Я прикусил губу, чувствуя мучительный стыд. Он был хорошим парнем и отличным сотником, этот Карх. Но мне уже пути назад не было. Чем больше отряд, бегущий через Пустоши, тем больше вероятность, что его заметят эльфийские разведчики.

— Это — ценный пленник, — сквозь зубы сказал я. — И мне нужно минимум тридцать парней. Если мы напоремся на засаду — я как, по-твоему, один всех эльфов положу? Или ты как этот лысый мудак, хочешь приказ проигнорить и стать изменником?

Карх стушевался и пробубнил что-то насчет вечной верности Владыке Мрака. И сказал, что воинов мне даст.

— Мне надо раны перевязать, пожрать и умыться, и тут же выступаем, — сказал я.

Ннар все это время сидел в отдалении от костра, со связанными руками, и хранил молчание. Обращались с ним грубо и жестко, и тоже не разговаривали. Это был чужой пленник, и вступать с ним в беседы было не по уставу.

Я наконец-то как следует умылся и промыл глаза и нос, и ополоснулся до пояса. Плечо выглядело ужасно, свежий порез на боку, оставленный лысым мудаком, кровоточил.

— Зашить есть чем? — спросил я у Карха.

Тот позвал лекаря. Им оказался пожилой ворчливый воин. Шил он, не церемонясь и не торопясь, я чуть язык себе от боли не откусил.

— Сука, что ж ты делаешь? — завыл я, когда он в очередной раз проткнул иглой мою шкуру.

— Терпи, в другой раз не будешь под меч подставляться, — огрызнулся лекарь. — Неженка. Может, тебе нос подолом утереть?

Наконец он заштопал меня и приложил поверх раны смоченные слюной листья подорожника. Меня мутило от боли, а рот пересох.

— Выпить есть? — снова спросил я у Карха.

— Вам выступать, — мрачно заметил тот. — Парни уже собрались.

— Плевать, иначе я по дороге рухну, — отмахнулся я, и он все-таки выдал мне мех с вонючей крепкой брагой.

Я присосался к нему и выдул, не переводя дыхание. В голове зашумело, но боль стихла. Я снял с костра какую-то жарящуюся скотину, и стал глотать полусырое мясо, отрывая огромные куски и почти не жуя.

Карх хмуро стоял надо мной и наблюдал за тем, как я ем.

— Дай еще браги, — с набитым ртом потребовал я.

— Ну, — поморщился тот. — Ладно. А пленника покормить не надо?

— Нет, — выплюнул я на землю хрящ. — Воды ему дайте, и хватит с него.

Все это время я игнорировал Ннара, даже не смотрел в его сторону. Я боялся выдать себя взглядом. Вокруг были десятки внимательных глаз, и я должен был обмануть их всех. Все, что мне оставалось — надеяться, что Ннар поймет меня, и не создаст проблем.

Он и не создавал — сидел, уставившись в одну точку, и был тише воды, ниже травы.

Карх молча пожал плечами и распорядился. Мне принесли еще браги, Ннару — воды. Я доел мясо, вытер руки о штаны, допил бухло и поднялся.

Мир вокруг немного расплывался, но зато боль забилась глубоко внутрь, и почти не напоминала о себе. Я шагнул к Ннару и рывком поднял его с земли.

— Подымайся, скотина, — прорычал я ему.

Все, что я успел — легко и незаметно погладить его по руке большим пальцем. Судя по просветлевшему лицу Ннара, это короткая ласка сказала ему, что мой план в силе и я не предал его и не передумал спасать.

Я встал во главе отряда. Слева стоял здоровенный орк с боевым топором, справа — Ннар со связанными руками.

Я обернулся — это были настоящие воины, угрюмые, опытные, не трусы и не зеленые сопляки. Служба в порубежье — место не для слабаков. На меня они все смотрели с легким презрением — наш район считался деревней, и они думали, что я просто надутый мудак, которому случайно свезло поймать ценную добычу. Да и хер с ними.

Мы выступили и сразу взяли хороший темп. Орки выносливы и бегают быстро. Мы могли бежать много часов, не останавливаясь и не сбиваясь с ноги. И мы бежали.

На бегу я иногда бросал косой взгляд на Ннара, но по его лицу не мог ничего прочитать. Про себя же я молился Ночи только об одном — чтобы на этот раз мне все-таки повезло, и мой план сработал. Хотя какое везение? Мой план был основан на точном, хотя и рискованном расчете, а не на дурацкой надежде на везение.

Мы вынеслись из Клыков на Пустоши уже в рассветных сумерках, и помчались со всех ног по открытому пространству. Нам нужно было успеть проскочить Пустоши до солнца, и мы выкладывались изо всех сил, стараясь опередить неумолимый свет.

Я бежал, задыхаясь от боли в боку и плече, чутко насторожив уши, и ждал, ждал, ждал…

И вот рассветную тишину расколол высокий заливчатый звук боевого рога.

«Враги, враги, вперед, вперед!» — пел сигнал.

Парни вокруг заревели, выхватывая оружие.

— Эльфы! Засада! — кричали они.

А я несся впереди всех, сжимая в руках заляпанный засохшей кровью топор, и ухмылялся. Мы уже мчались между невысоких холмов, вокруг то там, то сям росли ели. Вокруг засвистели первые стрелы. Но наши парни тоже уже трубили в свои рога — резкие, пронзительные звуки кричали: «Убей! Убей! Убей!».

Из леса неподалеку высыпали орки. Они были далеко, но неслись нам навстречу. А позади, из-за холмов, хлынула эльфйская конница — светловолосые всадники со сверкающими мечами, несущие смерть и солнце на длинных клинках. Они стремились нам наперерез.

Я почувствовал, как сердце снова словно сжали ледяные сильные пальцы — вот он, этот момент. Я резко остановился и крикнул Ннару:

— БЕГИ!

Орк рядом споткнулся и замахнулся на меня топором. Я поймал его на топорище и выиграл несколько секунд, за которые Ннар стрелой помчался прочь — навстречу всадникам. Над его головой в нас полетели острые безжалостные стрелы.

Я отшвырнул от себя воина и помчался, что есть духу, навстречу оркам из леса. Добежать туда было единственным шансом сохранить жизнь.

— Бегите! — орал я. — Отходим!

Никто же не знал, что первый мой вопль относился к пленнику. Никто, кроме того воина с топором, но он безнадежно отстал.

Черные фигурки орков приближались, но мы не успевали. Мое плечо обожгло болью — эльфийская стрела, пропев, оцарапала шкуру.

Я остановился и резко развернулся, поднимая топор. Парни тоже тормозили, готовясь к сшибке. Эльфийская конница неслась на нас, развернув знамена, и от топота копыт тряслась земля. Это было так страшно, я даже о боли забыл.

Свистели стрелы, и уже некоторые парни падали, хватаясь за простреленное горло, или плечо, или живот.

— Матерь Тьма! — заорал я, и кинулся вперед.

Поднырнув под оскаленную конскую морду, я увернулся от мощных копыт и ударил топором всадника по пояснице. Он рухнул с седла, а кровь веером брызнула вокруг.

Первые конники смяли нас, но атака захлебнулась — их было слишком мало, и мы рубили ноги коням и головы — всадникам. Сияющие светлые волосы, слипшиеся от крови, втаптывались в грязь.

Я наклонился и разрубил прекрасное лицо, с которого на меня смотрели огромные синие глаза. Кровь эльфа забрызгала мне морду. Я вскинул топор и заревел, видя, что орки из леса уже добежали до нас — у них были большие щиты и боевые копья, и они готовились встретить конницу как следует.

Я расхохотался, радуясь, что сейчас наконец-то сорву всю накопившую злость, как вдруг еще одна стрела со свистом распорола мне шею, и из меня, как из зарезанной свиньи, хлынула кровь.

Зажав рукой рану, я развернулся и увидел мелькнувшую тень. Ногу ударило, и я перестал ее чувствовать. Пошатнулся и упал, покатившись вниз по склону холма.

Я катился, наглотавшись земли и пыли, и наконец остановился, ударившись о толстый ствол ели с вывороченными корнями.

Я лежал на спине, глотая воздух, давясь собственной кровью, в грязи и сухих листьях, и видел, как первые золотые солнечные лучи заливают небо. В бедре у меня торчало, пробив ногу насквозь, боевое эльфийское копье, и разрывающая невыносимая боль огненными кругами расходилась от раны по всему телу.

Но я ее почти не чувствовал, потому что сильнее всего у меня болело сердце. Так больно, что я не мог дышать — тут, вдыхая запах земли, крови и металла, я наконец по-настоящему осознал: я навсегда потерял его.