала куда-то в отпуск и каникулы никак не кончаются…

Успехов я здесь особых не достигла, немецкий язык как следует не выучила.

Пишу рассказы из жизни еврейской эмиграции. Иногда читаю их на вечерах, и людям это нравится. Они узнают в них себя, грустят и смеются вместе со мной. Их тепло греет мне сердце.

Что ещё? У меня двое детей – сын Илья, он уже взрослый и самостоятельный, закончил в Бонне университет и теперь программист в немецкой фирме. У нас давно произошёл обмен ролями «дети – родители».

– Мама, какие у тебя проблемы? – строго спрашивает он взрослым голосом меня по телефону.

Я вздыхаю и начинаю по-детски жаловаться. Меня опять обидели. Что-то не сделали, потому что не так поняли мои путаные объяснения на чужом языке.

– Ладно, я позвоню в этот «амт», – строго говорит он. – И всё решу.

Практически он решает все мои и бабушкины вопросы, связанные с окружающим нас официальным немецким миром, так как уже в совершенстве владеет языком. А для меня написать короткое письмо издателю по-немецки страшное мучение. По-русски с такими трудозатратами, мне кажется, я могу написать целый роман. Илюшу я очень люблю, он вырос замечательно тёплым, умным и ответственным человеком. Можно сказать, что он мой единокровный сын.

Дочка Аркадия учится в одной из гимназий Берлина. Она хорошая девочка. Внешне и внутренне больше похожа на моего мужа, человека серьёзного, специалиста по живописи, коллекционера и писателя Михаила Аркадьевича Вершвовского. Наверное, это к счастью.

Вот и всё. Потому что биография и так получилась слишком длинной. Остальное потом…

Лариса была бесхозная женщина. Ключевскому она так и сказала про мужа:

– Он мне не хозяин.

И эта фраза решила всё.

Лариса работала редактором радиовещания на заводе. По вторникам и пятницам она говорила в микрофон высоким, модулированным голосом, подражая дикторам телевидения:

– Говорит объединение «Свет». Здравствуйте, товарищи. В эфире…

Если был вторник, то в эфире звучали «Новости», а если пятница – музыкально-информационная программа «По вашим заявкам».

Объединение выпускало осветительную арматуру.

– Двадцать пять лет работает в цехе абажуров Клавдия Филимоновна Курочкина, – читала в микрофон Лариса. – Впервые она переступила порог заводской проходной совсем молоденькой девушкой. Все эти годы Клавдия Филимоновна трудится на одном месте и выполняет ту же операцию…

«Да я бы застрелилась, – думала Лариса, – если бы двадцать пять лет просидела на одном месте и клеила абажуры».

– В дни её трудового юбилея мы хотим пожелать ей счастья и здоровья и поздравить её хорошей песней. Вот такое тёплое письмо, – продолжала Лариса, – прислали к нам в редакцию товарищи Клавдии Филимоновны. Для вас, Клавдия Филимоновна, звучит песня «Когда я буду бабушкой» в исполнении Аллы Пугачёвой.

А через некоторое время после выхода передачи в эфир в Ларисином тесном кабинете возникала разъярённая толпа женщин.

– Что вы включили? – кричали работницы. – Это хорошая песня?! Это издевательство над человеком, а не песня… Клавдия Филимоновна плачет… Она одинокий человек и бабушкой быть не может! Она не переносит эту лахудру Пугачёву!

– Так вы бы написали, какую песню хотите… – растерянно оправдывалась Лариса.

– А мы и написали – хорошую. Неужели непонятно?!

Пятница нередко заканчивалась для Ларисы таким вот скандалом, поэтому она приноровилась держать в письменном столе флакон валерьянки и предлагала её кричащим женщинам, а заодно и пила сама.

А дома ждал Люсик в обвисших тренировочных штанах с очередной двойкой по русскому языку и вечно голодный муж Вадик. Лариса возвращалась со службы, плюхала тяжёлые сумки с торчащей куриной ногой на пол в коридоре. Снимала пальто. Повязывала передник и становилась к плите.

Так текла жизнь.

Раньше в редакции работал Гоша. И тогда они говорили в микрофон на два голоса. Низким мужским:

– Говорит объединение «Свет»!

И высоким женским:

– Здравствуйте, товарищи!

Или наоборот. В зависимости от настроения.

У Ларисы с Гошей было нечто наподобие романа. Убежав из душной редакции, они шли пить кофе в Дом журналиста, или в Дом писателя, или, если была хорошая погода, отправлялись гулять на Каменный остров. Гоша был на четыре года младше Ларисы, холост и воспринимался Ларисой по-матерински.

По пятницам Гоша защищал Ларису от нападок возбуждённых абажурщиц. А потом Гоша уехал в Москву, во ВГИК, учиться на режиссёра. И Лариса осталась в редакции одна. Незащищённая.

Ларисе исполнилось двадцать девять. Она была образованна, начитанна, симпатична. И в свои годы чётко поняла две вещи: первое – аромат юности уже улетел, и потому без толку жалеть о несбывшихся грёзах и неиспользованных возможностях. И второе: счастье человеку могут принести только любовь и творчество. А всё остальное – сиюминутное удовольствие. Не больше.

Ларисино творчество состояло из: «Здравствуйте, товарищи! Говорит объединение “Свет”» и из скандалов по пятницам. Что же касается любви, то тут дело обстояло достаточно сложным образом.

Лариса Вадика не любила.

Вадик был тихий, спокойный инженер кабинетного типа. Он получал 150 рублей в месяц, никуда не рвался, вечерами любил посмотреть телевизор и попить чай со сладкой булочкой на кухне. А Лариса всё куда-то рвалась, чего-то хотела и искала, и Вадикова покорность доводила её порой до исступления.

– Разведусь к чертовой матери! – кричала Лариса и швыряла на пол тарелку. – Надоело! Ты можешь, в конце концов, что-нибудь сделать для семьи?!

Что конкретно – Лариса ответить затруднялась. Ну, во-первых, зарабатывать побольше, во-вторых, достать путёвку на юг летом, в-третьих, прибить вешалку в коридоре… А что ещё?