Пробыв неделю, Николай вернулся назад в Женеву, где его ждали работа и учеба. А Варенька задержалась в Питере. Она остановилась в доме своей бабушки Варвары Васильевны Шаховской, которой было уже под 80 лет, и она ни за что не соглашалась покинуть Россию, Петербург.

– Я здесь родилась русской, русской и помру, недолго осталось. Россия – это часть меня, и здесь лежать моим костям. Здесь похоронены мои родители, мой муж, и мое место рядом с ними.

– Ну, матушка, – уговаривала ее мать Вари, – что ты будешь здесь одна делать? Все так неопределенно при нынешней власти, поедем все вместе.

– Мне чего бояться, кому я нужна, старая? Смерти – так я ее уже заждалась. Нет, милая, вы поезжайте, вам надо растить детей, а я остаюсь. А потом – разве я одна? Со мной Авдотья, слуги еще есть. Много ли мне надо. Поезжайте.

И осталась в Питере со своей приживалкой, старой, как и сама, подругой Авдотьей Михайловной, с которой не расставалась уже много-много лет.

Вот Варенька и остановилась у своей бабушки. Она тоже разделяла мнение ее, что совсем незачем бежать из России. Сейчас, живя здесь и наблюдая все происходящее в городе, Варя решила не возвращаться в Женеву к той спокойной, бездейственной жизни обеспеченных буржуа. Ей хотелось быть полезной России в трудные для нее дни. И она решилась.

– Бабуля, что ты скажешь, если я не вернусь назад в Швейцарию, останусь здесь в России с тобой? Мне тяжко сидеть без дела. Я хочу пойти на курсы медсестер и работать потом в госпитале. Война, столько раненых. Кому-то нужно им помогать. Почему не мне?

– Бог с тобой, девочка, я тебе не указ, ты достаточно взрослая. Может, это и мой эгоизм, но я счастлива, что у меня выросла такая внучка, очень счастлива. Не зря я тебя нарекла Варварой!

На том и порешили. Варя пошла учиться на курсы медсестер. И еще была у нее затаенная причина, о которой Варенька не смела никому признаться, даже самой себе. Влюбилась девушка, влюбилась с самого первого взгляда в брата Николая, Аркадия, будучи у него на свадьбе. Она понимала всю обреченность своих чувств, но ничего не могла с собой поделать, ей необходимо было хоть изредка видеть его, даже не разговаривать.

Прошел еще год. Новые власти разослали повестки «бывшим богачам», требуя от них вносить контрибуцию для блага народа. Но это было непросто, почти все деньги банков уплыли за границу. Обещанная свобода превратилась в террор, братство – в гражданскую войну, а равенство превратилось в возвышение для новой власти, еще более алчной, более прожорливой, нежели при царской власти. У людей исчезла сердечность, прекратились всякие душевные разговоры. Люди вообще стали бояться открыто что-то говорить, боясь доносов.

Либеральные представители стали открыто выступать против мероприятий правительства. Становилось ясно, что предсказания революционеров сбываются, наступает крушение царской империи. Кончилась Первая мировая война. И, что удивительно, добрая половина людей, звавших сейчас «на Берлин», через три года станет кричать «Долой войну». Германия держалась из последних сил, чтобы потом изведать позор Версаля. А русская, полностью разложившаяся армия оголяла свои фронты, чтобы испытать позор Брест-Литовского мира.

На юге России появилось мощное Белое движение. В ноябре Ленин выступит с Декретом о мире.

Революция – это трагедия любого народа. Это гибель нации, истории, культуры, религии, что являются самыми главными ценностями страны.

Тихие и пустынные днем улицы города оживали по ночам, заполнялись рестораны неизвестными силами, Бог знает чем занимающимися и на что гуляющими. Почти совсем не стало культурных мероприятий, вернее, они стали ни на что приличное не похожи.

В семье Вересовых тоже произошли перемены, она вынуждена была распасться.

Осенью 1916 года Георгий Кириллович собрал всю семью вместе на обсуждение единственного вопроса: «Как быть дальше?»

– Вот, мои милые, мы все собрались здесь, все мы одна семья, и давайте будем решать, что делать дальше, как жить. Здесь большинство женщин и детей, не считая меня, из мужчин остается один Аркадий. Я и он. Мы с ним отвечаем за судьбы и безопасность членов нашей семьи. Что будет с ними, нашими женами, сестрами, детьми?

– А я, папа, – вскричал Михаил, – тоже мужчина, тоже ответственный!

– Конечно, дорогой, и ты тоже, ты уж извини меня, старого. Мы все вместе ответственны.

– Отец, если тебе необходимо мое мнение, я скажу. Я – человек военный, присягу на верность России принимал. Мне моя честь дороже моей жизни, я обязан ее защищать. А вам, в частности тебе со всеми остальными членами, необходимо на время покинуть Россию, на время, пока мы не наведем здесь порядок. Это, я считаю, самое правильное решение. Забирай всех женщин и детей и выезжай во Францию, пока она наш еще союзник. С отъездом проблем не будет. А то дальше, может, и не сможете выбраться. Состояние у нас есть, забирай все с собой, не пропадете.

– Мне тяжело признаться, сынок, но я разделяю твое мнение. Что делать, семья. Кто-то должен о ней позаботиться. Еще у меня к тебе один вопрос, сын – что с твоей семьей? Ведь Аннушка ушла с Катенькой к своим родителям. Что ты собираешься делать?

– Прости, отец, сам не знаю. Я не уходил от семьи, просто я не люблю Анну, и она это знает. Но дочь я люблю и не отказываюсь от нее. Попробуй забрать их с собой во Францию, мне было бы так легче и спокойнее, зная, что они в безопасности. Их я могу только тебе доверить, они мне дороги, что ждет здесь их, одному Богу известно.

– Да, жизнь непростая штука. Ладно, сын, я попытаюсь. Может, что и получится, это, пожалуй, было неплохо. Оленька, ты бы съездила к Аннушке и попросила ее заехать ко мне, мне что-то нездоровится, простыл. Вы ведь с ней дружны.

– Хорошо, папа, я привезу Анну, не волнуйся.

Оля ушла. Аркадий остался с отцом.

– Вот и Оля теперь одна. Может это и хорошо, что у них с Вадимом не было детей, кто знает?

– Да, Вадим Петрович! Какая жуткая и глупая смерть, никому не пожелаешь, – заметил Аркадий, задумавшись. Вадим Петрович Захарчук – интендант по обеспечению российской армии, генерал по званию, сам рядом с Керенским разъезжал по войскам, выявляя и контролируя необходимость обеспечения. Конечно, те средства, что отпускались казной, и половинной долей не доходили до солдат. Питание и обмундирование было из рук вон никуда не годное, солдаты буквально голодали в окопах. Даже ружья были одно на десять солдат, да и то добытое в бою. Вся армия возмущалась, бунтовала, требовала справедливости. Особенно была злостно настроена против интендантов.

Вадим Петрович последнее время пристрастился к митингам, ему нравилось выступать с пространными речами перед солдатами, объясняя и требуя порядка в войсках, их бедственное положение объясняя войной, мол, необходимо терпеть. На одном из таких выступлений взбунтовавшиеся и голодные солдаты стащили его с трибуны и затоптали, буквально разорвав на части. Так бесславно погиб муж Ольги, теперь она вдова и, похоже, об этом не жалеет, перебравшись окончательно к родителям. Брак ее не был удачным.

К зиме 1916 года Георгий Кириллович вместе с женой, двумя дочерьми и Анной с ребенком эмигрировал во Францию.

Никакие просьбы и требования не помогли уговорить поехать с ними Михаила. Он оканчивал кадетский корпус и отказывался куда-либо уезжать из России.

– Нет, отец, и не уговаривай, я уже офицер и так же, как и Аркадий, должен защищать свое Отечество, Россию. Это моя святая обязанность, идя учится в корпус, я всегда знал, зачем я там: защищать Родину в тяжелое для нее время. И что же, когда это стало необходимо, мне сбежать? Сбежать, как трус и предатель?! Аркадий все правильно рассудил в отношении вас, вы уезжайте, а мы с ним остаемся.

Видя его непреклонность и напрасные уговоры, Аркадий с отцом отступились.

– Ладно, Миша, оставайся, но чтоб из-под моего контроля ни на шаг, обещаешь?

– Обещаю, брат, спасибо!