Пропал и четвертый экземпляр той же рукописи, посланный по почте младшему брату убитого профессора, кончающему курс юристу, студенту Лейпцигского университета. Но убитый собственноручно сделал с помощью гектографа десять списков своего манускрипта, и пропажа четырех из них еще не имела особенного значения.

Однако, когда вслед затем дважды исчезали манускрипты злосчастной книги из типографии, взявшейся ее напечатать, то общественное мнение обеспокоилось: слишком уж странна была «случайность», повторяющаяся шесть раз подряд.

В первой типографии манускрипт исчез до начала набора, спустя не более получаса после ухода директора Гроссе, принесшего рукопись и заключившего условие с хозяином типографии. Этот последний вышел на минуту из своего кабинета и остановился у двери переговорить с наборщиком, требующим немедленного расчета. Окончив разговор с наборщиком, типограф снова подошел к своей конторке, чтобы спрятать в нее рукопись, о важности которой был предупрежден заказчиком, но тетрадь исчезла бесследно.

Хозяин следующей типографии, предупрежденный заказчиком о том, что вручаемая ему рукопись обладает странным свойством улетучиваться, спрятал ее в собственной спальне, выдавая наборщикам листки по счету и каждый вечер отбирая готовые оттиски, которые и запирал собственноручно в той же спальне.

Все шло хорошо в продолжении двух недель. Набрано было уже больше половины книги. Как вдруг глубокой ночью загорелось в комнате, находящейся как раз под спальней хозяина типографии, причем огонь перешел в верхний этаж так быстро, что спящие обитатели квартиры едва успели спастись. О спасении же манускрипта и думать было нечего.

При расследовании причины пожара оказалось, что он начался в незанятой квартире, в которой должен был начаться ремонт за счет снявшего ее жильца, почему в ней и находилось значительное количество масляной краски, заготовленной для окраски дверей, полов и стен. В потолке же ясно виднелось отверстие, очевидно умышленно прорубленное и обнажающее балки, на которых лежала настилка пола верхнего этажа. Отсюда огонь и проник в спальню хозяина типографии. Как и зачем было прорублено это роковое отверстие, осталось невыясненным, хотя нанявший квартиру врач-массажист (конечно еврей) объяснил, что он желал повесить в этой комнате какие-то аппараты для шведской гимнастики, для которой требуются особенно прочные балки, в чем нельзя убедиться не сбив штукатурки на потолке.

Директору Гроссе после этого уже трудно было отыскать новую типографию для заколдованной рукописи, оставшейся уже только в трех экземплярах.

Однако все же нашелся смельчак, объявивший, что он ни в колдовство, ни в масонов не верит, и рукопись убитого ученого напечатает за самую дешевую цену, «в пику дьяволу, мешающему честным людям честно работать».

Но этому храбрецу пришлось скоро раскаяться в своей похвальбе.

Он получил рукопись в субботу. Печатание должно было начаться в понедельник, но в ночь с воскресенья на понедельник в квартиру старого холостяка, живущего вдвоем со старым слугой, ворвались четыре грабителя, которые оглушили обоих стариков ударами кастета по головам, а затем очистили квартиру, унося все, что было можно, под носом у постового городового, каким-то чудом ничего не видевшего. В числе украденных вещей оказался и восьмой экземпляр роковой рукописи.

После этого директор Гроссе тщетно обегал весь Берлин, отыскивая типографию для своей рукописи. Никто и слышать не хотел о книге, «приносящей несчастье».

Цель масонов, казалось, была достигнута.

Но тут вмешался университет и студенты, бывшие слушатели убитого историка. Берлинский философский факультет решил издать книгу своего покойного товарища на свой счет, печатая ее в университетской типографии, а студенты постановили учредить охрану, впредь до полного напечатания книги.

И таким образом, в конце XIX века, берлинские бюргеры увидели необычайное зрелище: типографию, охраняемую десятком молодых людей с револьверами, не считая двойного наряда полиции, командированной по приказанию самого императора к университетской типографии.

А в то же время младший брат убитого профессора потихоньку уехал в Россию, где и сдал в одну из немецких типографий рукопись своего брата под другим названием и без имени автора.

Благодаря всем этим предосторожностям, «История тайных обществ» была напечатана сравнительно благополучно.

О сочинении историка заговорили старый и малый, мужчины и дамы, ученые и полуграмотные. У книгопродавцев отбоя не было от спрашивающих, скоро ли выйдет в свет знаменитая «История тайных обществ», так что четырехтысячное издание было «расписано» по рукам еще до выхода его в свет. Но самым замечательным при этом было то, что люди, совершенно непричастные к науке вообще, и к истории в частности: зубные врачи, адвокаты, шансонетные певицы, часовщики, торговцы старым платьем – записывались на 20, 40, даже и на 100 экземпляров «Истории тайных обществ», внося деньги вперед и требуя немедленной доставки сенсационной книги.

Благодаря подобным предварительным записям, из всего издания до настоящей публики дошло лишь несколько сот экземпляров.

Масоны торжествовали.

Но тут появилось, так же неожиданно, как и, кстати, второе издание, напечатанное в России и только сброшюрованное в Берлине. Это было жестоким сюрпризом масонству, не успевшему принять мер против этого издания, которое и разошлось в одну неделю, расплывшись по всей Германии и произведя на всех ошеломляющее впечатление…

Впервые раскрылось перед публикой существование огромного тайного общества, поставившего себе целью развращать все народы и губить все государства, ради доставления всемирного владычества одному народу – жидовскому.

Это был первый клич к борьбе с тайным обществом, первое печатное указание на масонскую опасность. Впечатление было громадно повсюду, – начиная от дворца и кончая гимназическими скамьями.

Прочел знаменитую книгу и сам император, но никто не узнал, какое впечатление она на него произвела.

Даже принц Арнульф, позволивший себе спросить мнение его величества за одним из семейных завтраков, получил от императора, улыбнувшегося своей загадочной улыбкой, следующий ответ:

– Твой вопрос слишком серьезен, милейший племянник, чтобы ответить на него двумя словами между жарким и пирожным. Когда-нибудь на свободе потолкуем обо всем этом. Теперь расскажи мне лучше, готовишь ли ты своих лошадей к осенним скачкам?

Очевидно, император не хотел говорить о масонстве, и это не мало заботило масонов, занимавших близкие ко двору посты. Что означало это нежелание? Было ли оно благоприятно для масонов, или наоборот?..

Между тем в доме предварительного заключения, где все еще томилась Ольга Бельская, произошло новое необъяснимое происшествие, чуть было не стоившее ей жизни.

Несмотря на то, что Ольга содержалась в одиночной камере, ей разрешены были некоторые послабления и, между прочим, право получать посылки. Чаще всех этим правом пользовался, конечно, директор Гроссе.

И вот в один из дней, назначенных для приема посылок, принесена была в контору тюрьмы большая коробка любимого Ольгой русского мармелада. Посылка была от директора Гроссе, который сообщал в коротенькой записочке, не запечатанной, согласно тюремным правилам, что его младший сын, только что вернувшийся из Петербурга, привез эти конфеты для той, которую он считает своей сестрой.

Дежурная надзирательница взяла конфету и съела ее.

Но не успела она протянуть руку за второй конфетой, как вскрикнула и упала на пол в страшных судорогах. Крепкая тридцатилетняя женщина умерла через пять минут, не приходя в себя.

Анализ показала, что большая часть мармелада была насыщена стрихнином. Опять началось дознание, выяснившее все… кроме личности отравителя.

Посыльный, принесший конфеты, рассказал, что посылку дал ему на улице какой-то старый господин, назвавший себя директором Гроссе.