над собой и начинали доносить друг на друга, чтобы заслужить похвалу Самого. После еды усатый хозяин заводил патефон и смотрел, как другие танцевали на ковре. Однажды вечером он заставил Хрущева подпрыгивать на корточках и вертеться, исполняя казацкий танец гопак. Даже сам исполнитель уподобил себя корове на льду. «Когда Сталин приказывает танцевать, умный человек всегда танцует» [KR, 301], – заметил как-то Хрущев, характеризуя таким образом стиль работы всего советского правительства. Когда около пяти утра эта пытка заканчивалась, они, шатаясь, бежали прочь от дачи, благодаря Бога за то, что выжили. «Не знаешь, куда от него попадешь – домой или в тюрьму», – признался как-то Булганин Хрущеву[69]. Один за другим исчезали их товарищи, и скоро эта четверка осталась последней.

– Слушай, только что звонила охрана с дачи Сталина, – сообщил Маленков Хрущеву. —

Они считают, что со Сталиным что-то случилось. Будет лучше, если мы поедем туда. Ты можешь немедленно выехать? Мы за тобой.

Хрущев удивился: когда он уходил, Сталин уже был довольно пьян, но находился в прекрасном расположении духа: он тыкал своего тучного протеже в живот и называл его «Мыкытой», высмеивая сильный украинский акцент Хрущева [КМ, 146].

В три часа утра легковой автомобиль миновал березки, серебристые ели, замаскированную батарею зениток и подъехал к воротам в двойном периметре ограждения.

Маленков и Берия вышли из машины. Они составляли странную пару: Маленков, бывший привередливый хранитель партийных архивов, тучный, с зачесанными назад волосами, был похож на дородного пекаря. Берия, вальяжный «мясник», руководивший спецслужбами и известный извращенец, тоже был довольно упитан, но в пальто с поднятым воротником, черной фетровой шляпе и пенсне с толстыми линзами, из-за которых, кажется, выскакивали глаза, больше напоминал пронырливого детектива из какого-то мультфильма.

– Что с Хозяином? – спросил Маленков одного из охранников. Маленков был в скрипучих ботинках. Зайдя внутрь, он их снял и засунул под мышку.

Лозгачев все еще находился рядом со Сталиным. Тот, казалось, храпел.

– Не видите разве, что товарищ Сталин спит? – в грубой форме набросился на дежурных охраны Берия. – Ничего серьезного, а вы паникуете по пустякам. Поедем, Маленков! – Охранник попытался объяснить, что случилось, но Берия сказал ему, чтобы тот не беспокоил их и не тревожил товарища Сталина. Двое уехали.

Снова оставшись наедине со Сталиным, Лозгачев начал представлять себе, какие его ждут катастрофические последствия, если Вождь умрет в часы его дежурства. Он разбудил начальника охраны и убедил его снова вызвать к Сталину людей из его внутреннего круга. Вскоре после семи часов утра на даче появился Хрущев.

– Как Хозяин? – спросил он.

– Очень плох, – ответил Лозгачев. – Все-таки что-то с ним не так.

– Скоро будет медицина, – заверил его Хрущев.

Постепенно комната заполнилась партийными руководителями. Некоторые из них открыто плакали. На короткое время Сталин открыл глаза, и они сверкнули обычным тигриным блеском. Казалось, он узнал окружающих. «Товарищ Сталин, – склонился над ним его старый сподвижник Ворошилов. – Мы все здесь, твои верные друзья и соратники. Как ты себя чувствуешь, дорогой?» Но в этот момент Сталин снова потерял сознание.

В полдесятого наконец, прибыли врачи. Ни один из них никогда раньше не лечил Сталина, и при осмотре у них дрожали руки. Стоматолог уронил вставную челюсть диктатора. Остальные долго пытались расстегнуть ему рубашку, и в конце концов Лозгачев ее разорвал. К большому облегчению охранника, врачи диагностировали у Сталина обширный инсульт и кровоизлияние в мозг.

Игнатьев, главный исполнитель по делу врачей, который лишь два года назад возглавил тайную полицию, оставался снаружи: он был слишком напуган, чтобы войти к Сталину. «Заходите, – махнул ему рукой Лозгачев. – Не стесняйтесь!»[70] Несколько месяцев тому назад, когда Сталин накричал на Игнатьева, у того случился сердечный приступ…

Дочь Сталина Светлана приехала прямо с урока французского. Ее встретили и обняли Хрущев и плачущий Булганин. Позже появился ее брат Василий – как обычно, пьяный. После прошлогоднего первомайского парада, когда Василий дал разрешение на полеты в плохих погодных условиях, в результате чего разбились два бомбардировщика Ту-4, Сталин сместил его с поста командующего ВВС Московского военного округа. Не зная причину вызова, Василий принес с собой карты на случай, если придется отчитываться о работе. Узнав об истинной причине, он стал рваться в комнату охранников и кричать, что его отца убили. С трудом его затолкали в машину и отправили домой.

Приезжали все новые и новые врачи – для консультаций. Они ставили Сталину за уши пиявок, прикладывали ему холодный компресс к голове, делали инъекции камфары, ставили клизмы с сульфатом магния, брали анализы мочи, оставляли инструкции, как давать ему сладкий чай и суп из ложки. Позднее вкатили в комнату аппарат для искусственной вентиляции легких, чем-то похожий на гроб, – молодые специалисты смотрели на него широко раскрытыми глазами. Время от времени Сталин стонал.

Булганин остался с пациентом, а остальные трое партийных деятелей поехали в Кремль на совещание, которое проходило в кабинете Хозяина. В кабинете находились десять членов старого Политбюро, которое Сталин в прошлом году заменил на расширенный Президиум. То есть присутствовали Берия, Маленков, Хрущев, а также пожилой Ворошилов и наставник Хрущева Каганович по прозвищу Железный Лазарь, бывший сапожник, который руководил тяжелой промышленностью и массовым террором. Здесь также присутствовали бывший министр иностранных дел Вячеслав Молотов, хладнокровный и жесткий человек, которому Ленин дал прозвище Железная задница, и бывший министр внешней торговли Анастас Микоян, эмоциональный армянин с блестящими черными глазами и сверкающими, плотно сжатыми зубами. Последние два гостя были старыми кремлевцами, которых Сталин недавно раскритиковал и публично отстранил от власти. Таким образом, уже через несколько часов после инсульта Хозяина в стране восстановилась старая структура власти.

Если врачи отчитались своими докладами, то среди политиков начался ожесточенный торг. Вечером он продолжился, уже шепотом, у смертного одра, а затем снова в Кремле.

Утром четвертого марта к Сталину, казалось, вернулось сознание. Он указал на журнальную вырезку, фотографию маленькой девочки, которая из рожка кормила ягненка, а потом на себя. Хрущеву показалось, что «он попытался улыбнуться» [КМ, 149]. Молотов подумал, что это пример старческого самоуничижительного юмора[71]. Берия, который уже было начал давать выход накопившейся ненависти к Сталину, внезапно подбежал к нему, рухнул на колени и начал неистово целовать руку вождя. Затем, когда Хозяин снова потерял сознание, бросил на него взгляд, полный презрения и отвращения. Светлана, дочь Сталина, перехватила этот взгляд и подумала о том, какое же Берия чудовище. Когда-то он держал ее у себя на коленях. Сегодня она смотрела в его дряблое, болезненное лицо, «искаженное честолюбием, жестокостью, хитростью и жаждой власти… Это был великолепный современный тип лукавого царедворца, воплощение восточного коварства, лести, лицемерия, опутавшего даже отца, которого вообще трудно было обмануть…» [72]

Позже в тот же день состояние пациента снова ухудшилось. Ночью из камер Лубянки привезли троих «врачей-вредителей». «Кого из специалистов вы бы могли рекомендовать для лечения одного из наших самых уважаемых людей, который только что перенес инсульт?» – спросили их мучители[73]. Врачи предложили кандидатуры нескольких экспертов, которые находились в тюрьме, и отказали в доверии большинству из тех, кто находился у Сталина, как некомпетентным специалистам, тем самым поставив своих собеседников в щекотливое положение.