1. Встреча.

_______________________________________________________________

Был тёплый летний вечер. На темнеющем небе ещё не вспыхнули настоящие звёзды, зато в тени под кронами молодых деревьев опушки леса уже вспыхивали подвижные огоньки мелких светящихся насекомых, ползающих, летающих, прыгающих или статично сидящих в ожидании жертвы или пары. Щебет дневных птиц сменялся стрекотом, свистом и прочими голосами ночных созданий.

Пусть для кого-то это время означало, что нужно поскорее искать укрытие или возвращаться в свой дом с тяжёлой работы, но для других созданий дела обстояли иначе. Ночь - время для жизни, охоты, тёмных дел. Всё зависит от того кто ты и чего ты хочешь.

И, хотя беспечные светолюбивые создания ещё только отправлялись на покой, он встал рано и уже тихо и осторожно пробирался от нового городища нор, расположившегося в холме недалеко от реки, в сторону старого, расположенного лесу. Когда-то, в той его части, что тогда тоже была молодой и светлой, его предки усердно рыли норы. Рыли они их рядом друг с другом, вопреки прежним повадкам собственных предков и в угоду сотрудничеству и нераспадению выводков ради него. Но время шло, лес рос, густел и менялся и теперь их обширные старые заброшенные норы, спешно покинутые ими не столь, по меркам леса, были уже не на его краю.

Ветерок, приносивший палитру сложных запахов и звуков этого мира и этого вечера, где мог, ерошил барсучью шерсть наравне с высокой травой, но не везде на спине и боках он мог пробиться через чуждый покров.

Серебристо-чёрная с коричневатым оттенком и местами скорее чёрно-коричневая шкура разумного барсука сильнее отливала красным цветом в свете заходящего солнца. Солнечные лучи придавали розовато-золотистый оттенок и самой траве, и не совсем естественному дополнению на спине этого зверя. Впрочем, продолжаться это будет не долго, и скоро мир полностью погрузится в сиреневато-сине-серый теневой окрас, а после и в ночную серо-голубую тьму.

Но зверьку было не до всей этой красоты, и дело было не только в его неспособности увидеть её в полной мере наравне с теми, кто лучше различал цвета и обладал более острым зрением. Дело было и не в привычности к подобным зрелищам - просто он был занят, продолжая продвигаться вперёд, вслушиваясь и внюхиваясь в мир и искать. Иногда, представитель Семейства Куньих останавливался, чтобы сорвать или выкопать что-то на удивление ловкими сильными когтистыми лапами. Иногда он это тут же съедал, иногда - изгибался и засовывал находку в странные чужеродные дополнения на спине и боках.

Если бы не поясные и наспинные сумки - зверь бы выглядел естественнее, если бы он не убирал находки в них сам - можно было бы решить, что он является чьим-то питомцем, помогающим в переносе чего-то. Если бы зверь имел на себе хоть какую-то одежду и не передвигался на четырёх лапах - его поиски и самоличное убирание находок так же не казались бы столь странными обычному человеку, повези ему увидеть всё здесь происходящее.

Но барсуку было не важно: насколько странным показалось бы каким-то там чуждым существам это зрелище, тем более что их здесь не было, значить они не могли ему помешать. Здесь, далеко от большого каменного поселения странных голых двуногих, именуемого городом, не было давления чуждых жрецов и моралистов. Здесь признанных разумными существ не заставляли носить нелепую и неудобную, рассчитанную на человеческие пропорции и особенности движения, одежду из одной только странной прихоти властей, именуемой 'приличием' и 'цивилизованностью' и ходить, не опираясь на передние конечности. Однако более практичными вещами местные не отказывались пользоваться, столкнувшись с ними и осознав их нужность от нужды. Сейчас этот крупный взрослый самец барсука, нёс с собой несколько поясных и заспинных сумок и кое-что полезное в них. И так он был больше готов, и не только к сбору чего-то и к пополнению не только жировых запасов, чем его неразумные предки. Пусть, когда сумки будут полны, они сделают его тяжелее, больше и немного менее поворотливым, чем без них, пусть сумки могут порваться или зацепиться - для него это было не столь критично уже. Пусть их окрас немного отличается от его шкуры и немного мешает её осязать пространство остевыми волосками, пусть одевание их требовало особой сноровки и времени - оно того стоило, ведь это было выгоднее, чем таскать в зубах или желудке. Да и, в крайнем случае, он всегда мог их сбросить.

Оставаясь барсуком, он, как и его сородичи, был разумен и, меняясь, менялись они по-своему. Наблюдать, подмечать, собирать, учиться и использовать. Нет, конечно же, он и его сородичи не спешили принимать в свою жизнь всякие нововведения, особенно чуждые, не доказавшие свою полезность и не появившиеся в момент особой нужды. Но, получив разум, они осознали, что вместе не только меньше пищи и больше блох, мусора и ссор и выше риск кровосмешения. Поняли они и что вместе больше рабочих лап, чутких ушей и носов, сообразительных умов и острых зубов и когтей. Сумев перейти от парного сосуществования к большему сообществу из множества пар, они продолжали развиваться. Они смогли решить целый ряд проблем, возникших при этом. Эти звери перестали столь сильно бояться огня и других стихий, пусть и не спешили осваивать и подчинять их силы себе в угоду, как и не перешли на обработанную огнём пищу и от охоты и собирательства к выращиванию и разведению. Они научились делать силки, ловушки, ёмкости и улучшенные кладовые и тайники, научились эффективнее заготавливать запасы и лучше их хранить. Настолько лучше, что если выдастся голодный год или не всем повезёт собрать сбалансированный рацион, - запасы помогут продержаться всем, пусть и не позволят так же хорошо плодиться, как при наилучших условиях. Помогут эти запасы и в любой другой ситуации, требующей чего-то, уже недоступное в окружающем мире, на тот момент. Да и связь, когда находка станет питательнее или просто съедобнее, стала для них яснее.

Но этот барсук отличался и от своих сородичей. Он не только приспосабливался к этому миру и наблюдал за ближайшими соседями, изучая и запоминая. Наблюдая за мелкой и крупной живностью, в том числе двуногой, и видавшей во всех, кроме своих сородиче, либо демонов - либо животных. Но именно с ними этот зверь и был знаком куда ближе большинства своих живых сородичей, пусть и не совсем по своей воле. Родич росомахи потерялся когда-то во время сели, дошёл до города и вернулся, принеся с собой больше опыта и знаний. Правда, не все из этих знаний и навыков были полезны и нужны каждый день, большинство же - почти всегда бесполезны, особенно за пределами города. Что ещё он вынес из города? Имя и кое-какие вещи.

Расс... пусть в языке поз и запахов его имя звучало куда красивее и сложнее и имело сложный сакральный смысл - этот короткий простой по произношению слог тогда стал его именем для всех чужаков, соизволивших им поинтересоваться. Этот слог - всё, что могли произнести и записать глупые голые двуногие в его жетоне, когда он пришёл учиться грамоте и изучать их мир. И пусть толку ни от этого жетона, ни от много чего ещё в их жизни не было, а ближайшие двуногие соседи вряд ли бы обратили на него внимание - он у него всё же был и Расс думал, что и это однажды может пригодиться.

Зверь медленно продвигался к лесу, но, несмотря на мнимую медлительность и остановки на пути к основной цели, беспечным он не был. Чуткие маленькие уши и влажный нос непрестанно отслеживали обстановку. Иногда барсук останавливался, припадал ухом к земле или вставал на задние лапы. Он не столько осматривался в силу слабого зрения, сколько продолжал слушать и нюхать этот родной знакомый мир, увы, не столь безопасный, как хотелось бы и хранящий под спокойствием нечто очень неприятное, о чём зверь предпочёл бы не думать.

Каждый раз, когда серп луны становился тонким, словно ритуальное жертвенное серебряное лезвие (какая ирония была в этом сравнении), происходило это. И тогда ещё одна частица леса умирала, увядала и загнивала, как плоть, поражённую опасной инфекцией, слишком сильной для того, чтобы организм смог с ней совладать. И пусть процесс гибели леса не будет быстрым, пусть он обманчиво медленный, давая надежду на то, что у жителей леса достаточно времени, чтобы дождаться чудесного избавления от заразы. Но время - штука иллюзионная и вероломная. И невообразимо притворчивая.