Ты тоже плакал, из носа у тебя капало и стекало по подбородку.

– Прости меня, – говорил ты. – Я старался как лучше. Я не хотел сделать тебе больно. Прости меня.

– Не хотел, а сделал, – говорила я, задыхаясь. – Больнее, чем можешь себе представить. Больнее, чем нужно было. Теперь я вижу, что ничего для тебя не значу.

– Это неправда.

Ты вытер нос и снова протянул ко мне руки.

– Не смей! – сказала я. – Не смей прикасаться ко мне!

– Люси, пожалуйста, – умолял ты. – Прошу тебя.

Ты уже плакал даже сильнее, чем я.

– Мне нужно, чтобы ты поняла. Я ничего не могу поделать, это сильнее меня. Я должен, даже против своей воли, это единственное, что дает мне ощущение, будто я живу правильно. У меня в мыслях не было сделать тебе больно. К тебе это не имеет никакого отношения.

– Да, ко мне не имеет. Но это имеет отношение не только к одному тебе. Это имеет отношение к нам обоим. Это говорит о том, что ты уничтожил нас с тобой.

Ты посмотрел на меня так, словно я влепила тебе пощечину. А мне этого и хотелось.

– Ничего я не уничтожил… И это не имеет отношения к нам с тобой, Люси. Честное слово. Это имеет отношение только ко мне. Это нужно только мне одному. Во мне что-то сломалось, и это единственный способ поправить. Я думал, ты поймешь. Ты же всегда меня понимала…

Но нет, на этот раз я не поняла.

– Почему ты не можешь остаться? – перебила я. – Снимай себе Нью-Йорк, тебе разве мало? Да здесь столько сюжетов, на несколько жизней хватит! Вспомни, как ты был счастлив, когда «Нью-Йорк таймс» напечатала твою фотографию.

Ты покачал головой:

– В других местах я способен на большее. Способен работать лучше. Для хорошей работы мне нужна перемена. Мне очень жаль, но это так и есть. Ты же знаешь, как много для меня это значит.

– Знаю, но могут же быть иные пути.

– Других нет.

– Но почему нельзя уезжать в командировку, делать работу и потом возвращаться домой?

Я готова была встать перед ним на колени. Я понимала, это унизительно, но мне уже было все равно.

– Не получится. Пит говорит, если я хочу эту работу, надо забыть обо всем другом.

– Ах, твой Пит говорит! – рассвирепела я. – Значит, с Питом ты обсуждал все это, а со мной нет?

– Люси… – начал ты.

– А знаешь что? – снова перебила я. – Шел бы ты ко всем чертям! – Меня охватила бешеная злость. Я подошла к кровати схватила твою подушку, второе одеяло и швырнула на диван. – Сегодня ты будешь спать здесь.

– Люси, мы же не договорили. – Кончиками пальцев он взял одеяло и растерянно смотрел на него.

– Не о чем больше разговаривать!

Я выключила свет и расстегнула молнию на платье.

Конечно, оба мы долго не могли уснуть. Я перебирала в уме, так и сяк, наш недавний разговор. Как ни ненавидела я тебя в те минуты, мне все равно жутко хотелось встать, подойти к дивану и забраться к тебе под одеяло, почувствовать твое крепкое тело. Только ты мог меня успокоить, но в то же самое время думать о тебе было больно.

Вдруг ты поднялся с дивана и подошел к кровати.

– У меня есть идея, – услышала я твой голос, но промолчала. – Я знаю, ты не спишь. У тебя глаза блестят в темноте.

Шторы мы не задернули. Свет городских огней падал на тебя сзади. Ты словно был окружен световым ореолом. «Как падший ангел», – подумалось мне.

– Ну что? – не выдержала я.

– А может… может, поедешь со мной, а? – В полумраке ты осторожно протянул руку. – Может, так решим эту проблему?

Я тоже протянула руку и коснулась твоей. На секунду показалось, что в твоих словах есть здравый смысл. Но потом вдруг до меня ясно дошло, о чем ты просишь. Я представила себе Багдад. Проблемы с визами. Проблемы с жильем. С работой.

– Но… как ты себе это представляешь?

Ты присел на край кровати, не отпуская мою руку, и пожал плечами:

– Придумаем что-нибудь.

– А где я буду жить? Что буду там делать? А моя работа? А, Гейб?

Меня снова охватила злость. Ты просишь, чтобы ради тебя я бросила все, о чем мечтала, в то время как сам ради меня не желаешь поступиться ничем. Ты даже словом не обмолвился о компромиссе, для тебя это даже не обсуждалось.

Ты покачал головой:

– Не знаю. Но разве другие так не делают? Найдешь новую работу. Скажем, станешь писать статьи, это уже кое-что. Я буду снимать, ты писать к фотографиям тексты. Эх, надо было подумать об этом раньше. Было бы идеально.

– А я-то думала, Гейб, что мои мечты для тебя не пустяк. Взял да выбросил на помойку.

Да, я любила тебя. Очень любила. И сейчас люблю. Но то, о чем ты просил, было несправедливо. Очень больно было сознавать тогда – да и сейчас тоже, – что ты принял решение уехать, не посоветовавшись со мной, и не желал подумать о других вариантах.

– Я этого не говорил.

Я тяжело вздохнула. Это уже слишком…

– Утром поговорим, – сказала я.

– Но… – начал ты и не закончил. – Ладно.

Однако ты не двигался. Продолжал сидеть на кровати и держать меня за руку.

– Гейб, – сказала я.

Ты заглянул мне в лицо. За окном проехала полицейская машина, и свет ее мигалки отразился в твоих глазах.

– Я не могу без тебя заснуть, Люси.

Из глаз у меня снова потекли слезы.

– Это нечестно, – сказала я. – Ты не должен так говорить. Не имеешь права.

– Но это правда, – возразил ты. – Поэтому ты должна поехать со мной в Ирак.

– Только потому, что, когда меня нет рядом в кровати, у тебя проблемы со сном, да? – Я выдернула руку.

– Я не имел в виду буквально. Я хотел сказать, что люблю тебя. Хотел попросить прощения. Сказать, что хочу, чтобы ты поехала со мной.

Ты так ничего и не понял.

Я села в кровати и включила настольную лампу. От яркого света мы оба сощурились. Твое лицо выражало страдание. Ты казался таким незащищенным, ранимым. Несчастным. Потерянным. Как в тот вечер в кафе, когда мы с тобой снова встретились и больше не расставались. Я остро ощущала то семечко граната, твою частичку, которая настойчиво не дает мне прогнать тебя. Когда ты демонстрируешь передо мной свою незащищенность, у меня пробуждается чувство ответственности. Ведь наша истинная сущность открывается только перед людьми, которых мы любим больше всего. Мне кажется, именно поэтому наши отношения развивались так быстро. Уже одиннадцатого сентября между нами исчезли все преграды, наш внутренний мир раскрылся навстречу друг другу. И ты никогда не сможешь этого отрицать. Но в ту ночь этого оказалось недостаточно. Мне нужно было от тебя нечто большее. Мне нужно было твое понимание, честность и способность идти на компромисс. Понимание долга и ответственности. А так – не стоило и бороться.

Я снова взяла тебя за руку:

– Я тоже люблю тебя, но поехать с тобой не могу. И ты это знаешь. Твоя мечта осуществляется там, а моя – здесь.

– Ладно, ты, пожалуй, права, – сказал ты. – Поговорим обо всем утром.

Ты ушел в другой конец комнаты и, скрючившись, улегся на диван. Я выключила свет и стала думать, почему затея отправиться с тобой в Ирак кажется мне бессмысленной. Тому было много причин. И всего лишь одна, которая придавала ей смысл: я представить себе не могу, как буду без тебя жить.

Проснулась я с туманом в глазах, голова раскалывалась. Ты сидел на диване и смотрел на меня.

– Я понимаю, поехать ты не можешь, – тихо проговорил ты, как только я разодрала веки. – Но обещаю, мы не потеряем друг друга. Я ведь хоть иногда буду возвращаться, мы будем встречаться. Я всегда буду любить тебя. – У тебя перехватило дыхание, и ты на секунду умолк. – Но мне необходимо сейчас уехать. А что касается того, что я якобы наплевал на твои мечты… да, я говорил, что похож на отца, Люси. Думаю… думаю, без меня тебе будет лучше.

В голове стучали молотки. В глазах – красные круги. Я совсем тогда потеряла голову и вконец расклеилась. Я разрыдалась в голос, ничего не могла с собой поделать, меня трясло, из горла вырывался невнятный первобытный вой. Так проявляло себя чувство боли, эти звуки хранились у нас в ДНК еще с тех времен, когда наши далекие предки не умели разговаривать. Ты уезжаешь, и ничего с этим поделать нельзя. Ты бросаешь меня. Я знала, что это когда-нибудь случится, но никогда не позволяла себе думать о том, как все будет на самом деле. А оказалось, что это сущий кошмар. Такое чувство, будто сердце мое сделано из тонкого стекла, и кто-то швырнул его на пол, и оно разлетелось на тысячи мелких осколков, а этот кто-то принялся топтать его твердыми каблуками.