– Да не один он, – определила Валентина. – С новой девочкой договаривается о новом ребёнке!
– Замолчи! – вздрогнула Лариса. – Как ты можешь? – и ушла, хлопнув дверью.
Валентина посмотрела ей вслед и пожала плечами.
Лариса сидела в редакции за рабочим столом и смотрела на кричащих абажурщиц.
– Мы будем жаловаться! – кричали абажурщицы. – Мы вам Адриано Челентано заказывали, а вы нам что поставили?
Лариса молчала и смотрела куда-то поверх голов, ничего не видя.
– А что это вы мимо нас смотрите? – спросила абажурщица.
Работницы притихли.
– Может, случилось у неё что? – спросила одна из них и участливо нагнулась над Ларисой. – Вы, Лариса Александровна, ничего плохого не подумайте. Мы не со зла. Мы ваши передачи очень даже слушаем… И любим.
Лариса молчала. Абажурщицы еще немного потоптались вокруг неё и ушли, тихо прикрыв дверь.
Лариса десять минут назад опустила телефонную трубку.
«Понимаешь, Ларочка, – звучал в ушах вкрадчивый голос Ключевского, – мы с тобой поторопились. Нельзя принимать такие ответственные решения на порыве. Нужно всё взвесить…»
«Он от меня отказался», – поняла Лариса.
«Я по-прежнему очень нежно к тебе отношусь. Но нужно всё обдумать более тщательно».
Воздух в комнате загустел и застыл. Алые паруса дрогнули и повисли серыми, бесформенными тряпками… Лариса нажала на рычаг.
«Он от меня отказался!»
Звукооператор Дима забарабанил кулаком по стеклу. Нужно было начинать передачу. Лариса подняла голову, придвинув микрофон:
– Говорит объединение «Тьма»! – прозвучало по заводу.
Новый Валентинин поклонник купил ей паркет. Штабеля паркета громоздились в комнате и коридоре. Довольная Валентина шныряла туда и обратно, что-то примеряя и рассчитывая.
– Сядь, – сказала Лариса. – Давай хоть чаю попьём.
Валентина налила чаю и примостилась на краю табуретки.
– Нравится? – спросила она у Ларисы.
– Кто? – не поняла она. – Так я ж его не видела…
– Не кто, а что! Паркет, говорю, нравится?
– Нравится, – кивнула Лариса.
– Буду я теперь с буковым паркетом…
– Валь, – прервала её Лариса, – а ты знаешь, у индусов считается, что мужчина восходит к Богу сам, а женщина только через мужчину…
Валентина поперхнулась чаем.
– Ключевский, что ли, звонил?
– Звонил…
– Господи… – нахмурилась Валентина. – И когда ты только эту дурь из головы окончательно выбросишь? К Богу она захотела! Да где эти мужчины-то, через которых к Богу? Глаза протри. Тут тебе паркет купят, и ты на седьмом небе… Хорошо, хоть ума хватило тогда не уехать. Он бы и тебя бросил…
Вчера после звонка Ключевского Лариса опять ездила на Петроградскую. На фасаде дома парила над городом в развевающихся одеждах каменная женщина…
Лариса постояла немного и заторопилась домой. По квартире в обвисших тренировочных штанах бродил Люсик, а Вадик хотел есть.
1987
Дача
В пятницу мы поедем в Ропшу!
– Это уже не Ропша, а Гропша! Невозможно! Сделали из дачи трудовую колонию…
– Какая дача?! Это са-до-вод-ство. Совсем разные вещи! Да старики только благодаря этому садоводству и живы!
– Я не понимаю, мы что – живём с этого участка? Почему надо надрываться? Всё засадили, к дому пройти невозможно. Дача – чтоб отдыхать. Гамак, лужайка и две берёзы…
– У кого в Ропше ты две берёзы видел? У Марьи Трофимовны каждый клочок земли засажен, у Евсей Степановича…
Пошло-поехало… Сколько себя помню: Ропша, Ропша… Надо тащить пудовые сумки в Ропшу, надо сажать картошку в Ропше, надо копать грядки в Ропше, надо поливать, удобрять, прореживать… И так все выходные – с весны по осень. И это называется дача!
И ведь добровольно обрекли себя на эту каторгу. Мама с бабушкой взяли участок от институтского профкома для меня. Мне был годик, я сидела в одной распашонке на маминых коленях и терзала сахарным молочным зубом морковку первого ропшинского урожая. Так гласит семейное предание, запечатлевшее тот несравненный миг пожелтевшей от времени, йодистой фотографией.
Дед о садовом участке и слышать не хотел:
– Я, морской офицер, капитан первого ранга, буду огурцы разводить! Укроп сеять? – хорошо представляю своего деда в гневе. – Я, боевой офицер, с навозом возиться?!
По прошествии времени всё переменилось. Река дней унесла это в небытие, и сегодня в рассказываемое мамой и бабушкой плохо верится. Теперь достать машину хорошего навоза – предел мечтаний, неотложная дедушкина забота.
С раннего утра посылаются на пыльную просёлочную дорогу дети и внуки: смотреть, не забрезжит ли на горизонте машина с дефицитным, пахучим грузом. Отсутствие её грозит неисчислимыми бедами – не нальются яблоки, не вызреет клубника, смородину сожрёт тля, а бабушка ляжет на диван с валидолом, потому как не выпустили в назначенный срок острые красные языки её любимые гладиолусы.
Смотреть надо в оба, а то перехватит машину Марья Трофимовна или Евсей Степанович, конкурирующие фирмы. Куда моим старикам-теоретикам угнаться за своими соседями? У них нет практических навыков земледелия. Марья Трофимовна родом из деревни, а уж про Евсей Степановича и говорить нечего – семь поколений предков-землепашцев за плечами.
Дедушка с бабушкой сидят на летней кухне и читают толстый справочник по садоводству и огородничеству.
– Маша, – говорит дедушка, снимая очки в толстой роговой оправе, – а вот посмотри, тут написано, что смородину надо опылять раствором марганца.
– Где? – вскидывается бабушка. – А здесь сказано, что купоросом.
– Что будем делать? – сокрушается дед.
Вот так всегда. Умные справочники дают противоречивые советы, куст смородины хиреет и вянет на глазах, дедушка с бабушкой прыскают его марганцем и купоросом, выписывают из библиотек всё новые и новые книги с советами для начинающих садоводов. В книгах яркие картинки невиданных плодов и ягод. Я люблю рассматривать их долгими летними вечерами, забравшись в старое кожаное кресло и подобрав под себя ноги.
Если закрыть глаза и погрузиться в сладкую воду воспоминаний, память выудит свежее июльское утро, звук радостно-бодрой воскресной радиопередачи, тёплые квадраты солнца на крыльце и то несравненное ощущение холодка на босых пятках, когда, позёвывая и потягиваясь, шлёпаешь по мокрой траве к умывальнику. Умывальник висит на деревянной палке за сараем и издаёт тонкий, мелодичный звук.
Дедушка с бабушкой на веранде заняты серьёзным делом. Бабушка всыпает в пятилитровую бутыль ядовито-жёлтый порошок, а дед помешивает его палкой. Готовится очередная порция отравы против тли. Честно говоря, ядохимикаты помогают из рук вон плохо: тля с них только жиреет, плодится и ещё с большим ожесточением жрёт смородину. На клубнику нападает гниль, на яблони парша, морковку и укроп душит мокрица… Дети и внуки съезжаются на дачу только в выходные и хотят есть плоды, а не растить их.
И вообще, работать на участке некому, потому как все – руководящие работники.
– Надо прополоть клубнику, – хорошо поставленным голосом морского командира говорит дедушка.
– Конечно, надо прополоть клубнику, – вторит бабушка, бывший руководитель кафедры.
– Надо прополоть клубнику, – соглашается их младшая дочь, начальник отдела.
– Неплохо бы прополоть клубнику, – тянет её муж, пощипывая жидкую доцентскую бородку.
– Да, клубника совсем заросла… – вздыхаю я и отправляюсь за письменный стол править очередной репортаж в номер.
– Сколько травы! – радостно восклицает внук Гошка и молниеносно уносится на велосипеде к речке, где его давно поджидают мальчишки. И бабушка, вооружившись тяпкой, энергично отдавая указания дедушке, отправляется воевать с сорняками. Дед рвёт мокрицу с другого конца грядки.
– Физический труд на свежем воздухе, – говорит дед, – очень полезен. Вот я вчера в газете прочитал…
– Конечно, Миша, – вздыхает бабушка. – Мы и живы благодаря… – она с трудом разгибается и тяжело переводит дух. – Мы и живы благодаря этому участку…