– Все с радостью принимают твое приглашение, а ты устраиваешь пир. Пока гости веселятся, играют, пьют и танцуют, ты тихонько снимаешься с якоря и выходишь в открытое море. В двух или трех милях от рейда мы берем с наших гостей выкуп – и шутка сыграна.

– А богатство-то свое ты бросишь, что ли?

– Мой бедный Бартелеми, до конца дней своих ты останешься простаком, – заметил дон Торибио, глядя на собеседника с насмешливой улыбкой. – Сколько бочонков принял ты на шхуну?

– Тридцать, черт возьми! Можно подумать, что ты сам не знаешь!

– Счет верен. Ну так вот, двенадцать из них набиты золотом. Я потихоньку превратил все свое состояние в деньги под предлогом грядущих больших трат для покупки земель, домов и так далее. Теперь все мое богатство на «Санта-Каталине», понимаешь?

– Еще бы!

– И как тебе мой план?

– Это изрядная гнусность! – отчеканил капитан.

– Ба-а! Разве, любезный друг, не все средства хороши в борьбе с испанцами?

– Может быть… А девушка?

– Девушки, хочешь ты сказать. Их ведь две, и обе хорошенькие.

– Две девушки?

– Да, да, и очень хорошенькие, приятель.

– Ага! Как же ты поступишь с ними?

– Еще не знаю, там поглядим, – самодовольно ответил мексиканец.

Уже несколько минут всадники взбирались на довольно высокий пригорок, с вершины которого открывался прекрасный вид на море, в ту минуту тихое и голубое.

Вдруг флибустьер вскрикнул.

– Что случилось? – спросил дон Торибио с изумлением.

– Что могло случиться! Ничего! Моя лошадь вдруг споткнулась, вот и все, – холодно ответил капитан Бартелеми, тревожно всматриваясь в даль, где на горизонте появилось едва заметное, с крыло чайки, белое пятнышко.

– Какой ты неумелый наездник, – насмешливо заметил дон Торибио.

– Что ж тут удивительного, раз я моряк.

– А потому плохой ездок, не правда ли?

– Положим. И что дальше? – грубо воскликнул Бартелеми.

– Уж не сердишься ли ты?

– Не сержусь, но считаю нелепым твое подтрунивание надо мной.

– Не знал я за тобой такой щепетильности, брат.

– Уж не прикажешь ли мне стать другим? Принимай меня таким, какой я есть.

– Тьфу, пропасть! Ты словно колючий терновник! Не в духе ты, видно, сегодня.

– Может быть, – согласился Бартелеми, который во что бы то ни стало хотел отвлечь внимание товарища от моря, где, сначала незаметная, белая точка теперь быстро росла.

– Полно, не сердись, брат, я был не прав.

– Рад, что ты признаёшь это, – ответил Бартелеми угрюмо.

– Вернемся к нашему делу.

– К какому?

– О котором мы сейчас говорили, пропасть тебя возьми!

– А! Слушаю…

– Итак, решено, не правда ли? Ты пригласишь их.

– На какой день? – осведомился флибустьер, не отрывая взгляда от моря.

– Сегодня пятница… – начал дон Торибио.

– …несчастный день, – заметил Бартелеми насмешливо.

– Эх ты, суеверный! Пригласи своих гостей на ближайший вторник.

– Пожалуй. Мы у самого Турбако. Если тебе нечего больше сообщить мне, то прощай или, вернее, до свидания. Увидимся вечером.

– До вечера.

Они разошлись в разные стороны.

Всадники находились совсем неподалеку от узкой тропинки, которая вела к шалашу, прежнему жилищу Берегового брата.

Дон Торибио продолжал свой путь и въехал в деревню, а капитан направился к лесу.

– Как только исчезнет надобность в его помощи, я сумею от него избавиться, – пробормотал мексиканец, посмотрев вслед товарищу.

– Как долго еще Господь будет терпеть на земле этого подлеца и допускать его злодеяния? – пробормотал в свою очередь капитан Бартелеми, углубляясь в лесную чащу.

Спустя минуту после прощания с доном Торибио Морено капитан Бартелеми, сделав круг по лесу, вернулся на прежнюю дорогу и осторожно последовал за мнимым мексиканцем на таком расстоянии, чтобы не быть замеченным им.

Он увидел, что, вместо того чтобы направиться к своей ферме, дон Торибио, напротив, свернул к трактиру, пользующемуся крайне дурной славой: тут имели обыкновение собираться бродяги и мошенники, которыми испанские колонии, точно пользуясь особой привилегией, кишмя кишели с первого дня своего существования.

Дон Торибио Морено сошел с лошади и без малейшего колебания направился в кабак с видом человека, вполне привычного к посещениям подобного рода подозрительных заведений.

Мы забыли упомянуть, что за те полчаса, на которые капитан Бартелеми оставил его одного, мнимый мексиканец перед въездом в деревню, спрятавшись за кустом, воспользовался безлюдьем и переоделся. Он настолько изменил свой внешний вид, что теперь его не узнал бы никто, кроме, разумеется, Бартелеми, одаренного зорким глазом и весьма заинтересованного во всем происходящем.

Подъехав чуть позже к кабаку, капитан остановил лошадь. С минуту он колебался. Было совершенно очевидно, что стоит ему появиться в общей зале, взгляд мексиканца упадет прямо на него и он будет узнан. Именно этого флибустьер и хотел избежать.

Это было одно из тех затруднений, которые возникают случайно и разрушают любые, даже самые тщательно обдуманные планы.

Но капитан Бартелеми был из числа тех энергичных, с железной волей людей, которые, сильно захотев чего-либо и приняв решение, скорее дадут убить себя, чем отступятся от задуманного.

– Ба-а! – пробормотал он, выразительно пожав плечами. – Кто ничем не рискует, тот ничего не получает. Как мексиканец ни хитер, все же не у него мне учиться хитрости. К тому же я заслужил от Бога это вознаграждение!

Он поднял лошадь на дыбы, чтобы привлечь к своей особе внимание, а когда никто не вышел из трактира, крикнул громовым голосом:

– Эй, трактирщик! Выйдешь ли ты, мерзавец, черт тебя побери?!

Почти мгновенно на пороге явился субъект в жалких лохмотьях, худосочный, кривобокий и горбатый, с лицом-треугольником и голодным выражением круглых, точно буравом просверленных карих глаз, в которых, однако, светился ум.

Этот прелестный образчик индейской расы – человек этот был индеец – держал в руке засаленную шляпу и лукаво посматривал на путешественника. Наконец он решился подойти.

– Что прикажете, ваша милость? – сказал он, низко кланяясь и беря лошадь под уздцы.

– Хочу, – ответил капитан, – чтобы ты отвел мою лошадь на конюшню, а мне подал водки.

– Здесь? – хитро спросил индеец.

– Нет, – с живостью возразил капитан, – в общей зале или, если там слишком людно, в отдельной комнате. Я заплачу, что причитается.

И он сделал движение, чтобы сойти с лошади.

– Вам будет хорошо в общей зале, ваша милость, посетители не побеспокоят вас.

– Это почему? – спросил капитан, спрыгнув наземь.

– Потому что во всем доме пусто, ни единой души.

Капитан пытливо взглянул на индейца, но тот выдержал его взгляд, не опуская и не отводя глаз.

– Это другое дело, любезнейший, – ответил капитан, положив ему руку на плечо, и прибавил, слегка понизив голос: – Хочешь заработать унцию золота?

– Гм, ваша милость, я предпочел бы две, – не задумываясь, ответил индеец и выразительно подмигнул.

– Я вижу, мы можем поладить.

– Ваша милость, такой бедняк, как я, который за весь год не зарабатывает более восьми пиастров, – когда на его долю случайно выпадет счастье получить иное вознаграждение, помимо палочных ударов, всегда уладит дело с господами, удостоившими его своим доверием… Особенно если они покажут ему свои унции золота.

Слово покажут было произнесено с ударением, в значении которого капитан ошибиться не мог.

Он достал из кармана длинный красный кошелек, сквозь шелковые петли которого поблескивало золото, и, с ювелирной точностью выхватив правой рукой две унции и зажав их между большим и указательным пальцем, поиграл деньгами перед жадно блеснувшими глазами нищего индейца.