О наших армейских порядках (подзаголовок «Сам убегай, товарища не выручай»):
— (Из директивы Ставки ВГК № 170569 от 15.8.1942): «... немцы никогда не покидают своих частей (выделено мной — B.C.), окруженных советскими войсками и всеми возможными силами и средствами стараются во что бы то ни стало пробиться к ним и спасти их...».
Этот удивительный документ из разряда тех, которые в работах «правдолюба» Гареева вряд ли кто-нибудь сможет обнаружить (я, например, в этом занятии не преуспел), не требует каких-либо дополнительных комментариев. От себя только добавлю, что генерал М.П. Коробейников, будучи в районе Демянска голодным командиром разведроты, с удивлением наблюдал, как немецким окруженным частям с самолетов сбрасывают и тюки спрессованного сена для трофейных коров, обеспечивающих солдат молоком . И «... в то же время в войсках действующей армии отмечались случаи гибели военнослужащих от истощения (Калининский фронт, 1943 г.)».
— Как бросили (предали) последних защитников Севастополя: «... Рано утром 30 июня 1942 г. от руководителя Севастопольского оборонительного района вице-адмирала Ф.Октябрьского в Ставку ВГК ушла шифровка: «Противник ворвался с Северной стороны на Корабельную сторону... при таком положении мы продержимся максимум два-три дня... прошу Вас разрешить мне в ночь с 30.6 на 1.7.1942 года вывести самолетами «Дуглас» 200-250 ответственных работников, командиров на Кавказ, а также, если удастся, самому покинуть Севастополь (выделено мной — B.C.), оставив здесь своего заместителя генерал-майора Петрова». Если перевести это на бытовой язык, то шифровка означает: «разрешите самим смыться, а подчиненных мы бросаем». Положительный ответ Ставки, как и следовало ожидать, был получен через несколько часов. В докладе уже из Краснодара (о том, что вывезено «около 600 человек») есть фраза, достойная воспроизводства: «... Отрезанные и окруженные бойцы продолжают ожесточенную борьбу с врагом и, как правило, в плен не сдаются (выделено мной — B.C.)». Отмечая это как достижение, Октябрьский, видимо, полагал (как и все идеолого-политические и военные руководители страны Советов), что в идеале, «не сдаваясь в плен», они должны были застрелиться? И почему, собственно, предполагался столь примитивный фанатизм на камикадзе-самурайской основе применительно к рядовым защитникам города?
Истории известны случаи самоубийств крупных военачальников (Самсонов и др.), но это, как правило, была расплата за собственные грубые ошибки, приведшие к многотысячным безвинным жертвам войск.
Но в Севастополе — брошенные командованием на произвол судьбы, израсходовавшие весь боезапас до последнего патрона, обессиленные после рукопашных схваток с противником, раненые и т.п., эти герои полностью выполнили свой долг, поэтому плен их был почетен. И почему за поступки Октябрьского, Петрова и других они должны были расплачиваться своими жизнями? Нашим же «вождям», партийным и военным, очень, видимо, хотелось, чтобы новых живых свидетелей их (начальников, руководителей) позора осталось как можно меньше. Отсюда и попытка прививать нашему народу пренебрежительное отношение к миллионам страдальцев («были в плену») как людям 2-3 сорта.
А ведь во всех цивилизованных странах (понимая, что плен в 99 случаях из 100 это вина не солдата, а в первую очередь его военачальников) отношение к пленным глубоко уважительное. Наиболее показательны в этом плане требования устава английской армии: «Если Вам грозит неминуемая гибель, то вы обязаны сдаться в плен, чтобы сохранить свою жизнь для Великобритании»[316].
Сам я, прочтя сочинение В.В.Карпова (оказывается он тоже теперь «академик») «Полководец», поверил автору (попался на примитивный «самодур»), что генерал Петров покидал Севастополь на подводной лодке якобы одним из последних. Между тем мало кто знает подробности «подводного» отхода старшего сухопутного начальника обороны города. А рассказал их мне мой коллега по работе в 14 Управлении, начальник морского отдела контр-адмирал Анатолий Романович Азаренок, который на той подлодке был штурманом. Поход был очень тяжелым и мог окончиться трагично, так как лодка оказалась под плотным «колпаком» немцев как с моря, так и с воздуха. Чтобы как-то оторваться от преследователей и сбить их с толку, командир повел лодку в подводном положении (надолго «замирая») строго на юг к берегам Турции и только там, убедившись, что преследования больше нет, развернулся «кругом» и взял курс на Батуми. Петров же крайне тяжело переносил этот поход. Не привыкнув к столь форс-мажорной, из-за недостатка кислорода, обстановке, генерал стал задыхаться, рвать ворот гимнастерки и требовать немедленного всплытия. Но командир проявил характер и отказался выполнять приказы Петрова, сохранив тем самым экипаж, лодку да и самого генерала.
Ну а сколько же бойцов бросил на произвол судьбы «полководец» (по карповской классификации) Петров в районе города Севастополя? В эти последние трагические дни, оставшиеся без командования и обреченные на верную гибель, войска отражали атаки с северного (северо-восточного) направления частей 54-го армейского корпуса Ганзена (22-я пд Вольфа, 132-я пд Линдемана и др.) и с восточного (юго-восточного) — 30-го армейского корпуса Фреттера (50-я пд Шмидта, 72-я пд Мюллер— Гебгарта и др.). Результат этого предательства (по немецким понятиям) законов солдатской этики (Петровское — «офицеры суть солдатам, яко отцы детям») лучше всего оценить по достаточно объективным данным командующего 11-й армией немцев Эриха фон Манштейн[317]: «... дивизия... захватила еще защищавшуюся противником оборонительную систему вокруг Балаклавы. При этом дивизия захватила 10000 пленных... Остатки Приморской армии пытались укрыться в крупных берегах Херсонесского полуострова, напрасно ожидая своей эвакуации. Когда они 4 июля сдались, только из района крайней оконечности полуострова вышло около 30000 человек»[318].
Вот такую страшную цену заплатили героические защитники Севастополя за ушедшего «одним из последних» их «полководца» Петрова (да и Октябрьского), бросившего свои войска на верную гибель. И такое «мужество» и методы (с позволения сказать) командования войсками воспеваются партийным писателем Карповым. Нечто подобное случилось в мае 1942 года и на Керченском полуострове, когда (по немецким данным) в плен попали свыше 170000 человек (ранее мной была приведена более «скромная» цифра — 100000). Однако, я что-то не припомню, чтобы кто-нибудь из командования фронта (Козлов, Шаманий, Вечный, Мехлис) и армиями (44-й — Черняк, 47-й — Калганов) остались со своими частями сражаться до конца. Кстати, оценка профессионального мастерства всех перечисленных выше «полководцев» четко сформирована в директиве Ставки ВГК по этой операции (№ 155452 от 4.7.1942): «... обнаружили полное непонимание природы современной войны...».
И сколько же было в ходе войны боев, сражений и операций, проведенных подобным образом?.. А мы иногда удивляемся — откуда у нас такие огромные потери. Вот отсюда и произрастают.
Заканчивая тему о пленении наших воинов, как результат, среди прочего, нарушения солдатской этики, надо отметить , что и до сих пор в сознании многих (в основном партийных генералов и маршалов, бывших партфункционеров) сохранилось «прохладное» и неуважительное к ним отношение. Однако более трезво мыслящая часть нашего общества, понимая по чьей вине эти миллионы бойцов оказались в плену, все громче и громче требуют достойного к ним отношения. Вот и недавно (27.6.2001) газета «Известия» обратила внимание на эту проблему: «... призывая к патриотизму и поиску национальной идеи, при этом не желают отдать должное памяти людей, воевавших за эту страну... Несколько дней назад по телевидению один из маршалов (кажется еще Советского Союза)[319] подсчитывал, сколько же наших воинов погибло именно в боевых действиях в составе армии, а сколько в лагерях военнопленных.... Так и слышалось в подтексте: если погиб не в ходе боев — это не считается. Дикость какая-то. Во всех странах (цивилизованных — B.C.) ветеранов почитают уже за то, что они воевали... Стыдно за прошлое. И стыдно за настоящее».
