— А что это за штука? — спросил любопытный Марси и попытался сунуть нос в чемодан.

Гнусдальф развернул любопытного Марси на сто восемьдесят градусов и отвесил ему чувствительный пинок.

— О! — сказал он затем. — Это знаменитый хотьбыхныр!

— Чего? — округлил глаза Опупин.

Ответ мага заглушили бессвязные проклятия Сарукана, который, наконец, осознал, какую драгоценность утратил. Рыдая, несостоявшийся диктатор Среднего Хреноземья начал рвать волосы на голове.

Усмехнувшись, Гнусдальф показал Сарукану дулю и удовлетворенно потер руки.

— Хотьбыхныр — это наивысшее достижение в области магических разработок, — пояснил он. — Нужно кинуть в его прорезь монетку, потереть шар руками, сказать леденящее кровь заклятие «Хочуфильму» и ты узришь любую...

— ЖЕНЩИНУ? — вскричали хрюкки в один голос.

Гнусдальф с укоризной посмотрел на братьев:

— Судя по количеству волос на ваших ногах, либидо у вас, как у горных козлов. Завидую! А в хотьбыхныре вы можете узреть любую картину нашего мира, любого человека... мужчину... или женщину...

— То есть, если я захочу увидеть, скажем, Галантерей... — сбивчиво проговорил Фордо.

— Дорогуша! — резко повернулся к нему Гнусдальф. — Ты солируешь в следующей главе. Пшел отсюда!

Пристыженный Фордо испарился.

— А нельзя... нельзя организовать почасовые просмотры... — проговорил Элерон тихо-тихо.

Гнусдальф оживился:

— В данный момент я как раз прорабатываю этот вопрос. Думаю, в будущем я открою салон для избранных. Для тех, у кого найдется достаточно денег, чтобы мне заплатить. Впрочем, Элерон, я устрою для тебя десятипроцентную скидку.

Гнусдальф с торжеством взглянул на скорбный и жалкий лик Сарукана. Фюрер Зуппенгарда, рыдая, сжимал в каждой руке по горсти своих волос.

— Эй! — встрепенулся маг. — Чуть не забыл! Сарукан! Я ведь должен разломить твой Черный Жезл Власти!

Наставив на Сарукана палец, он с обличающим видом сказал:

— КАФКА!

Сарукан с воплем ухватил себя гораздо ниже живота и сполз на пол. Прислоненный к ограждению жезл остался цел и невредим.

— Ой, — сказал старый трюкач с видом нашалившего школьника. — Перепутал. Некоторым образом я не этот Жезл Власти имел в виду. Хотя не скрою, и он имеет определенные волшебные силы, особенно в молодости.

— Никогда не видел более топорной работы! — съязвил Гнивли.

Твое подземное мнение здесь никого не интересует! — отрезал маг. — Или ты тоже хочешь испытать на себе мои чары?

— Я всего лишь дурно пошутил, — присмирел гном и растворился в толпе.

Видя, что разговор с Саруканом закончен, все разбрелись по городу.

Рахитанцы занялись скальпированием чморков. Донты, обнаружив цистерну спирта... ну, думаю, здесь объяснять не нужно. К лесным великанам присоединились и наши герои.

Маг же взял в обнимку хотьбыхныр и удалился в маленькую зеленую постройку на отшибе, тщательно запер дверь и надолго затих, лишь изредка шелестя наколотыми на гвоздик газетами.

Через час в туалете послышался грохот, Гнусдальф сорвал дверь с петель и, задыхаясь, вырвался на свежий воздух.

— Кошмар! — закричал он, вращая покрасневшими глазами. — Кошмар и ужас! Все ко мне! Скорей, сюда! — Каммон, каммон, факинг бастардс! — На его призыв сбежались даже живущие на нелегальном положении крысы.

— Чего случилось-то? — пошатываясь, спросил Элерон.

— Слушайте! — закричал Гнусдальф, прислоняясь к ветхой стенке нужника. — Я зрел! Я долго, долго зрел!

— А как же, — ввернул Гнивли. — Это по всему тебе видно, что ты зрел, причем до неприличия долго!

Но на этот подколодный выпад Гнусдальф не ответил.

— О ужас! — продолжал он еще более громко и истерично, сжимая в правой вытянутой руке хотьбыхныр. — Слушайте все! Люди, звери, донты и прочие! Я зрел в хотьбыхныр! Я очень, очень долго зрел! И я узрел!

— Ага! — крикнул гном. — Таки узрался наконец!

Гнусдальф молча стукнул гнома хотьбыхныром по темечку.

— Страшные, леденящие вести! — вскричал он. — Ну-ка, угадайте с трех раз! Что? Какой сухой закон? Цитрамон отрыл топор войны, вот что я узнал! Его армия готовится захватить главную твердыню Гондории — Унас-Материт!

Это сообщение не вызвало большого энтузиазма. Рахитанцы пожали плечами, а Лепоглаз шепнул Гнивли, что «...давно пора всыпать этим Гондорийским выскочкам».

— А Фордо и Свэм. — спросил Марси. — Их ты видел?

— Нет, — сказал Гнусдальф. — До них у меня руки не дошли. Думаю, позже я еще позрю...

— Позри-позри! Зрать — это у тебя лучше всего получается! — ввернул гном и юркнул в толпу.

— Смотрите! — вскрикнул вдруг Лепоглаз. — Вон там!

Задрав головы, все узрели голубое небо и Сарукана, застывшего на вертолетной площадке Рэйханка. Над головой колдуна был дельтаплан с моторчиком. Заметив, что на него обратили внимание, Сарукан гордо выпрямился и взмахнул рукой.

— Врешь, не возьмешь! — сквозь усилители разнеслось над Зуппенгардом, и Сарукан, рванув стартер, бесстрашно сиганул с Рэйханка. Взревел мотор, и экс-фюрер полетел в направлении Плечистых гор. За дельтапланом устремилось шелковое полотнище с надписью: «Зиг хайль, Сарукан! Империя превыше всего! А Гнусдальф — вонючка!»

Громыхнул салют. Небо над Зуппенгардом расцвело огнями, с вершины башни посыпалось конфетти.

— Конченый человек, — констатировал маг. — В былые времена он ни за что не стал бы устраивать шоу из своего отъезда. Что ж, прощай, старый друг... Я продолжу. Дражайший и прелюбезный Галоген! Тебе надлежит без промедления сгребать войско, дабы выступить на помощь Унас-Материту. Собери всех, кого можешь: нынче каждый человек на счету. — Гнусдальф высыпал на ладонь Вождя горсть мелочи. — Вот задаток. Я же выступаю к Унас-Материту немедленно, чтобы во всем разобраться на месте. А ты, Элерон, пойдешь ли ты со мной? Я люблю тебя как сына!

— Сына? — переспросил Бодяжник с ужасным подозрением в глазах. — Я не совсем пони... — Он замолк, и уже другим, жестким тоном произнес: — Нет, я не пойду таким путем. Не таким путем надо идти! Я пойду своим путем! Я знаю, где раздобыть помощь для своего королевства! Гнивли, Лепоглаз, я знаю, куда мы пойдем!

Гнусдальф побледнел.

— То есть, ты собираешься отправиться туда?

— Туда, а может, и еще дальше, — печально кивнул Элерон, и все было решено.

Тени тревожных предчувствий легли на их лица. Впрочем, возможно, это была обыкновенная копоть.

— Я возьму с собой хрюкков. — сказал маг. — Они будут развлекать меня в пути: петь и плясать под мою дудку. Кто-нибудь против?

— Я! — раздался вдруг пронзительный, сильный голос. Парой мощных ударов Э-Витта проложила себе дорогу сквозь толпу и подошла к магу. С ее обнаженного меча капала кровь, рыжая борода съехала на бок, а под левым глазом красовался фингал.

— Дочка! — воскликнул Галоген, и в предынфарктном состоянии свалился на землю.

— Я возьму того, потоньше, — не глядя на отца, сказала Э-Витта, и указала на Опупина. — Будет ехать со мной в Материт и чесать мне на ночь пятки. Крошка! Какие у него славные волосатые ножки! Мой спальный мешок плачет по тебе, лапуся! Ну, иди же ко мне, дурачок!

Испуганный Опупин спрятался за спиной чародея.

— Ну тогда, может, толстый? — с надеждой спросила Э-Витта, переводя заплывший глаз на обомлевшего Марси, и прежде, чем он успел сбежать, схватила его за горло и растворилась в толпе.

— Прощай, друг! — успел крикнуть Опупин голосом, полным слез.

Гнусдальф отправился в путь на следующее утро. Он переоделся в серый плащ, а смокинг и белые штаны уложил в чемодан «до лучших времен».

Для Опупина донты сплели просторную корзину; в подобных они воровали картофель с фермерских полей. Корзину снабдили крышкой и привязали к седлу протестующей Канифоли.

Чтобы Опупин не скучал в пути, заботливый Ревень положил в корзину поллитру и вяленых чморкских ушей для закуски.