— Дежкина, ты уже за два месяца не заплатила! — закричала Патищева с другого конца коридора и рысью бросилась к Клавдии. — Давай раскошеливайся.

На этот раз никуда не денешься. Получка была только вчера, и никак не скажешь, что денег нет. Клавдия вздохнула и полезла в сумочку.

— Слыхала, Дежкина, Семенов дело в суд передал. — Патищева злорадно улыбнулась.

— Да? Ну и как? Не завернули?

Клава еще не знала, что дело уже в суде. Мог бы и сказать из вежливости.

— Нет, пока не завернули. — Патищева отсчитала сдачу. — Уже десять дней, как в суде.

— Ну что ж, ему медаль. — Дежкина пожала плечами и зашагала по коридору.

— Клавдия! Новость слыхала? — выскочил из-за угла вездесущий Левинсон и зашагал рядом. — Сейчас расскажу, обхохочешься. А что это у тебя в сумке? Опять пирожков напекла? Сразу напрашиваюсь на чай.

— Напрашивайся. — Клава улыбнулась. — Сегодня со сливовым повидлом. Годится?

— Годится. — Старик потер руки. — Значит, так, приходит мужик в отделение милиции и чистосердечно признается, что жену убил. Ну его, естественно, сразу в наручники — и давай допрашивать что и как. Он говорит, что поехали они на дачу, там он жену напоил, спать уложил, а ночью тихонько вышел и дачу поджег. Его тут же сажают в тачку и везут на эту дачу. Как только уехали, приходит в это же отделение баба. Пьяная, вся в слезах, в соплях, и признается, что мужика своего укокошила. Ее тоже в наручники и тоже на допрос. И она рассказывает, что они с мужиком тоже на даче были. Она его тоже напоила и дачу подожгла. Все обалдели немного, но тоже сажают в тачку и везут. Думают, кто его знает, может, совпадение. Приезжают — правда, дом сгорел, еще дымится. А возле дома стоит первая машина. Мужик, как бабу увидел, чуть с ума не сошел. Это, оказывается, его жена, которую он убил.

— Как это? — удивилась Дежкина.

— Да они оба в один день решили друг друга укокошить. — Левинсон засмеялся. — Оба сделали вид, что напились, потом он через дверь вышел, а она через окно. Дом с двух сторон подпалили и разбежались в разные стороны. Потом оба протрезвели, перепугались и сознаваться пришли.

— Ужас какой. — Клавдия достала из сумки пакет с еще теплыми пирожками и поставила на стол. — Угощайся. И что им будет?

— Да ничего не будет, скорее всего! — Левинсон рассмеялся. — Ну ладно, мне пора. Поскакал я.

— Как, а чай? — удивилась Дежкина. — Я же только что чай поставила.

— Некогда мне. — Левинсон схватил еще один пирожок. — Вечерком, может, заскочу. Сейчас к Семенову зайти нужно. Ему дело твое завернули.

— Да? А что так? — Клавдия попыталась скрыть злорадную улыбку.

— Не знаю. Да он сам к тебе зайдет, все расскажет.

Когда Семенов через час постучал в кабинет, следователь Дежкина даже ответила не сразу — так была занята своими делами.

— Проходи, садись. Пирожок бери, — сказала коротко и погрузилась в изучение очень важных протоколов.

Семенов ерзал на стуле минут десять. И только когда он начал откашливаться каждую минуту, она наконец захлопнула папку, приветливо улыбнулась и сказала:

— Ну что, поздравляю. Патищева сказала, что вы в суд дело отправили.

— Спасибо. — Семенов покраснел. — Клавдия Васильевна, я тут хотел с вами…

— Слушайте! — Клава вдруг засмеялась. — Мне тут Левинсон сейчас историю рассказал. Приходит, значит, мужик в милицию…

— Клавдия Васильевна, я по делу зашел, — перебил Семенов, не зная, куда себя девать от стыда. — Мне у вас кое-что выяснить нужно по поводу Карева.

— А что такое? — удивилась она. — Что, завернули?

— Так, пустяки. — Семенов махнул рукой. — Адвокат просто выяснил, что Карев уехал из Хабаровска за день до того, как произошло последнее убийство. И тут в Москве у него кое-какие алиби набираются. Ну и мужик, которого убили, тоже как кость в горле.

— А я-то чем могу помочь? — Клава пожала плечами. — Это теперь ваше дело.

Семенов вздохнул.

— Слушайте, Дежкина, не будьте вы… Я ведь на него не напрашивался. И вас не подсиживал. Меня самого со всех сторон давят. «Давай быстрей, чего тянешь?..» Газетчики у подъезда дежурят. Ну что за невезуха. Вечно чужие дела доводить приходится, уже вся прокуратура смеется. Можно подумать, что, если бы вам дали, вы бы отказались.

Конечно, Клавдия не отказалась бы. Не имеет права. Это работа. За это деньги платят. Не хочешь — иди в коммерцию.

— Ладно, давайте выкладывайте, что там у вас? — Клава виновато улыбнулась. В конце концов, они одно дело делают.

— Спасибо. — Семенов облегченно вздохнул. — Тут, понимаете, какая петрушка — все обвинение строится исключительно на его признании. Это я только сегодня обнаружил. А все остальные улики говорят только, что он мог это сделать. Понимаете, мог. Не больше. Стоит адвокату убедить его отказаться от показаний, и все, туши свет.

— Никакой адвокат его не убедит это сделать, — вдруг сказала Клавдия. — Насчет этого можете быть спокойны.

— Почему вы так уверены? — удивился Семенов. — А вдруг?

— Не в этом дело. — Дежкина пожала плечами. — Мне вообще кажется, что это не Карев.

— Ну только вот этого мне не надо. — Семенов засмеялся. — Как это не Карев? А зачем он тогда все на себя берет?

Клава пожала плечами.

— Вы «Преступление и наказание» читали? Помните, там один мужик тоже решил сознаться. Только его Порфирий Петрович сразу вычислил.

— Ну я не Порфирий Петрович.

— Это точно. — Клава вздохнула. — Вы не Порфирий. Впрочем, я тоже. Да поймите же вы! — Она вдруг хлопнула ладонью по столу. — Поймите, что он просто на публику играет. Он просто выставляется, известности хочет. Вот и заигрался. Он пока не понимает, что дальше будет. Поймет только, когда суд закончится и его все забудут. Ну не он это, не он.

— Приведите доказательства. — Семенов все еще продолжал улыбаться, но улыбка была уже какая-то фальшивая.

— Доказательства? Пожалуйста. Первое — если он затеял игру с Библией, то почему не довел до конца? Второе — почему он не убил девицу в церкви, а просто побил? Третье — как мог этот тщедушный старикашка с одного удара проламывать черепа? Кроме того — он правша. И, наконец, последнее. Крест на последнем трупе хорошо помните?

— Ну да в принципе.

Клава схватила листок бумаги и быстро нарисовала этот крест.

— Такой он был?

— Да. — Семенов кивнул.

— Так вот это неправильный крест. Нижняя планка наоборот. А должна быть вот так. — Она нарисовала еще один крест. — Вот это правильный. И на предыдущей женщине такой был вырезан. Разницу видите?

— Ну и что? — Семенов пожал плечами.

— А то, — Клава смяла бумажку и бросила ее в корзину, — что он церковник. Как может церковник в таких делах ошибиться? В чем угодно, только не в этом. Он может быть абсолютно безграмотным, но как крест православный выглядит, в бреду покажет. Так что правильно вам дело завернули. Нет, вы, конечно, можете его довести и в таком виде, и суд пройдет, и Карева признают виновным, только это будет дутое дело. И лет через пять оно аукнется где-нибудь в другом месте.

— Эх, Клавдия Васильевна, — вдруг сказал Семенов. — А вы, оказывается, все-таки стерва. Я к вам за помощью пришел, а вы никак простить не можете, что я его до конца вычислил.

— Значит, так. — Клавдия поднялась. — Давайте поднимайте свою задницу из кресла и выматывайтесь из моего кабинета. И чтобы я вас не видела. Он еще обижается, что ему ни одного серьезного дела не дают, склочник.

Семенов вскочил как ошпаренный и вылетел из кабинета.

— Блюдолиз! Бездарь каблучная! — кричала она ему в спину, не обращая внимания на людей, которые смотрят на нее как на сумасшедшую. — Чтоб тебе до пенсии мальчиком на побегушках проболтаться, крыса кабинетная!

Выругавшись всласть, Клава хлопнула дверью и села на место. Какая ей разница, в конце концов. С глаз долой, из сердца вон. Баба с возу — кобыле легче. Правильно сказал Понтий Пилат: «Я умываю руки»…