Джон дома.

Джон переезжает в Лондон.

Джон переезжает на Бейкер-стрит.

Джон дома.

Джон дома.

Джон Шерлока.

— Ты дома, — прохрипел Шерлок, только сейчас замечая катящиеся по его щекам в два ручья счастливые слёзы. — Ты… ты дома со… со мной.

— Мой дом рядом с тобой, — эхом отозвался Ватсон; его глубокие синие глаза ещё никогда так сильно не напоминали океан, как сейчас.

— Джон. — Холмс отказывался признавать, насколько сильно звук, который он издал, был похож на всхлип, чем на что-либо другое, но это не кажется важным, потому что Джон прижимает его к себе, обвивая мощными, мускулистыми руками его худое тело и сжимая его в самых лучших объятиях, что когда-либо были у Шерлока.

Джон дома.

Никаких больше ночей в одиночестве.

Никакой больше пустой квартиры.

Никаких больше издевательств в университете.

Никакого больше Себастьяна Уилкса.

Джон вернулся домой.

Всё в мире теперь на своих местах.

— Итак… соседи? — пробурчал Джон в воротник Шерлоковой рубашки, прижимаясь лицом к материи.

Соседи.

Как будто это простое слово отражает то, что они действительно значат друг для друга.

Нет.

Джон Ватсон не сосед Шерлока.

Джон Ватсон партнёр Шерлока. Возлюбленный.

Всё.

Джон Ватсон принадлежит Шерлоку.

И с такими заключительными, главными, абсурдно собственническими мыслями Шерлок тащит Джона за воротник в свою комнату, отчаянно нуждаясь быть взятым в этот самый момент прежде, чем всё его тело взорвётся от нестерпимого желания.

Ватсон не сопротивлялся.

Они стягивали одежду, почти разрывая её надвое, пока боролись за лидерство, толкаясь, дергая и притягивая друг друга к их обоюдной цели, которая скрепит их обнажённые тела вместе.

— Ты дома… Ты дома… — шепчет Шерлок, и даже для его собственных ушей эти слова звучали как-то недоверчиво и удивительно, как будто он воображал иной сценарий. Какой, в действительности, он и воображал. Такой, в котором Джон Ватсон играет за неанглийскую сборную. Такой, в котором они никогда бы не вернулись в Лондон — Шерлок последовал бы за Джоном через континент в охоте за его, Джона, мечтой. И сердце Холмса следовало бы покорно. Если бы это было тем, чего хотел бы Джон, если бы это было тем, куда привела бы его дорога, Шерлок и его сердце со штампом «Собственность Джона Ватсона» следовали бы за ним.

Но его душа?

Его душа оставалась бы в Лондоне.

Его душа по-прежнему находилась бы на Бейкер-стрит, скиталась бы по оживлённым улицам оживлённого города. Прыгала бы через крыши и вниз по водосточным трубам. Шерлок оставил бы свою душу позади.

Но теперь ему это не нужно.

Теперь они останутся у него оба. Его сердце и душа, тело и дыхание принадлежат целиком Джону Ватсону, и после четырёх несчастных лет он не будет месяцами ждать в агонии, чтобы проверить эти истины.

Нет, не в этот раз. В этот раз Джон Ватсон останется с ним.

И он не может больше ждать ни секунды.

Шерлок падает назад, на одеяло, — края одеяла взметнулись в воздух по бокам от него, пока сам Холмс смотрит вверх на своего великолепного обнажённого возлюбленного, загоревшего от экстенсивных тренировок на солнце — прекрасный отпечаток по всему его торсу, рукам и ногам. Когда они были мальчишками, Джон всегда был милым, низким и похожим на ангела, но прошли годы, драгоценные детские черты Джона превратились во что-то полноценно мужское, красивое, крепкое и сильное; его тело подвергалось постоянным травмам из-за занятий спортом — Ватсон играл и зарабатывал себе этим на жизнь, однако его атлетическое строение всегда было прочным и становилось ещё более способным от каждой игры.

Глядя вверх на потемневшие мышцы, Шерлок проскользнул языком между зубами, быстро облизывая обсыхающие губы, самым распутным — каким он, собственно, и является — образом раскидываясь на простынях, предлагая Джону овладеть собой.

— Ох, любимый, — пробормотал Ватсон, пристально разглядывая каждый дюйм Шерлоковой кожи — у Холмса волосы на теле встали дыбом, а он сам весь покрылся гусиной кожей. — Моя прекрасная, прекрасная любовь.

И вот так просто несколько дюймов пространства между ними внезапно стали неприемлемыми. Шерлок хочет потребовать от Джона не говорить такие вещи. Он хочет одарить его свирепым взглядом, надутыми губами и нахмуренными бровями, чтобы выразить, насколько нестерпимо то, что его возлюбленный стоит там и говорит ему такие невероятные, прекрасные вещи, и не касается его. Как совершенно сводит с ума то, что он лежит здесь, готовый и нетерпеливый, и что его дыхание полностью сбивается из-за того, как Ватсон восхищается им сверху, лишая Шерлока даже шанса ответить чем-то, похожим на слова.

Джон Ватсон — мастер в спальне.

И Шерлок неожиданно встаёт на колени, лицом вниз, в одеяло, задом вверх, готовый быть… ну, готовый, знающий, какая поза самая лёгкая и самая быстрая, нуждающийся в том, чтобы быть заполненным Джоном так быстро, как это вообще возможно.

Именно поэтому после мягкого, любящего смешка скрип прикроватного столика и прогнувшийся матрас сулили прикосновение в мгновение ока; Холмс вскрикнул от неожиданности, когда шоковые волны восхитительного наслаждения распространялись по всему телу, когда его выступающая эрекция, свисающая между ног, очень внезапно оказалась поглощена в уютное, влажное тепло. Вздрагивание его бёдер было таким же непроизвольным, как и нежелательным, и Шерлок уткнулся лбом в скрещённые руки, глядя вниз своего торса, изумлённо пытаясь рассортировать ощущения, испепеляющие его вены.

Умный Джон.

Ватсон лежит на спине, голова комфортно устроилась между внутренних сторон бёдер Шерлока, розовые губы растянуты вокруг его члена прекрасным кольцом, два пальца нажимают на тяжёлый мешочек у основания.

Под таким углом кровь прилила к кончику эрекции Холмса, головка стала почти невыносимо чувствительной, пока Джон обводил её языком. Шерлок громко стонет от вида Джона, именно так лежащего на спине под ним, тянущего из него эти ощущения; его неподготовленное тело дрожит, разрываясь надвое из-за того, что он не знает, чего больше хочет — кончить именно так или от ощущения Джона глубоко внутри своего тела. Решение невозможно.

Хотя, видимо, это не тот вопрос, на который должен отвечать он; ловкие, хорошо обученные пальцы Ватсона находят края входа Шерлока, скользя прямо внутрь, растягивая первое кольцо мышц прежде, чем у него, Шерлока, был бы шанс сжаться. Холмс ахнул — вторжение незнакомо, хотя не нежелательно; ощущение того, что внутри него что-то есть, избегало Шерлока месяцами, пока Джон отсутствовал. Конечно, у него были и другие варианты, но это совсем не то же самое, что быть с Джоном, чувствуя его пальцы, раскрывающие его, и его член внутри себя. Это лучше, чем любая игрушка, Холмс уверен в этом.