- Ты думаешь, можно будет сходить туда? - спросил я, послушав Лагуну. - И девчонок взять?

- Конечно, можно! - сказал Лагуна. - Там теперь, как в ресторане. - Он величественно воздел руку. - Посидим, поговорим...

- Можно, конечно, - согласился я. - А что с удавом делать будем?

- Сдался тебе этот удав! - сказал Лагуна. - Что ты, змей не видел?

- Таких - нет... - вздохнул я.

- Если хочешь, пойдём завтра, - сказал Лагуна великодушно. - С утра.

- Ты думаешь, мы проснёмся утром? - с сомнением сказал я.

- Тогда послезавтра.

- Договорились.

Джунгли кончились. Здесь был песок, сплошной песок, пляж был бесконечно длинный, скрывающийся в сизой дымке, и широкий, и песок был белый-белый и очень мелкий, как костяная мука, и стали попадаться здоровенные валуны в разных положениях, и стоя тоже; тёмные, обожженные солнцем, они были, как каменные идолы без лиц, оставленные какими-нибудь инопланетянами, и между ними торчали редкие сухие колючки, которые легко могли проколоть ногу.

За одним из валунов была спрятана лодка - длинная, узкая, с острым килем.

Мы ухватились за нос и потащили её к воде. Неукреплённые вёсла волочились по бокам, как перебитые крылья. Мы, пыхтя, дотащили лодку до воды.

Песок скрипел и шипел, и оставался гладкий, плавно углубляющийся след от днища, и киль резал его надвое, и лодку, наконец, качнуло на волне раз-другой, Лагуна, уже сидящий в ней, суетливо закрутил вёслами, цепляя ими поверхность и пуская по ней брызги, а я, торопливо перебирая босыми ступнями по песку, перестал толкать, ухватился за борт, перебросил одну ногу, потом другую, покачиваясь, перешагнул через яростно гребущего Лагуну и уселся у руля.

За кормой оставался вспененный след.

За той невидимой линией, соединяющий края небольшой бухты, лодку стало качать, как утку, с боку на бок, заметно сильнее: здесь по океану шла крупная зыбь.

Мы с Лагуной, с трудом удерживаясь на ногах, поменялись.

- Что-то я Корку давно не видел, - сказал Лагуна, комфортно развалясь в лодке. - Часом, не заболел?

- Я его тоже не видел, - сказал я. - С чего это я должен его видеть?

- Соседи, как-никак.

- Уехал, наверно, куда-нибудь, - сказал я.

Чуткий Лагуна недолюбливал Корку, упитанного сынка преуспевающего адвоката. Коттеджи Корки и моей матери находились рядом, и Лагуна постоянно топорно иронизировал над этим, наигранно удивляясь, как это мы не стали лучшими друзьями.

- Смотри, как сверкает шпиль, - сказал Лагуна.

- Где? - сказал я. Я усердно грёб. Затылок Лагуны мешал смотреть.

- Между двумя пальмами.

- Ну и что? - сказал я, глядя вперёд.

- Может, он золотой? - предположил Лагуна.

- Кто?

- Шпиль.

- Может быть. Давай я посмотрю.

Мы вновь обменялись местами, и я увидел, что шпиль действительно сверкает, и сверкает между двумя пальмами.

Берег оставался позади. Чем дальше лодка удалялась от него в открытый океан, тем живописней и величественней он выглядел. Бухта, откуда мы отчалили, стала совсем маленькой. Там было коричневое с зелёным - на скалах, вечно мокрых у подножья, уходящих в воду, отлично рос буйный, сильно расползшийся кустарник.

По всему берегу, сколько хватало глаз, протянулась белая, ослепительная, сверкающая полоса пляжа, пустынного даже здесь, совсем близко от города. Утром и вечером появлялись одиночные и групповые седоки в раскладных стульчиках - неженки-аристократы, принимающие здесь, непременно по часам, солнечные ванны.

Их чистая, белая кожа легко, стыдливо краснела под потоком утреннего ультрафиолета, и на весь день никого из них не хватало.

Правда, в этом их вины не было - мало кто мог выдержать дневную жару: всё живое, кроме ящериц и черепах, укрывалось повсюду, где была спасительная тень.

Иногда в самый солнцепёк можно было увидеть на берегу какую-нибудь компанию, перекочёвывающую с места на место. Это мрачные ребята без личности, готовые на всё, с продубленной кожей, жестокими лицами и недобрыми улыбками.

Они брели по пляжу, осматривая пустые шезлонги, пинали пустые коробки, консервные банки и, превратившись в точки, скрывались вдали.

- Давай я погребу, - сказал я.

Я уселся на вёсла. Начинало припекать. Небо хранило чистоту и глубину, дул лёгкий бриз.

Берег скрылся в дрожащем мареве. Вокруг были только волны, тёмно-зелёные, прозрачные, упругие, и тысячи слепящих бликов между ними.

Я глубоко дышал, налегая на вёсла, и косился через плечо - не показалась ли суша?

Я заметил её, когда она была уже совсем близко - песчаная коса в этом месте была узенькой, размытой волнами, и издали её скрывали пенистые гребни даже самых низких волн.

Я и Лагуна тут же, почти одновременно, прыгнули в воду, раскинув руки, резко толкаясь от борта ногами, так, что лодка сильно вздрагивала, и, подняв каскад брызг, ушли в глубину. За нами потянулись воздушные пузыри.

Потом я вынырнул, схватился за борт лодки, подтянулся и влез в неё. Я притянул вначале одно весло, закрепил его, то же проделал с другим.

Я перегнулся через борт и стал смотреть. Сквозь толщу воды было видно, как по дну расползлись неясные солнечные круги и блики, и из них растут коричневые, и светло-коричневые, и светло-зелёные водоросли.

Они шевелились, и между ними, извивающимися, то замирая, то, словно по команде, быстро, с разворотом, передвигались стайки полосатых рыбок, будто их сдувало подводным ветром.

Я, по колено в воде, вытащил лодку на песок и стал осматривать поверхность. Вскоре Лагуна вынырнул и, отфыркиваясь, как морж, поплыл к берегу и вылез на него.

- Смотри, смотри, - негромко сказал я. - Смотри, кто там.

- Ага, - ответил Лагуна. - Вижу.

На косе росли, как на картинке, три пальмы, как три зонтика, с ручками, изогнутыми в разные стороны.

Под ближайшей к воде пальмой куковал, прислонившись спиной к стволу, молодой туземец. Он удил рыбу и заснул.

Десятки длиннющих бамбуковых удочек вытянулись рядом и уходили концами в воду - наверно, что-то клюнуло. Подбородок у туземца был где-то в животе, и толстые губы отвисли.

Это был очень молодой туземец, звали его Боб, мы его хорошо знали, и вот теперь он так безмятежно спал, и мы стояли рядом с ним в неподвижности, не зная, что бы такое устроить. Впрочем, размышляли мы недолго, переглянулись, кивнули друг другу понимающе, разом схватили туземца за руки, за ноги и, быстро дотащив его, проснувшегося и сопротивляющегося, до воды, бросили в набегающую волну. Боб заорал, как ужаленный, и с поразительной прытью выскочил на песок и погнался за нами.

Мы добежали до края косы и дружно прыгнули в воду и нырнули. Вода забурлила за нашими сверкнувшими пятками.

Боб нырнул следом.

Первым вынырнул я, там, где было по колено, и сел на дно, двигая руками. Прошла минута, была уже на исходе вторая, и тут, как гигантский поплавок, выскочил по пояс из воды Боб, тяжело дыша, взорвав вокруг себя поверхность. Он в недоумении посмотрел кругом, отплёвываясь, а потом заметил меня и поплыл ко мне.

Я было собрался дёрнуть по берегу, но в это время что-то с неумолимой силой потянуло Боба под воду. Он успел ещё издать какой-то короткий сдавленный возглас, и голова его скрылась. Я даже встревожился. Я подумал, что, может статься, какая-нибудь морская тварь подплыла близко к берегу и польстилась на дрыгающиеся голые ноги.

Вскоре волны вновь вспенились, показались три ноги, потом голова Боба, она глотнула широко раскрытым ртом воздух и скрылась.

Вслед за этим я увидел, что к берегу плывёт Лагуна, плывёт быстро, как торпеда - когда он вынырнул, непонятно. За ним гнался Боб, большей частью под водой, выныривая лишь за тем, чтобы набрать воздух.

Но Лагуна, сильный и выносливый, с хитрой рожей, выкарабкался из воды и припустил по берегу к далёким зарослям. Я, недолго думая, побежал туда же.

Боб вылез и опять погнался за нами, что было духу.

Солнце заливало всё вокруг - океан, чистый до самого призрачного дымчатого горизонта, пустой широкий берег с высоченными, растущими тут и там, до самых зарослей, королевскими пальмами, и наши фигуры, стремительно несущиеся вперёд друг за другом, молотя песок ногами.