Маргл хихикнул, сверкая мелкими рыбьми зубками, Ургл еще пуще вытаращился.

Идиоты.

— В донесении мне надо написать конкретно и понятно — что это такое, — разозлился я.

— Надо у эльфа спросить, — догадался Ургл.

Все-таки, не зря мне родственник. Соображает, хоть и через раз.

Я сдвинул тяжеленный засов на решетке застенка, и вошел внутрь. Эльф лежал на полу, обняв себя руками за плечи и закрыв глаза. Но дышал.

— Эй ты, — легонько пнул я его под ребра. — Это че такое?

Эльф открыл глаза — и ух-х! — как меня обдало ненавистью.

Все привыкли читать в сказаниях, что Тьма — жестока. Скажу вам, что по жестокости Тьме за Светом не угнаться. Тьма мягкая, прощающая, а Свет — безжалостен. Кто хоть раз обжег глаза ослепительным сиянием солнца на горных снежных вершинах, иллюзий насчет всяких благородных господ не питает.

Холод, надменность и несгибаемость.

— Повторяю свой вопрос, — собрав все доставшееся мне по наследству охотничье терпение, сказал я. — Что это такое? Как называется, и каким образом используют?

Эльф закрыл глаза и отвернулся.

— Ну вообще, я могу откусить тебе, например, ухо, — задумчиво протянул я. — Или выломать ребро. Как тебе такая идея?

Эльф в секунду оказался на ногах и разразился длинной тирадой на своем. Насколько я понял — сообщал мне о том, как я умру. С подробностями.

— Тебя не учили, что говорить на непонятном языке в гостях не вежливо?

— поинтересовался я.

— Я не в гостях, а в плену! — сквозь зубы ответил он на сверхнаречии.

И на том спасибо, владеет все-таки.

— Заметь, ты сам к нам пришел, — напомнил я. — А не мы к тебе. Короче, либо ты говоришь мне, что это такое, либо я буду тебя жечь, рвать когтями, бить по почкам или вообще отдам в жертву Безглазому Ужасу.

Безглазым Ужасом называлась старая слепая тварь, живущая в Нижнем озере. Та самая, которая сожрала мою жену.

Хоть от кого-то есть польза в этих пещерах.

Эльф не ответил.

Я вздохнул, шагнул к нему, скрутил и притянул к себе. Заглянул в самые глаза — прозрачные, как вода в горных ручьях, и рявкнул, оскалив все клыки:

— Отвечай!

Эльф смотрел на меня снизу вверх и молчал. Я сдавил его так, что у него, небось, в глазах потемнело, и услышал скрип ребер.

Из носа у него медленно скатилась капля крови — ароматной, сладкой, яркой.

Но он молчал.

Я отшвырнул его в угол и в бешенстве грохнул кулаком в стену, сбив костяшки. Ну не мастер я пыточных дел! Заеду как следует — копыта откинет. А убивать этого паскудника было ни в коем случае нельзя.

С унылой рожей я вышел из застенка и велел созвать лучшую десятку парней из моей сотни на совет. Тех, что потолковей.

Усевшись в Большом зале вокруг костровища, мы стали совещаться. На повестке было два вопроса: что это за зеленая херня и кто понесет донесение в Крепость?

Со вторым проблем не было — я сразу мстительно поручил эту высокую миссию Марглу. Тот попытался юлить, но я показал ему кулак и он согласился с верностью моего выбора.

А вот с первым мы застряли. Зеленая херня переходила из рук в руки, ее обнюхивали, облизывали, щупали, пробовали на зуб, но путных идей ни у кого не возникло.

— А может, это такая штука для развлечения эльфийских самок? — хрюкнул Огрм.

Огрм вообще хороший парень, на него всегда можно положиться в драке, да и на охоте он незаменим как следопыт и как лучник, но на советах от него толку мало. Обычно скажет, как в лужу пернет.

— В смысле? — не понял я сперва.

— Ну, вместо хуя, — пояснил Огрм. — Используют для наслаждения, или как там у эльфов еблю называют. Те, кому самцов не хватило.

— Ты жгучей воды, что ли, нахлебался? — я аж поперхнулся. — Он-то тогда это зачем с собой таскает?

— Ну, может, в подарок кому нес, теще например, — смутился Огрм.

Я внимательно посмотрел на херню. Даже при всей моей чересчур развитой для орка фантазии, представить ее вместо хуя я не мог.

— Хорош бред нести, — рявкнул я. — Другие идеи?

Остальные вообще не думали. В принципе. Только преданно на меня смотрели.

Так и пришлось написать в донесении: «Зеленая нефритовая херня непонятного назначения». Херню я приложил к имуществу пленника, которое также следовало отправить вместе с донесением. Только вино из фляжки какая-то падла уже выхлебать успела.

Суки.

Завершив все эти муторные дела, я как следует навешал Марглу люлей — для порядка, вручил ему кожу с донесением и мешок с пожитками пленника, за ухо проволок его по Главному коридору к Наружным воротам и пинком отправил во благостную тьму из пещер.

— Попутного ветра в твою горбатую спину, — пожелал я ему на прощание.

А сам отправился в гору — может, попадется кто из живности. Я просто когда нервничаю, все время жрать хочу.

Хоть где-то мне повезло: недалеко от пещер мне прямо под ноги попался жирный енот. Я прыгнул на него, прижал к земле и свернул шею.

Вернулся домой, освежевал и пожарил на очаге у себя в норе. Хоть поел наконец как следует.

Конечно, енота следовало сдать в кухарню, но я решил, что раз я столько времени убил на дела Крепости — допрос и донесение, то имею право воспользоваться енотом в личных целях.

Поев, я подошел к гладко отполированной стене пещеры, чтобы полюбоваться на свое отражение. Все-таки я себе нравился. Высокий для орка — почти с тролля ростом. Ну, с молодого тролля, конечно, не с матерого. Те же вообще верзилы, на голову-две выше самых рослых орков, а некоторые еще здоровее.

Зато орки гибче и лучше сложены. Главное — не сутулиться. У меня и тут все было неплохо — стать, разворот плеч.

А все потому, что мой папаша был отличным охотником и мамаша в детстве как следует нас кормила качественным мясом. Что я, что братья вымахали ничего так. Я был самым высоким, не считая девятого брата.

Он, кстати, погиб вместе с папашей — в ловушку угодил. Ну, знаете, как это бывает. Бежите вы себе с охоты в серых рассветных сумерках, довольные, с добычей, мечтаете уже только о жратве и к самке своей под бочок, как вдруг — вжи-и-их!

И со всех сторон эльфийские стрелы. Засада. И жгучая боль в кишках или где придется, и — привет.

А эльфы потом поют песни, славя свою блестящую победу. Ну хрен ли — «повергли в прах созданья Мрака», или как там у них.

Орки ж. Убивай — не жалко.

От этих мыслей я помрачнел, и срочно оскалился сам себе, чтобы поправить настроение.

Не зря я самкам нравлюсь: смуглый, но не совсем темный, радужка глаз ярко-оранжевая, зрачки, как у всех ночных животных, большие. Нос плоский, ноздри широкие, клыки острые, желтоватые, как у всех хищников. Виски — наголо бритые, а на макушке черные жесткие волосы стянуты в тугой хвост, почти до задницы.

Я извернулся и напряг мышцы груди, плеч и рук. Они обозначились под шкурой четкими буграми, а татуировки пришли в движение. Татуировки у нас, конечно, схематичные, не как у гномов замороченные. У нас все проще — палочки, кружочки. Вот бежит кабан или олень, а вот за ним — мы с копьями. Или вот орк с топором с врагами бьется. Когда мышцы напрягаются, то кажется, что фигурки оживают и шевелятся.

Я ухмыльнулся, подмигнул себе и поправил ожерелье из клыков пещерного льва. Мы, орки, вообще любим украшения. Я вот ношу — ожерелье из клыков, это раз. Потому что воин и охотник. Золотую цепь на шее — два. Кольца толщиной в палец. Потому что удачливый воин. Браслеты — два. По три на каждой руке. Один — тоже золотой, у гнома как-то отобрал. Остальные — плетеные из кожи, веревок и волос. Жена в свое время сплела.

Золото — это вещь, так я скажу. Красиво потому что — блестит и переливается. Серебро — отстой, тусклое слишком. Драгоценные камни тоже не очень нам нравятся — гранить надо, и свет им нужен, чтобы играл на них.

А золото само по себе прекрасно.

Одежду мы не очень любим, у нас шкура плотная, хоть и без меха. Вся одежда — безрукавка из шкур, поясом стянутая, штаны из выделанной некрашеной кожи и мокасины до колен с мягкой подошвой, чтобы подкрадываться бесшумно.