"Ну, а ты, если в тот раз это был ты, вряд ли во второй раз захочешь следовать к эпицентру этой жути..." - Уже у себя в голове закончил не самый сильный из магов этого мира.
Зверь чихнул, дёрнул маленькими круглыми ушами, поднял вверх носом голову, водя им и внюхиваясь в лесные запахи. Через несколько мгновений он, почему-то, оскалился и снова взъерошился на миг. Промедлив ещё немного и принимая решение, он всё-таки не пошёл дальше и предложил:
- А хочешь, я тебе кое-что покажу?
О чём он говорил, можно было понять, только если знать: о чём он думал, или заметить то же, что почувствовал он сам. Ему теперь не нужно думать: стоит ли проверять нового знакомого и на чём и как того проверить. Зверь сейчас не поведёт странника туда, где источник гнили, но это и не нужно. Случай без особых сложностей проверить чужака подвернулся как-то слишком быстро и удачно. Кое-кто крайне неприятный уже сам шёл к ним.
2. Олень и грибы.
_________________________________________________________________________________________.
К ним шёл некто не очень большой, по меркам людей (и, увы, довольно крупный для барсука), и не очень опасный по меркам, как привыкших местных (к чему только не привыкают существа) - так и магов. Некто лишь сравнительно безопасный и достаточно неприятный и мерзкий, чтобы либо проверить:, а вдруг этот чужак что-то сможет - либо отбить у того всякую охоту тут оставаться, создавая минимальный риск сильного вреда светящемуся существу. Барсук ощущал того, кто приближался всем своим существом, а не только слухом и обонянием, и только память о гораздо худшем позволяла относительно спокойно воспринять двигавшуюся к ним угрозу. Если чужаку повезёт не пострадать - для Расса, да и не только для него, при любом поведении станет ясно: чего стоит этот собиратель магических штук. Но что, если чужаку не повезёт и тот не сможет, ни победить, ни убежать? По мнению барсука, если чужаку не повезёт - он сам постарается как-то это исправить. Несколько самонадеянно, он зверь надеялся, что он сможет, сделать то, что получалось сделать прежде. У Расса получалось отвлечь относительно слабого гиблого от цели, правда только один раз, да и встречался с подобным он не часто.
Гиблые твари были разные и по-разному реагировали на раздражители и влияние, но отвлечь то, что пришло на их звуки, а позже - и запахи, исходя из опыта местных, было не трудно, как и сбить со следа, загнать в ловушку и помочь самоустраниться.
Пришелец повернул голову в сторону, откуда веяло крайне неприятной магией. Ни её, ни её источник не надо было даже видеть, чтобы даже от смутного ощущения рассеянного и ослабленного изучения самого чародея нервно передёргивало от смеси отвращения и подсознательного страха, усиленного вполне обоснованным осознанным опасением. И, даже с такого расстояния и воспринимая только самым примитивным образом, на полубессознательном уровне, путешественника не только передёргивало. У него, повидавшего не мало неприятностей и опасностей за свою, не такую уж и длинную, по меркам его народа, жизнь, появлялось навязчивое желание уйти подальше, в более безопасное место, лишь бы не чувствовать этого "магического смрада". Но разумные существа отнюдь не всегда поступают соразмерно своим желаниям и инстинктам, как, впрочем, и не всегда следуют логике здравому смыслу, посему собеседник разумного зверя вновь поднялся на возвышенность, дабы посмотреть на нечто, что двигалось в их направлении.
Вид с вершины небольшого холма открывался на множество кустарников и кустиков с вкраплениями невысоких деревьев и небольшое количество стволов довольно высоких, пусть и молодых древ. В этой зелени, густой, пышной и непроходимой только на первый взгляд с большого расстояния, ещё недавно возилась мелкая местная живность, но сейчас почти вся она либо затаилась - либо поспешно покинула это место, чувствуя то, что чувствовали искатель и барсук. Сквозь эти заросли к ним и шло, теряя попутно на колючках частички собственной гниющей и источающий ужасный запах разложения плоти, существо, более всего по виду своему близкое, к небольшому молодому оленю.
Но мертвый полуразложившийся олень выглядел бы куда лучше, чем то, что шло в сторону барсука и странника, пока что, неизвестного происхождения. Почему лучше? Он, по крайней мере, не передвигался бы и не оставлял всюду "частичку себя". К тому же трупы, обычно, не имеют такого ужасающего сочетания почти разложившихся и ещё почти не тронутых тленом и гнилью участков да вздувшихся в одних местах и асимметрично усохших в других частей. Гнилые трупы смердят, но в них кишат личинки, подтачивающие самую гнилую плоть и ускоряющие распад тела, попутно уменьшая долю заразы.
Раньше подобные создания редко отходили далеко от Гиблого Места, не говоря уже о том, чтобы выйти за пределы старого леса. Но этот кадавр зашёл неожиданно и непривычно далеко от породившего его источника болезни, подтачивающего их лес, и это было неожиданным и тревожным признаком. Впрочем, чужак всех этих нюансов и положения дела не знал, да и ни ему - ни барсуку сейчас было не до рассуждений на эту тему.
Качаясь, оступаясь и, иногда, даже врезаясь во что-то, цепляясь за деревья единственным уцелевшим рогом, капая гнилостными выделениями изо всех отверстий, этот живой труп нелепой марионеточной походкой упорно двигался в их сторону. Двигался он, хрустя и шурша листвой и ветками, стуча рогом, копытами и местами оголёнными костями, шлёпая плотью о стволы, ветви и землю. Хруст, стук и хлопанье неловкого движения было лишь частью шума. Ситуацию ухудшало то, что внутри у трупа всё сипело и булькало. Казалось, что олень пытается продолжать дышать гнилыми легкими и издавать свойственные живому зверю звуки. И эта какофония адовой музыки дополняла вид и запах. Казалось, будто кто-то извращённый намеренно создал все эти отторгающие и противоестественные детали и совместил их, преумножая, в своем стремлении увеличь ужас, отвращение и вызываемые приступы паники и тошноты.
К тому же, что-то не так было не только в облике, но и в ментальной структуре нежити, но с этим ещё предстояло разобраться, а сейчас была насущная проблема: немёртвая тварь постепенно ускоряла шаг.
Барсук медленно сдал задом в сторону очередных кустов и оврага. Он стремился уйти с линии прямого удара всё ускоряющейся и уже не столь нелепо движущейся твари, стараясь ни звуком, ни резким движением не привлекать внимания. Небольшое раздражение вызывало то, что, сколь бы это ни было мерзко, стоило держаться так, чтобы ветерком тянуло в его сторону, а не от него, чтобы потоки воздуха двигались не на гиблого. Казалось бы, чем мёртвая плоть может чуять запах, но, как ни странно, прятать свой запах побуждал не только инстинкт, но и вывод из наблюдений и горького опыта. Драться с этой тварью Рассу не хотелось, но и он постарался не спешить бежать. Он знал пути отхода и способы заманить оленя туда, откуда тот не сможет быстро выбраться и он уже чётко их представил. Но, пока что, говорящий зверь решил посмотреть: что же такое предпримет этот, не сбежавший, несмотря на то, что явно и сам ощутил всю жуть, опасность, чуждость, мерзость и угрозу, исходящие от идущего прямо на него гнилого тела, чужак.
Последний, прекрасно понимая тот факт, что, почти что мертвечина собирается его таранить или кусать, нахмурился, отступил на шаг назад, делая легкий упор на правую ногу, напрягся, выгадывая подходящий момент, дабы нанести удар пошатывающейся и всё сильнее, отчаяннее, усерднее, надрывнее булькающей твари. Расстояние ускорено сокращалось, и, когда оно стало достаточно коротким, чтобы не промахнуться и не перегрузить себя лишним количеством зарядов, зашедший в лес искатель артефактов проявил на своих руках тонкую сеть голубовато-белых капилляров, реже - трещинок, что уже через миг запылали ярче. Чужак выбросил руки, посылая довольно сильный, достаточный по мощности для задуманного, заряд точно в голову нападающего.
Разлагающееся заживо животное даже не успело издать ни каких звуков, кроме влажного треска ломающейся кости и рвущейся гнилой плоти. Короткое неприятное булькающее шипение, хлопок, и почти всё содержимое черепной коробки нежити поджарилось и разлетелось. Испускающие гнилостный пар брызги и осколки понеслись во все стороны и застыли чёрно-коричнево-серыми, ещё исходящими паром пятнами и кусочками мрачно-праздничного наряда траву и ветви на несколько шагов вокруг. Тело, практически лишившись своей головы, упало вперед и в бок, истекая липкой вязкой чёрно-коричневой жижей, раньше именовавшейся кровью.
