В общем зале модного ресторана уже дожидались запоздавших два критика, занявшие столик у окошка, вместе с артистами императорского театра.

Матковский поднялся навстречу к входящим.

– Мы заказали кабинет на всякий случай, фрейлейн Ольга, надеюсь, вы ничего не имеете против этого? Об этом просила Гермина Розен: она боялась, что ее спутнику будет неловко в слишком большом обществе.

– Вы совершенно правы, – спокойно ответила Ольга. – Нам всем будет удобней в кабинете, чем здесь, перед сотней любопытных глаз.

Анна Дель-Мора, знаменитая прима-балерина императорской оперы, оказалась, подобно большинству ее соплеменниц-француженок, живой и остроумной молодой женщиной, а принц Арнульф – любезным кавалером, простым и естественным. Что касается влиятельных критиков, то они издавна пользовались репутацией остроумцев.

Немало способствовали оживлению и оба театральных агента, – венский и берлинский.

Трудно было представить себе людей более непохожих, чем эти два театральных агента. Поскольку «директор» Закс старался казаться джентльменом, постольку его берлинский коллега, Адам Бентч, щеголял грубоватой откровенностью пруссака, подчеркивая свой народный берлинский диалект.

В сущности же, оба были хищниками по характеру и профессии, умными, ловкими и бесцеремонными дельцами, готовыми, ради выгод, на все, кроме разве открытого конфликта с уголовными законами.

Подали десерт, кофе и ликеры. Поднявшись из-за стола, публика разбилась на группы. Принц Арнульф попросил Ольгу спеть что-нибудь, хотя бы ту же балладу о старом короле, «верном до гроба», которую она пела сегодня на сцене.

Не чинясь, села молодая артистка за рояль и спела несколько старинных русских романсов с немецким текстом.

– Меня удивляет, фрейлейн Ольга, как это вы с таким чудным голосом не поступили в оперу? – заметил принц Арнульф. Ольга усмехнулась.

– Опера для меня слишком неестественна и слишком связывает исполнителя. Необходимость постоянно следить за оркестром и безусловно подчиняться палочке дирижера страшно расхолаживает меня. То ли дело драма, где я могу играть так, как Бог мне на душу положит.

– А все-таки я бы посоветовал вам бросить драму и перейти в оперу, – сказал Закс, или, еще лучше, в оперетку. С вашей красотой, голосом и талантом, вы бы стали звездой первой величины и могли бы нажить миллион в два-три года… Особенно если захотели бы…

– Поехать в Америку, не так ли? – улыбаясь, перебила Ольга. Карл Закс сделал удивленное лицо.

– Как это вы угадали то, что я хотел сказать вам, фрейлейн Ольга? Я действительно думаю о Новом Свете…

– И, пожалуй, у вас уже имеется наготове для меня контракт какого-либо американского театра?

В голосе Ольги слышалась насмешка. Венский агент пропустил ее мимо ушей и продолжал говорить медовым голосом:

– О, нет… Готового контракта у меня нет, но не скрою от вас, что мне поручено собрать немецкую труппу для большого американского турне, и если бы вы захотели принять в нем участие, то я, конечно, был бы чрезвычайно счастлив…

Красивые глаза Ольги заискрились веселой насмешкой.

– Скажите, директор Закс, антрепренерами этого турне не состоят ли два английских лорда?

Что-то похожее на смущение промелькнуло на невозмутимом лице благообразного венского агента.

– О каких английских лордах вы говорите, прелестная Ольга?

– Ах, Боже мой, – отозвалась Гермина со своего места в уголку, где она кокетничала с красивым молодым профессором. – Ольга опять вспомнила о фатальных англичанах, приносящих ей несчастье.

Рудольф Гроссе с видимым любопытством обратился к русской артистке:

– Неужели вы верите в то, что какой-либо человек может принести несчастье другому?

– Право, не знаю, – серьезно ответила Ольга. – Кто же смеет так просто и скоро решать такие сложные вопросы?

– Однако ты же считаешь лорда Дженнера и барона Джевида Моора чем-то в роде средневековых итальянских «джетаторре»?

– Ах, вот вы о ком говорите? – заметил историк, вперив в артистку долгий пытливый взгляд.

– В чем же вы обвиняете этих господ, если это не тайна? – спросил принц Арнульф, подходя к Ольге вместе с Анной Дель-Мора, за которой он ухаживал не менее усердно, чем Гермина кокетничала с профессором Гроссе.

– Я никого ни в чем не обвиняю, ваше высочество, – спокойно ответила Ольга. – Мне только кажется, что после каждой моей встречи с вышеназванными англичанами мне приходится переживать какую-либо неприятность или, верней, разочарование…

– Не смеем допытываться, какое? Секреты юных красавиц священны, – заметил берлинский агент с настолько явной насмешкой, что Ольга вспыхнула.

– Никакого секрета нет в том, что мне три раза не удавалось поступить в один из первоклассных театров, несмотря на то, что переговоры с директорами были закончены, однажды даже был заготовлен контракт, не хватало только подписей… Но… Я случайно увидела этих англичан, и контракт подписан не был. Зато меня так же неукоснительно после каждой встречи с ними приглашали и уговаривали поехать в Америку. Как видите, герр Закс, нет ничего удивительного в моем вопросе: не состоят ли английские лорды импресарио ваших американских гастролей.

– Вы удивительно… наблюдательны, прелестная Ольга, – еще слаще обыкновенного заметил венский агент.

– И удивительно догадливы, – пробормотал его берлинский товарищ, как бы про себя. – Не надо злоупотреблять подобными качествами. Это бывает опасно.

Гермина от души рассмеялась.

– Бентч прав, Оленька… Твое суеверие становится опасным. Бог знает почему, ты воображаешь двух безукоризненных джентльменов какими-то фатальными личностями, приносящими тебе несчастье. А, по-моему, барон Джевид Мор и лорд Дженнер – порядочные люди.

– Лорд Дженнер? – повторил принц Арнульф.

– Да, барон Джевид Моор – его приятель и кажется даже родственник. По крайней мере, они почти не разлучаются, – ответила молодая актриса.

– Совершенно верно, mesdames, я встретил сегодня на обеде у английского посланника обоих этих англичан. Они показались мне крайне образованными и приятными людьми.

– Я нимало не сомневаюсь в их достоинствах, – ответила Ольга, как бы извиняясь. – Но ваше высочество знаете, антипатия столь же непобедима, как и симпатия. Я право не виновата, если эти господа, особенно старший из них, барон Джевид Моор, производят на меня такое же впечатление, как Мефистофель на Маргариту…

Общий смех встретил это признание. Только берлинский агент повторил серьезно:

– Да, вы действительно наблюдательны, мамзель Ольга… Это редкое качество у молодых женщин.

– Редкое и… опасное, – подтвердил профессор Гроссе, пересаживаясь поближе к актрисе.

– В каком смысле опасное? – спросила она машинально.

Молодой историк быстро огляделся. Общество разделилось на группы и каждая казалась занятой своим отдельным разговором. Оба агента о чем-то горячо спорили со старым директором Гроссе.

Профессор понизил голос:

– Фрейлейн Ольга, не сочтите мою просьбу нескромностью, и поверьте, что мной руководит искренняя симпатия к любимой ученице моего отца. Мой милый старик так часто писал мне о вас, что я давно уже знаю и… люблю вас… Ради Бога не придавайте этому слову какого-либо неправильного значения. Поверьте, мне не до пошлых ухаживаний… То, о чем я хочу переговорить с вами, дело… слишком серьезное… Здесь не место и не время говорить о серьезных вещах, – произнес он решительно. – Потому-то я и хотел просить у вас, фрейлейн Ольга, позволения посетить вас завтра утром, если возможно… Я имею сказать вам нечто… весьма важное для всей вашей жизни…

– Я рада буду видеть вас у себя завтра утром, – улыбаясь, ответила Ольга. – Лучше всего, к завтраку, в половине первого. Тогда мы успеем поговорить…

Молодой ученый поднес к губам маленькую ручку артистки.

– О чем это вы тут секретничаете? – внезапно спросила хорошенькая балерина.

– Профессор читает мне лекцию по истории, – улыбаясь, ответила артистка.