в последний раз открыл глаза. Это был ужасный взгляд – то ли безумный, то ли гневный… Он вдруг поднял кверху левую руку – не то указал куда-то вверх, не то погрозил… Светлана подумала, что он их всех проклинает… А потом его не стало.

На следующее утро побледневшего Сталина вырвало кровью, его дыхание стало медленным и неглубоким. Берия бросился в кабинет Хозяина, открыл его сейф, начал искать документы, которые могли бы свидетельствовать против него и его приспешников. Как он и ожидал, многие из папок содержали доносы и свидетельства против него, Хрущева, Маленкова и других руководителей, в том числе протоколы их допросов с уже готовыми ответами. Берия начал последовательно уничтожать документы.

Незадолго до десяти часов вечера лицо Сталина снова исказилось, начались предсмертные спазмы удушья. Он в последний раз открыл глаза. Это был ужасный взгляд – то ли безумный, то ли гневный… Он вдруг поднял кверху левую руку – не то указал куда-то вверх, не то погрозил… Светлана подумала, что он их всех проклинает… А потом его не стало.

Появился какой-то огромный мужчина, стал ритмично нажимать на грудную клетку, чтобы вернуть дыхание. «Послушайте, бросьте это, пожалуйста, – сказал от двери Хрущев. – Умер же человек. Чего вы хотите? К жизни его не вернуть» [КМ, 151].

Лидеры выстроились парами, чтобы подойти к телу. Большинство из них плакали – даже те, чья жизнь была искалечена Сталиным. Лишь шедший первым Берия светился от радости.

Наступила тишина. Ее прервал только возглас Берии. С бесстыдной поспешностью он прокричал начальнику охраны: «Хрусталев, машину!»[74] «Поехал брать власть», – сказал Хрущеву Микоян[75]. Большой бизнесмен, как и многие из его армянских соотечественников, Микоян был известен среди руководителей своей редкой проницательностью. Остальные лидеры задержались лишь на мгновение, а затем все сразу бросились к двери.

Через два дня, сразу после новостей, которые вышли в эфир в час ночи по московскому времени, радиоприемники, настроенные на Москву, издали странный звук, за которым последовал ровный гул. Вместо обычных ежечасных «Последних известий», утренней гимнастики и политинформаций заиграла траурная оркестровая музыка. Внезапно она прекратилась, и после паузы в эфире зазвонили колокола. Потом тишину нарушили парящие звуки государственного гимна СССР – им во время Второй мировой войны Сталин заменил «Интернационал».

Наконец зазвучал знакомый голос – тот самый голос, который приносил вести о военных победах[76]. Он дрожал от волнения. Перестало биться сердце соратника и гениального продолжателя дела Ленина, мудрого вождя и учителя Коммунистической партии и советского народа – Иосифа Виссарионовича Сталина. Несмотря на тяжелый удар, все народы нашей страны еще теснее сплачиваются в великой братской семье под испытанным руководством Коммунистической партии… Правильность политики Коммунистической партии проверена десятилетиями борьбы… Народы Советского Союза под руководством партии уверенно идут вперед к новым успехам… Нужно постоянно повышать нашу готовность к сокрушительному отпору любому иностранному агрессору…

После обычных заклинаний о мире голос в заключение повторил старую формулу, с помощью которой сообщали о кончине правителей, с той только разницей, что место вечной династии в ней занимала Коммунистическая партия.

Это была неестественная семья. Семья, которая вознаграждала детей, если они делали себя сиротами, обвиняя своих родителей в вымышленных преступлениях. Семья с противоестественным отцом, который смотрел с заледеневших стен детских домов при трудовых лагерях, держа на руках маленькую девочку, чьи родители погибли в ходе террора под лозунгом «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство»[77]. Тем не менее многие из советских людей (а возможно, и большинство из них) считали, что миллионы арестованных при Сталине были в чем-то виновны. Они верили в это, потому что они любили Сталина, поклонялись ему и боялись его. Тридцать лет люди просыпались с его именем на устах, а их дети шли в школу, распевая песни, в которых восхвалялся Сталин. Его памятники возвышались на площадях и стояли перед административными зданиями. В каждом аэропорту, на каждом железнодорожном вокзале, на каждой автостанции, в каждой классной комнате стоял его бюст. Его портреты висели в каждом зале каждого музея и закрывали многоэтажные здания во время торжеств. Люди шли работать на завод или в колхоз, гордые тем, что он носит его имя, и возвращались домой на улицы, названные в его честь в городах, переименованных в его честь. Самый большой из всех этих городов назывался Сталинград. Во время худшей из всех войн он был залит кровью и чуть не погиб, отстаивая имя вождя, но все равно не сдался.

Сталин привел этих людей к победе, и, даже когда он ужесточал страшный и необъяснимый террор, многие из его жертв умирали с его именем на устах. А теперь он ушел, и миллионы оплакивал «светоча коммунизма», «гениального вождя», «лидера всего прогрессивного человечества», человека, которого они считали Богом.

Трудно было представить себе, что такой человек умер от естественных причин. Поэтому поползли слухи о том, что со Сталиным покончили его заместители и врачи. Причины? Возможно, из-за того что, по слухам, у него существовал план выслать из Москвы евреев и начать новый виток террора. Возможно, из-за того что влиятельные фигуры в его окружении были обеспокоены тем, что вера Сталина в неизбежность войны с Западом накликает беду и это пророчество сбудется. Конечно, были и менее важные причины. Возраст и абсолютная власть сделали Сталина более опасным, чем когда бы то ни было. Всегда нетерпимый, он в последнее время стал также патологически подозрительным, нервным и непредсказуемым. «Пропащий я человек, – сказал он однажды Хрущеву и Микояну. – Никому не верю. Сам себе не верю» [KR, 307]. И пока он был жив, даже самые сильные фигуры в его окружении чувствовали себя, как говорил Хрущев, «временными людьми»[78]. А обвиненные в шпионаже Микоян и Молотов, жену которого Сталин отправил в ГУЛАГ, вообще были в шаге от смерти. Даже Берия ждал смертельного удара. Возможно, именно поэтому они боялись раньше времени звонить врачам, чтобы Хозяин не обвинил их в заговоре с целью его убийства. Возможно, они сознательно задержали врачей, чтобы ускорить его конец. Наконец, вполне может быть, что кто-то из них оказался достаточно смелым для того, чтобы добавить медленно действующий яд в легкое грузинское вино, которое пил Сталин.

Предположения множились, но на устах у всех был другой, более актуальный для них вопрос. «Умер наш отец, – говорили люди. – Что же нам теперь делать?»[79]

Величайший пианист Советского Союза Святослав Рихтер, гастролировавший в Грузии, получил телеграмму, в которой от него требовали немедленно вернуться в Москву[80]. Были плохие погодные условия, обычные самолеты летели переполненными, и 37-летний Рихтер, который был довольно бесстрашен, но ненавидел летать, оказался один в самолете с сотнями похоронных венков, посланных в знак уважения диктатора с его родины – из Грузии. Вскоре после взлета разразилась буря, и траурный самолет был вынужден сесть на берегу Черного моря, в Сухуми. Здесь Рихтер провел бессонную ночь и только утром вылетел в Москву.

Центральные газеты вышли с огромными черными рамками, по радио непрерывно передавали траурные мелодии. Метро и магазины были закрыты, а яркие трамваи убрали зелеными венками. Улицы заполнили сотни тысяч скорбящих людей. Многие рыдали и несли, как иконы, портреты Сталина. Все направлялись в Дом Союзов, расположенный неподалеку от Кремля. Подходили все новые и новые люди, и в результате тех, кто находился впереди, вынесло на грузовики оцепления. Под возгласы «Спасите!» «Помогите!» толпа растоптала множество людей. В давке погибло более двух тысяч человек[81]. Это были последние жертвы скрюченного гения, который с помощью страха превратил большевистскую систему правления в личный культ смерти…