Я знаю их более десятка. Я на собственном опыте знаю все их плюсы и минусы, я могу не задумываясь рассказать обо всех преимуществах и недостатках. И я зависима от них.

Именно поэтому по всему дому, так или иначе, можно натолкнуться на мои заначки. Они везде: на самой верхней полке кухонного шкафа, в самом углу, прижаты стопкой тарелок; они под диваном в гостиной, в щели, которая настолько узкая, что туда не проникнет лапа Лютика, но вполне комфортно приютились таблетки; они в обязательном порядке в ванной: на полках, над полкой, под раковиной, они в прикроватной тумбочке, и, конечно же, несколько вариантов в пекарне Пита.

Пожалуй, я во всеоружии.

«Ты понимаешь, что не один из этих способов не даёт сто процентной гарантии?» — спросил как-то Пит шутливо, наблюдая за моей одержимостью. Я тогда скорчила гримасу. На этом тема была закрыта без малейшего намёка на дальнейшее обсуждение.

И однажды, стоя в очереди на плановый осмотр к гинекологу, я изучила неприглядную брошюрку, которыми переполнены современные клиники.

«Укороченный гинекологический набор, — гласил подзаголовок на предпоследней странице. — Содержит в себе: зеркало, пулевые щипцы, набор бужей, две кюретки и абортцанг».

Не понимая ни одно из перечисленных терминов, я продолжила своё чтение. Всё же лучше, чем поддерживать любезную беседу с теми, кто пытается выяснить, как я справляюсь, принести соболезнования о моей утрате, и обнадёжить счастливым будущим.

«Зеркало — это такая блестящая железяка, которой женское хозяйство раскрывают, — без иносказательных выражений сразу переходил к сути автор. — Затем в ход идут пулевые щипцы — здоровый, подобный ножницам инструмент, кончики которого загнуты в хищные когти, — не лишенное красок воображение сразу представили возможный вариант этого инструмента. Хотя, от привычного вида ножниц картина в моей голове мало чем отличалась. — Пулевыми щипцами никакие пули не вытаскивают, ими хватают за зев шейки матки, прокалывая её насквозь, и тянут к выходу влагалища, — без ложной скромности оповещал буклет. — Зев матки узенький, и его надо расширить, для этой цели и существуют бужи. Для нормального аборта необходим целый набор таких штук разного диаметра. Начинают вводить с тоненьких, а заканчивают толстенными. Потом в эту дыру суют абортцанг», — тут я стала пунцовой, и отвела глаза к окну, чтобы справиться со смущением. «Боже мой! Дыра, щель, промежность… Как это только не назовут», — усмехнулась я, всё ещё не до конца осознавая, описание какого процесса меня занимает. Далее я уже читала на одном дыхании, чтобы быстрее закончить этот параграф. — «Это такие длинные щипцы с остро отточенными колечками на концах. Когда колечки сомкнуты, то абортцанг относительно безопасен, и его легко можно запихнуть в матку и там бодро пощелкать. Края колец быстро кромсают тело зародыша на кусочки. Ими же можно легко эти кусочки из матки вытянуть. Малюсенькие ручки, ножки, фрагменты смешного кукольного личика и еще хрящевого черепа и тельца… Как только ребеночка убили, надо позаботиться об маточной выстилке — её надо хорошенько отскрести до милого звука царапания ножом по картону. Для этих целей и предназначены кюретки — этакие лезвия, загнутые петелькой на длинной рукоятке. Её тоже суют в матку и там хорошенько «стегают» маточные стенки изнутри. Кровушка с ошметками эндометрия весело течет между ног в подставленный эмалированный тазик. Ну, вот и с этим покончено. Доброго вам здоровьица, милая женщина».

Я дёрнулась. Последнее обращение как будто было адресовано только мне. Я перечитала. Да. «Милая женщина». Это ко мне. Чёрным по белому были напечатаны именно эти слова.

Женщина? Безусловно. Но милая ли, если способна на такое?..

Если все мои попытки предотвратить нежеланную мной беременность сведутся на «нет», то смогу ли я проделать с собой выше описанное?..

Я боюсь ответа.

Предпочитаю его не знать.

========== Четырнадцатый ==========

В попытках доказать себе что-то, я начала новую игру.

Иногда я пропускаю дни и не пью таблетки. Не знаю, чего я добиваюсь. Знаю, что это опасно. Опасно не только возможностью забеременеть, но и родить неполноценного ребёнка.

Это что-то необъяснимое. Непонятное даже мне. Если я забеременею — значит, Пит мне не безразличен. А если у ребёнка недостатки, что вполне возможно, ведь с нами что только не делали, — то аборт будет оправдан.

Я играю с огнём, будто пытаюсь оправдать звание Огненной Китнисс.

Может у моего доктора на этот случай есть ещё один диагноз. Но я не проверяю. Так и играю, в надежде — а вдруг пронесёт. Или я надеюсь, что забеременею, и играм само собой придёт конец?..

В любой игре должен быть результат. А какой преследую я? Какова моя конечная инстанция? Пока это только какая-то забава без правил. Правда, со временем азарт проходит, и мне становится скучно. Именно тогда я перестаю их пить. Хватает меня на неделю, после чего я снова тяну руку к заветной баночке. Мой страх сильнее меня.

Только чего я боюсь?

А может это привычка? Или одержимость? А в чём разница?..

Я создала такое мощное поле ложной привязки, которое оказалось напрочь скомпрометированным, опороченным, опустошенным и проклятым. Всё остальное я воспринимала как лицемерие, замалчивание и забалтывание, отвлечение внимания, гипноз, создание розового шума, заглушающего удары по почкам за стеной.

Некоторые, как Джо, например, пытаются с этим бороться, как-то спасать, отвоёвывать. А я, сама того не желая, стала агентом вражеской армии.

На какой-то момент становится невозможно говорить о том, что белое — это белое, если при этом со всей убедительностью не говорить, что чёрное — это чёрное. Бремя времени лжи и подлости.

Как бы распознать в себе, что есть чёрное, а что — белое. Чтобы не оказалось вдруг, что глаза мои навеки застлала одноцветная пелена.

***

— Мне не нравится закваска, которую вы используете! — услышала я однажды в пекарне. Эта была та же дама, у которой на прошлой неделе хлеб был сырой, а чуть раньше — горелый. Пит привык к таким мелочам, а я… нет, не записываю, но — запоминаю.

Человек местами как цветок, — думаю я, — во сне сворачивается наиболее удобным образом, а наяву расправляется, чтобы вобрать всем сердцем и всем помышлением своим побольше обслуживания.

Посмотри на себя, — говорю я себе, — разве в настройках по умолчанию не стоит «каждый должен быть мне полезен» и «всё должно быть устроено так, чтобы мне было удобно». И это не только в сфере обслуживания, человеку вся жизнь вообще — сфера обслуживания.

И раздражается ли он плохой погоде, или на угрюмого продавца, или на недойную козу, или на глупость ребёнка, или на неудачную сделку, или на непонимающего друга — это всегда вопль по неидеальному обслуживанию, всегда. И жалобы «меня не ценят», «меня не понимают», «меня не балуют» — об одном: меня плохо обслуживают. Хотя, кто, ну кто будет тебя понимать и ценить, баловать и угадывать, если вокруг — такие же, как ты, с запросом на то же, что и у тебя? Ну, это примерно как если бы все вдруг выиграли в лотерею — возможно, почему нет, только выигрыш будет меньше стоимости лотерейного билета.

Вот она, суть моей игры — сделать вид, что проигрываю, но в итоге выйти победителем. Или победить, делая вид, что расстроена.

Я поступаю бесчеловечно. Хорошо, что Пит этого не знает.

Только… Возможно… Нет, этого не может быть. Но что, если… Если мою бесполезную беготню прекратить признанием? Если допустить, что Пит всё узнает, я уже не смогу его обманывать. Смогу, но не буду.

Только решусь ли я?..

Как вообще сказать ему? Или дождаться ещё одной его просьбы, и сделать вид, что уступаю?.. Или выбросить все таблетки, и дождаться, когда не будет дороги назад?..

Я со всей силы бью по мясу. На ужин, решила я, должна быть отбивная.

Удар, удар, ещё один.

Моя рука повисает в воздухе. Я сопротивляюсь.

Это Пит.

— Китнисс? Ты в порядке? По-моему, уже достаточно, — улыбается он, бросая кроткий взгляд на кусок мяса.