Это могло бы ввести в недоумение посетителей в коридоре, но на двери болталась лаконичная и всё объясняющая табличка: «Консилиум».

Консилиум происходил часа полтора, за это время Солоха успела дать два благотворительных концерта в пользу ожидающих, дождалась своего всемогущего папу и отправилась с ним за необходимыми им с папой мелочами в магазин.

Жизнь снова разворачивалась к ним своим улыбающимся лицом.

Солоха перед школой была загружена под завязку, папа желал отправить её в школу совершенно грамотной и самостоятельной барышней. В шкафу болталась новенькая форма со всеми положенными к ней рубашечками. Школьная шапочка сидела на её головке кокетливо и игриво.

Сама она была хорошенькой до невозможности, только на носу, немного с боку ярко пылала узенькая алая полосочка. Как-будто котёнок, заигравшись, полоснул острым коготком. Но и эта полосочка не долговечна, время сотрёт её ластиком, и останется только курносый носик на круглом лукавом личике.

Время летело, летело, но вдруг резко сбавило повороты и поползло. Хотелось подстегнуть его, подвинуть поближе к осени и к долгожданному первому сентября.

Первого сентября папа приведёт её за руку в школу, и начнётся другая взрослая жизнь с личным портфелем, тетрадками и учебниками, с пеналом и чешками в мешочке, на котором маминой рукой было красиво вышито: «Зося. 1-й – А».

Но перед тем, как войти во взрослую школьную жизнь ещё одно потрясение ждало Солху.

Набегавшись вдоволь на воле, после занятий с Дегмарой, а потом с папой Солоха засыпала мгновенно, не успевая донести голову до подушки.

А в одну из ночей проснулась от страшного какого-то зловещего сна, причём самого сна Солоха не помнила, он отлетел сразу же, как она распахнула в ночь испуганные глаза. Сон отлетел, а ужас в душе остался.

Она босиком бросилась в спальню родителей. Скорей, скорей окунуться с головой в защищённость и успокоение!

Солоха ворвалась в мамину спальню, остолбенела на мгновение и опрометью бросилась вон, в детскую, заплетаясь босыми ногами в ночной сорочке.

Увиденное в спальне потрясло её! Она не знала, что это, но что «это» что-то постыдное, чувствовала. Мама обнимала папу голыми круглыми коленками, а он прыгал на ней, мял её, как куклу, рыча как Тузик над костью.

Мама тоненько взвизгивала и подхихикивала, противненько так, подленько подхихикивала.

Солоха ворвалась в детскую и, наклонившись к Димочке, трагическим шёпотом произнесла:

– Димка, там папа с мамой дерутся!

– Дура ты, Солоха, не дерутся они, они е-тся! – сказал Димочка.

– Как? Что? Кого? – закудахтала в недоумении Солоха.

– Детей строгают! Поняла? – повернулся на другой бок и заснул.

В ту ночь она ещё долго не могла заснуть, она не могла понять, что ей делать с этой стыдной тайной, в душе копошились беспорядочные и тоскливые мысли, разум отказывался принять то, что она увидела, а яркая картинка не стиралась из памяти никак.

Мамина репутация рушилась на глазах. В том, что во всём была виновата именно мама, Солоха не сомневалась.

На утро всё было, как всегда, никто не посыпал себе главу пеплом, папа брился в ванной, насвистывая арии из «Сильвы», мама пекла блины, видимо они даже не заметили её ночного посещения.

Солоха позавтракала со всеми и понеслась прочь из дома с очередным обходом. Но сегодня, собирая и раздавая новости, она, почему-то ни словом никому не обмолвилась о ночном происшествии. Что-то заставило её загнать этот инцидент в самый дальний уголок своего сознания.

Жизнь шла своим чередом, Солоху усиленно готовили к школе, мама вязала для всех троих удивительной красоты свитера на зиму, периодически прикладывая их к спинам детей, но начались мелкие стычки между мамой и дочей.

Солоха повадилась разговаривать с мамой снисходительно-высокомерно, все своим видом давая понять, что знает про маму кое-что такое, что «ой – ёй – ёй!»

Вера терялась в догадках, не понимала причины Солохиной скрытой агрессии и такого вот пренебрежения, пока в сердцах не закатила той, как следует по шее, и проблема уважения к взрослым была решена в пользу взрослых.

Солоха даже жаловаться не побежала к любимому папочке, поняв, что то, что хотелось бы ему предъявить, она не то что предъявить, а даже толком сформулировать не сможет.

Ну а долгожданная школа захлестнула Солоху с головой. В школе она неожиданно получилась очень популярной и уважаемой личностью.

В четвёртом «А» классе учился её симпатичный братик Димочка, в которого были влюблены девочки не только из его класса, но и из параллельного.

А аж в восьмом «Б» учился её старший братик Валерочка, который считался одним из лучших спортсменов школы и, естественно, тоже был любимцем дам.

Всё это вылилось потоком обожания и лести на такую лёгкую добычу, как Солоха. И она, действительно, поверила, что заслужила эту любовь и такое поклонение исключительно благодаря своим талантам и красоте неземной.

Если какому-нибудь незадачливому первоклашке приходило в голову не верить исключительности этой девочки, включался шантаж и террор:

– А я вот скажу Варелику, он тебе всю моську раскровянит!

– А я вот скажу Димочке, он с тобой танцевать не будет!

Вседозволенность её простиралась и на учителей, они тоже обязаны были её обожать и плясать под её дудку. Но тут уже было гораздо сложней.

На уроке пения училка предложила каждому спеть свою любимую песенку. Все пели про ёлочку, которой холодно зимой, про серого зайку.

Но Солоха давно и принципиально детских песен не пела, слишком низок в них был накал страсти и примитивна драматургия.

Когда дошла очередь до Солохи. Она, театрально сложив впереди перед собой ладони в домик, проникновенно и совершенно в музыкальном отношении правильно запела:

– Наш костёр в тумане светит, искры гаснут на лету. Ночью нас никто не встретит, мы простимся на мосту!

Командное:

– Достаточно! – срезало на лету «лебединую песню поэта». Было ясно, что солировать ей эта строгая тётка вряд ли позволит, ну да посмотрим ещё!

Ну а потом и сама Солоха влюбилась окончательно и бесповоротно в Женьку Королёва, самого ловкого и симпатичного мальчика в классе. Но Женька на неё не обращал ни малейшего внимания, он был весь поглощён гимнастикой и акробатикой, его раздражала эта назойливая девчонка.

А Солоха всё лезла и лезла, всё мелькала перед ним бесконечными нарядными бантиками, гольфиками с умопомрачительными кисточками. Но Женьке было глубоко наплевать на эту, как он её называл «с кисточками».

Испробовав все возможные и известные ей методы обольщения, Солоха разочарованно озлобилась и сгоряча выбрала тактику беспардонного стукачества.

На уроках физкультуры, где царствовал спортивный Женька, она следила за ним недобрым глазом.

Женька ловко, как обезьянка вскарабкивался по канату под самый купол зала, и вот когда он болтался на опасной этой недосягаемой высоте, Солоха подходила к учительнице физкультуры и, высоко подняв свою пепельную головку, так высоко, что чуть ли не заваливалась назад, она пищала:

– Карелия Ивановна! А у Женьки Королёва глупости видно!

Карелия Ивановна густо краснела и советовала Солохе так сильно не задирать голову, чтобы не упасть и не переломиться пополам!

Совершенно потеряв голову от любви, Солоха постепенно роняла своё достоинство всё ниже и ниже. Она подкарауливала Женьку в самых неожиданных местах, писала ему записочки, пачкала учебники, брызгала с пёрышка кляксами на его тетрадь и окончательно доведённый до отчаяния, Женька её серьёзно поколотил.

Солоха восприняла это, как знак любви и возгордилась. Она раззвонила всем девчонкам, что Женька ей проходу не даёт, надоел ей, как вечерний комар. Женьку начали дразнить, и тому ничего не оставалось, как публично отказаться от Солохиной драгоценной любви.

Унижение было потрясающим, но помогло Солохе прозреть и заподозрить, что где-то она сильно промахнулась, неотразимость её поставлена под сомнение.