— Не кричи, — устало поморщился Драко, отстраняя Панси и делая шаг вперед.
Поблескивающие осколки стекла на полу. Карта Британии, расстеленная прямо на ковре — и небрежно брошенный кристалл с неровно сколотыми краями поверх нее. Взгляд цеплялся за какие-то мелочи, и только глухой плач повисшей на его шее Луны не давал плюнуть на все и провалиться в беспамятство.
Руки машинально поглаживали вздрагивающие девичьи плечи.
— Гарри у Снейпа, — слова ронялись почти сами собой, тяжелые и такие же усталые. — Джерри… плохо. Но он… ему еще можно помочь, Поттер его туда потащил…
— Симус?.. — уточнила Панси.
От ее напряженного взгляда хотелось выть. Драко, сдавшись, спрятался от него, зарывшись лицом в спутанные локоны светлых волос Луны.
— Мертв, — глухо ответил он. — Я убил его.
Панси медленно выдохнула и, склонившись, оперлась руками о спинку кресла. Облегчение пульсировало в ней, как бешено колотящееся сердце.
— Лавгуд, отползи от него, — невыразительно попросила она. — Пусти человека в душ.
Луна, всхлипнув, отстранилась и попыталась улыбнуться Малфою, заглядывая в бледное лицо снизу вверх. Кулачки прошлись по щекам, стирая остатки слез — от нее веяло легкой неловкостью пополам с желанием заранее простить себе затяжную истерику. Простить кому угодно все, что угодно — за то, что Драко стоит сейчас рядом с ней.
— Это кровь Финнигана, — неохотно ответил он, опережая немой вопрос. — Пришлось… чуть не по локоть вывозиться…
Луна едва заметно нахмурилась, светлые глаза подернулись легкой дымкой. И почти сразу снова прояснились — только теперь в них светилось недоумение.
Я просто устал! — едва не прошипел Драко ей в лицо, его уже подташнивало от удивленных взглядов, которых было слишком много за последние полчаса. Неужели нельзя взять и оставить меня в покое? Я устал, я не хочу больше ничего — я только что убил того, кто целый год превращал мои сны в кошмары, и даже это меня сейчас не колышет!
Мне плевать — я просто устал. К черту Финнигана… к черту всех, если я не могу просто закрыть глаза и не думать ни о чем — я же сделал все, что от меня требовалось… Мы все сделали. И это — все. Неужели не ясно?..
— Драко, чем ты там занимался?!.. — с нотками вновь пробивающейся истерики, задыхаясь, выкрикнула Луна. — Ты что… ты…
Из-за ее плеча за ним цепко и напряженно наблюдали непроницаемые, настороженные глаза Панси.
Малфой, покачнувшись, невольно ухватился за стену, медленно сползая по ней на пол. Он весь превратился в одно измученное перенапряжением и почти рыдающее от усталости существо. Тело не просто налилось свинцом — оно ныло и гудело.
— Со мной. Все. В порядке… — с нажимом прошептал Драко побелевшими губами.
Глаза закрылись едва ли не против воли — и это было почти наслаждением. Наконец-то…
Если бы я кричал в голос, то, наверное, лишился бы сегодня способности говорить навсегда — почему-то не оставляла несвоевременная, отдающая самобичеванием мысль. Чудовищно ломило виски — от напряжения, от сотрясающих землю громовых раскатов… от страха.
От ужаса — потому что мир вдруг заполнился множеством тел, они были так близко, что, казалось, почти обжигали своим присутствием, и от их нервозности, их ощетинившейся нерешительности веяло сдерживаемой агрессией и желанием раздавить его, вмять в хлюпающую грязь, если только он попытается сделать хоть что-то, хоть что-то…
Тела были повсюду — вокруг, они постоянно прибывали откуда-то, множились, окружая, нервируя, и все, что Гарри мог — это продолжать мысленно кричать, не замечая, что захлебывается в рыданиях. Не замечая, что задыхается, уткнувшись лбом в обжигающее холодом хрупкое, податливое плечо.
Руки, казалось, слились с тонкой ледяной спиной, которую обвили мертвой хваткой — и лед был неправильным, тем, чего не должно было быть. Это просто дождь, сквозь слезы повторял себе Гарри, зарываясь лицом в открытую шею, согревая ее дыханием. Это просто ливень — да я сам уже ног не чувствую, в этой луже-то, лето, называется, это просто гроза, ты замерз, Мерлин, мальчик мой, как же ты замерз… Мой светлый синеглазый мальчик…
Я согрею тебя. Мы согреем.
Ты только подожди.
Онемевшая кожа почти не ощущала ударов хлещущих с неба струй — это все холод, в жарком отчаянии прижимаясь к Джеральду, убеждал себя Гарри. Это все чертов холод, но мы разгоним его, мы…
Он почувствовал Северуса, как внезапно накатившую и едва не опрокинувшую его свирепым напором ярости, облегчения и горечи волну — как если бы волна неслась на них с бешеной скоростью, а потом, вопреки всем законам инерции, вдруг остановилась, как вкопанная, будто мгновенно смерзшись и превратившись в камень.
Камень, за которым бушевал — ад.
Почему-то вдруг снова оказалось, что к груди приникла Луна — только на этот раз тихая и какая-то пришибленно ласковая. Ее руки скользили по плечам, и она бормотала что-то своим журчащим, как ручеек, голосом — Драко помнил, она иногда становилась такой, когда утомлялась быть хлещущим во все стороны фонтаном слез, или застывшим болотом меланхолии, или весенней рекой бурной деятельности, или спокойным и величественным океаном мудрости. И тогда оставался ручеек — маленький, тонкий, незаметно смывающий с тебя все, что до этого не получалось сдвинуть даже одним отчаянным мощным рывком…
— Драко, рассказывай, — повторил настойчивый голос Панси, перекрывая тихое журчание. — По порядку.
Малфой невыразительно пошевелил бровями — все пронзительнее становилось лень даже говорить. Даже слушать ее.
— Нет, не смей спать! — звонкая пощечина на миг оглушила, и распахнувшиеся глаза уставились на прерывисто дышащую слизеринку. — Выпей, — флакон в протянутой руке.
Конечно, зачем прелюдии, объяснения и прочие «пожалуйста». Выпей — это максимум, на который расщедрится обеспокоенная Панси.
Обеспокоенная? — тупо переспросил себя Драко. О чем ей беспокоиться? Я же объяснил, что все хорошо. Все закончилось. И Гарри скоро вернется.
Мысль о Гарри цепляла внутри что-то, от чего начинала ныть… голова? Нет, скорее — где-то в груди, какое-то странное место, которое не получалось описать — и которое совершенно не хотелось тревожить. Я не стану думать о нем сейчас, снова закрывая глаза, обессиленно подумал Драко. Я не могу думать о нем… Мы все сделали. С ним все будет хорошо — с ним уже все хорошо, и ничего не может случиться там, в резервации магов. Там Северус, он поможет ему… поможет… так, стоп — ему?..
О, Мерлин, да пошло оно все, с тоской выдохнул Драко. Я не буду об этом думать!!! Я устал. Я все сделал правильно. Я — сделал, черт возьми, а остальное… остальное — Гарри поможет… и Северус… они — умницы, они смогут, огненные маги — это ж воплощенный живой апокалипсис, а, если их еще и вдвоем собрать, так они и землю с небом местами поменяют на время, коли понадобится… Что им стоит… О, Мерлин…
Выдох сам собой превратился во всхлип — и снова цеплялось, дрожа и звеня от боли, то самое место — где-то в груди, все сильнее рвалось наружу что-то, что едва удавалось сдерживать, стиснув зубы и до крови прокусив губу. Ладошка Луна скользнула по щеке — почему-то мокрая — и глухой, с нотками непонятного облегчения голос Панси едва пробивался сквозь пелену перед глазами.
— Это хорошо, глупая, лучше пусть нервничает… Раз еще может плакать — значит, не весь вышел… И с Джером все будет в порядке…
Имя отзывалось такой болью, что тело скручивало дугой, и Драко понял, что именно чувствовал. Это был стыд — невыносимый, чудовищный настолько, что хотелось умереть прямо сейчас, лишь бы открывать глаза не пришлось никогда. Стыд, похожий на прорвавшуюся сквозь плотину толщу воды.
Я знал, что произойдет, задыхаясь, тупо подумал Драко. Я знал, что однажды из камина выйдет он — и это будет означать смерть одного из нас. Я должен был верить ему… догадаться, что он — восторженный мальчишка, на взгляд которого я никогда не удосуживался толком ответить, прощавший мне все — нет, даже не прощавший, не терпевший, а все это время твердо знавший, что мне так можно, что я имею право с ним — так, что он НЕ МОЖЕТ быть убийцей, не может, в принципе — никогда. Никогда — против нас. Никогда — против Гарри, меня, девочек, никогда. Я мог, должен был, обязан был понять, вычислить, догадаться, что под его личиной придет кто-то другой — а это будет означать, что он… что он…
