— Анафема! — воздел три перста Карев. Прямо боярыня Морозова.

Игорь вздохнул — с тем же успехом можно вести допрос говорящего попугая.

— Ну что ж, и на том спасибо. Я пойду. — Игорь направился к выходу. Дьячок тут же спрыгнул с кровати и побежал за ним.

— Рад был с вами познакомиться, — сказал Игорь, когда Карев отпер дверь.

Вместо ответа дьячок сунул Игорю под самый нос руку для поцелуя. Порогин недоуменно посмотрел на него, но Карев был абсолютно серьезен.

— Еще раз спасибо. — Игорь вежливо улыбнулся и вдруг пожал протянутую ему ладонь. Повернулся и быстро зашагал к лифту. Но не успел — на голову ему снова обрушился поток воды.

«А все-таки есть в этом номере что-то дьявольское, сатанинское.

Даже само звучание — шестьсот шестьдесят шесть. Как шипение змеи. Причем если добавить еще одну шестерку или убрать, то будет уже не то. Перебор в шипении получится или недобор. Во всяком случае, не так страшно.

Не говоря уже о том, что, если перевернуть, получится без одного тысяча. Вроде бы и тысяча, а всего без одного. Тоже что-то магическое».

Автобус медленно трясся по проспекту Вернадского к метро. Игорь, весь мокрый, словно попал под проливной дождь, сидел у окна и читал книжечку, которую подарил ему отец Сергий.

Странные такие молитвы, непонятные, на каком-то тарабарском языке. Взять хотя бы эту. Молитва Святому Духу.

«Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия сверны, Блаже, души наша».

И что она обозначает? Кто такие «ны»? И что такое «Иже»? Странно, а ведь люди учат наизусть и молятся, произнося эти слова. Сами-то хоть понимают, что произносят?

— Метро «Проспект Вернадского», конечная!

Люди стали выгружаться.

Игорь тоже встал и вдруг замер:

«А ведь он, Геннадий этот, притворялся, — совершенно отчетливо понял Порогин. — Он играл полусумасшедшего… Зачем?»

Но додумать Игорю не дали, кто-то толкнул его в бок:

— Выходишь или нет?

Игорь нырнул в метро и смешался с людским потоком, который внес его в вагон и прижал к противоположной двери. Книжечку он сунул в нагрудный карман и сразу забыл о ней. Только еще некоторое время вертелось в мозгу странное выражение: «Прииди и вселися в ны»…

Вчера она приехала домой, когда дети уже легли спать. Позвонила из города, что задерживается по делам, чтоб не ждали, вернется поздно.

Была злобная уверенность, что, когда откроет дверь, увидит растерянное лицо Федора, услышит покаянные слова. Решила, что не сразу, но все же простит мужа. Готовилась к долгой ночной беседе.

Но Федора не было.

Ночь не спала, а с утра пораньше снова завеялась в город, подальше от глаз детей. Нечего ей было им сказать. Оставила только записку, чтоб не волновались.

Весь день ходила по улицам, заходила в какие-то магазины, глазела на автомобильные аварии, сливалась, как могла, с толпой. А потом бежала в темную подворотню и снова ревела.

Она приехала домой только тогда, когда с лица спала слезливая опухлость, когда перестал подкатывать к горлу болезненный комок, когда мысли более или менее выстроились в спокойную логическую цепь.

Ей казалось, что она пришла в себя, что вполне естественно улыбается, но Макс только взглянул на нее и прошептал испуганно:

— Мам, что случилось?

Любопытная мордочка Вити тоже была встревоженной.

— Ничего-ничего, — постаралась спокойно сказать Клавдия.

Результат оказался обратным. Выскочила из своей комнаты Ленка и тут же запричитала:

— Тебя обокрали? Хулиганы? Что, ма?! На работе неприятности?

— Макс, Витеньку покормили? — спросила Клавдия.

Сын кивнул.

— Включи ему какую-нибудь игру.

В доме наступила острожная, почти траурная тишина, все делалось напряженно и неловко.

Но через минуту Макс и Ленка уже сидели на кухне, а Клавдия сидела перед ними и понимала, что детям надо сказать все. Дальше тянуть не имело смысла.

— Отец от нас ушел, — произнесла Клавдия.

— Гад, — без паузы сказал Ленка. — Какой гад!

Макс опустил голову и уставился на рисунок клеенчатой скатерти.

— Это вы вчера решили? — спросил он.

Клавдия молча кивнула.

— Почему? — спросил сын.

— У него появилась… — начала было Клавдия, но Ленка перебила:

— Я ее убью!

— Ленуся и Макс, — постаралась говорить мудро Клавдия, — это ваш отец, он растил вас и кормил с малых лет. В жизни бывает все. В жизни бывает и пострашнее, — сказала она. — Вы теперь знаете…

— Если ты имеешь в виду Витину маму, — сказала Ленка, — то еще неизвестно, что страшнее…

— Тихо ты, — зашипел Макс.

— …смерть или предательство, — закончила свою мысль дочь.

У Клавдии не было сил спорить да, если честно, и желания. Она сейчас, с небольшими поправками, думала так же. И эта обида мучила сильнее всего.

— Если он только здесь появится… я не знаю, что я с ним сделаю, — сквозь зубы проговорил Макс. — Я просто не знаю…

— Во Вьетнам его отправить, гада, — прозрачно намекнула Лена.

Клавдия внимательно посмотрела на дочь.

Этот намек показался ей ужасно бестактным и мерзким даже, как-никак, это была зона умолчания, это было больное место, нельзя так походя цеплять рану.

Клавдия уже готова была все это высказать дочери, но в этот момент протяжно зазвонил дверной звонок.

Клавдия и дети застыли. Подумали, конечно, об одном — Федор вернулся.

— Легок на помине, — выговорил Макс и решительно встал.

Клавдия лихорадочно соображала, как она сейчас должна себя вести; играть беззаботность, которая ей так здорово удалась в сквере на скамейке, или вызвериться, или просто уйти в другую комнату, чтобы не видеть мужа…

Ни к какому решению она прийти не успела.

— Здравствуйте, соседи, а Линочка не у вас?

Это был Илья Николаевич Одинцов. Только его сейчас не хватало.

— Нет, Илюша, Лины нет, — ровным голосом ответила Клавдия, стараясь выдавить улыбку.

Илья, тучный, мешковатый, лысеющий блондин в очках, за стеклами которых его голубые глаза становились просто огромными и от этого еще более беззащитными, неприкаянно прислонился к дверному косяку, опустил голову и зашаркал тапочком по полу.

— Ясно, — протянул он, явно не намереваясь уходить.

— Заходи, Илюша, чайку попьем, — выручила соседа из неловкости Клавдия.

Она стала накрывать на стол. Илья сел поспешно, словно боялся, что сейчас хозяйка передумает и выгонит его.

— Ну как? — спросил он у Ленки, которая сидела напротив.

— Двадцать девять, — ответила девица.

— Что двадцать девять? — не понял Илья.

— А что как? — съязвила Ленка.

— А… Да-да, — слабо улыбнулся Илья. — Шутка? Хорошо вам. Шутите.

— Лучше некуда, — снова скривила губки дочь.

— А у меня беда… — вздохнул Илья. — Семья разваливается.

Если бы Клавдия не знала Илью раньше, она бы разозлилась. Сидит здоровый мужик и при детях жалуется на свою жизнь. Это же стыдно, по крайней мере.

Но Илья был человеком открытым и слабым.

— От меня жена уходит, — сказал он. — Что мне делать?

Клавдия поставила на стол чашки.

— Успокойся, Илюша, выпей чаю.

Илья послушно взял чашку, отхлебнул горячего чая, не заметив даже, что глотает кипяток.

— Вот у вас семья… Дружная, крепкая… А у меня!..

Более дурацкой ситуации не придумаешь.

— Тетя Куава! Я тоже чаю хочу! — влетел на кухню Витенька.

Клавдия почувствовала, что остаться наедине со своим горем у нее не получится.

Семья уселась за чаепитие, выслушивая жалобы соседа.

— Я уж так стараюсь, я уж не знаю как… А она… Клавдия Васильевна, вот вы нас познакомили, я вам очень благодарен, но теперь скажите, что дальше делать?

— Дядя Илья, а твоя жена водку тъескает? — быстро вошел в суть разговора Витя.

— Нет, мальчик.

— Вещи пъодает?