Эрен вслушивался в его вкрадчивый голос — усмехнулся. Бертольд удивленно смотрел на него — но не Эрена он видел — ледяные блики кристалла Энни, стертую гримасу боли на ее губах.
— Я просто хочу снова увидеть Микасу, — пожал он плечами. — И сказать ей, что люблю ее. И как сестру, и как женщину, и как человека. Оставь свой пафос и рассуждения. Мы были рождены, чтобы любить жизнь и людей вокруг нас. Я хочу, чтобы мои родители вернулись, но этого не случится. Тогда я хочу, чтобы Армин и Микаса были рядом. Хочу вернуть то время, когда они были со мной.
— Это справедливо, — согласился с ним Бертольд. Мимо них проплывали деревья — а вдалеке виднелись бледные стены — точные копии Розы, Марии и Сины.
========== XV ==========
Ирвин все предусмотрел — но забыл самое основное. Едва смута, связанная с его торопливым приездом в столицу, стихла, Найл Док сумел взять себя в руки — и сделал первый шаг. На утро возле его гостиничного номера не было никого, зато Микаса на телефонный звонок не отвечал — и Райвеля найти у него не получилось. Тайна открылась лишь к обеду — и это был удар ниже пояса. Микасу взяли под арест из-за подозрения в саботаже, а Райвель последовал за ней, чтобы воспрепятствовать ее задержанию. Это полностью меняло планы Ирвина — но не в его правилах было сдаваться. Он с аппетитом позавтракал, сменил одежду и навестил Дота Пиксиса. Когда ближе к обеду он решил, что время уже выждано, и приехал в управление — Найл Док уже успел поссориться с Райвелем, который запрещал ему допрашивать Микасу без ее прямого руководства в лице Ирвина.
— Твои собачонки с цепи сорвались, — сердился Найл. Он уважал Райвеля и знал его силу, но принять то, что Райвель его ни во что не ставит, он не мог. — Отвратительное поведение твоих подчиненных.
— Они не собачонки, — усмехнулся Ирвин. — Боевые псы — да, быть может. И с цепи они не сорвались… Они на ней, на цепи твоей, никогда и не сидели.
— В любом случае, Аккерман останется тут, — сразу же перешел к делу Найл. — Наша разведка доложила, что она, навещая Энни Леонхарт, говорила с ней — и мы не знаем, что на уме у сестры Эрена. Я уважаю ее силу, но не доверяю сейчас никому. Пока королевы нет в столице…
— Королева сейчас в своем отряде под защитой моих солдат, — ни один мускул в лице Ирвина не дрогнул, хотя он врал сейчас своему старому другу. — И твое сомнение в ее безопасности говорит о недоверии нам, твоим же товарищам. Понимаешь? К тому же указом королевы я был назначен как главнокомандующий всеми воисками… И, стало быть, сейчас я и твой начальник, Найл.
— Пошел ты к черту, Ирвин, — устало выпалил Найл. Он сел и с остервенением вцепился в стакан с бренди — Ирвин заметил, что на грудном платке следы от варенья — будто бы детские пальчики держали отца за платок, пока он целовал ребенка на прощание.
— Ты устал, — сказал спокойно Ирвин. — Тебе нужно отдохнуть. Позволь мне самому решить мои проблемы, и…
— Я знаю, что Эрена Йегера нет в стенах, — вдруг сказал Найл. — И знаю, что ты разрушишь наш мир руками этого мальчика. То есть — то, что ты чудовище, и методы твои чудовищны, я знал всегда, но теперь…
Он торопливо помотал головой из стороны в сторону — перед глазами стояла сияющая Мария и ее дети, его дети, их дети… А могли быть детьми Ирвина, если бы он предпочел позаботиться о ней. Она, Мария, любила его, Ирвина. И до сих пор любит, наверное. Но сил злиться на него больше нет — не было никогда.
— Ты всегда был лучше во всем, — напомнил Найл. — Но ты анархист и разрушитель по природе своей. Ты погубишь то, что я люблю. И этого я не могу тебе позволить. Как отец и муж — к черту королевскую стражу.
— Я разрушу только то, что позволит разрушить себя, — спокойно сказал Ирвин. — Твоя семья — твой долг. Береги ее сам, не впутывая в это дело мир. К тому же ты не удержишь нас тут, Найл. Ты слаб — ты правильно заметил. Ты слабее нас. Ты стал слабее нас, когда выбрал Марию и ее детей, вместо целого мира. Плевать тебе на то, что мы заперты в стенах, если в этих стенах ты трахаешь свою жену и целуешь своих детей в их испачканные вареньем пальчики, так? Ты слаб, — закончил он. — И в этой слабости ты виноват сам.
— Все дело в том, что мне никогда не нужна была такая сила, — напомнил Найл. — И если ты сейчас злишься, что у тебя нет жены и детей, то…
— Я не могу позволить себе их завести, — спокойно сказал Ирвин. — Потому что завтра я умру. Или послезавтра. Или через год. И пока мои подчиненные не могут также завести семьи и зажить спокойно — я должен следовать их же путем. Разделить с ними общую долю. Это то, как должен поступить командир.
— И ты думаешь, что твоим подчиненным близок твой же путь? — Найл еще раз плеснул себе в стакан. — Черт тебя дери, Ирвин, да ты просто слепой идиот! Посмотри на Эрена! Посмотри на Микасу! Посмотри на Райвеля! Он чуть не убил меня и моих солдат, когда мы надели наручники на эту азиатку… Он ее любит, любит так сильно, что сам не может себе в этом признаться. И тут он уже не ради тебя, не ради нас, не ради мира и стен. Он тут ради Микасы. И если ты промахнешься… — усмехнулся Найл. — Он тоже будет рад жить в этих стенах, трахать ее и целовать детей от нее. Ясно?
— Я знаю, что он ее любит, — спокойно сказал Ирвин, чуть помолчав. — Он полюбил ее недавно, хотя проникся к ней в самого начала. Они одной крови, одной породы, если уж говоришь о них, как о моих собачонках. Смелые и искренние. И да — быть может, им и понравятся эти стены. Им. Но не в пределах страны. Они силой своего желания жить раздвинут их до краев твоего маленького мира, Найл. И, быть может, именно поэтому я поддерживаю их. Пусть будет так. Так намного лучше.
Он вдруг вспомнил редкую улыбку Микасы — и сердце его сжалось. Не гоже ей, ключу к Эрену, Энни, Кристе, быть тут, в застенках полиции. Ирвин рассердился на самого себя за слабину — и пожалел Найла, тяжело, наверное, быть единственным нормальном в этом смутном мире… Он встал и хлопнул его по плечу. Разговор теперь был окончен и пересмотру не подлежал.
— Ты скажешь, что Микаса арестована тобой за подозрение в саботаже, — сказал он твердо. — А мы сегодня ночью уйдем за стены с западных ворот. Мы. Я, Райвель, Микаса, Энни Леонхарт, несколько солдат, которые еще верны нам. И ты будешь врать всем до нашего возвращения. А если мы не вернемся…
— Тогда ты постараешься жить долго и умереть в один день со своей супругой… — добавил Ирвин.
— Пошел ты к черту, Ирвин Смит, — еще раз сказал Найл. Он допил свое бренди, встал и поправил платок — спрятал на груди.
— Вы покинете стены сегодня ночью, — сказал он. — Но я еду вместе с вами. Я, видишь ли, не могу быть уверенным в том, что ты не уничтожить мой мир, пока я далеко от вас. Поеду с вами, и, если я погибну… Тогда в один день с моей женой умрешь уже ты, — добавил он.
***
Микаса безвольно подставила руки — Райвель, который добился разрешения находиться с ней в одной камере, снял с нее наручники, растер покрасневшие запястья.
— Довольно жестоко, — заметил он. — Ты и так без сна. Отдохни. Скоро все закончится.
— А если не выйдет? — тихо спросила она. — Эрен и ребята… Слишком долго, понимаете? Долго… Времени у меня нет.
— Время — есть, — сказал ей Райвель. — И мы оба знаем, что у нас все получится. А иначе — нет. Не выйдет. Не теперь.
Он задержал на лишнее мгновение ее руки в своих — и вдруг, поддавшись бессильному порыву, уткнулся в них лицом, вдыхая ее теплый запах. Пахло от Микасы мылом, тканью, съеденному за завтраком тостом — и вербеной, теплый такой запах, напомнивший Райвелю о матери.
— Моя мать умерла, — сказал он.
— Мою мать убили, — прибавила Микаса. — Мою вторую мать сожрал титан. Я осталась одна — и больше этого в моей жизни не произойдет.
— Никогда, — сказал ей Райвель. Он легко нагнулся, оставляя на ее губах еле ощутимый второй в ее жизни поцелуй.
— Никогда уже, — согласилась с ним Микаса, отвечая на него.
Смеркалось — и восемь лошадей стояли у западных ворот, ожидая своих всадников.
