– Мам, отпусти ее!

Мэри отходит, а Касси утыкается личиком в грудь матери.

Рейчел говорила, что, когда она гостила здесь в последний раз, Касси была счастливой, жизнерадостной малышкой, но сегодня она проснулась с высокой температурой и все утро ни на шаг не отпускает от себя Веронику. В таких условиях Марии и приходится работать. Сначала она делает Веронике прическу, а потом переходит к наложению макияжа. В конце концов Вероника укладывает Касси, чтобы та поспала, но, судя по воплям, которые разносятся на весь дом, видимо, не стоило этого делать.

Выглядываю в окно и вижу, что приехало такси.

– Это, наверное, за мной, – говорю я Рейчел. – Встретимся на месте.

Рейчел кивает мне в ответ.

Церемония состоится в деревеньке Бакингемшира, неподалеку от реки Темзы. Сегодня дождливый и ветреный день, и я подхожу к церкви как раз в тот момент, когда цветочная арка, украшающая ворота, ломается и обваливается.

Кто-то окрикивает меня, когда я подбегаю, чтобы собрать их. Я морщусь из-за ледяного ветра и дождя, который так и хлещет по лицу. Кто-то шлепает по лужам, и передо мной мелькает черный парадный костюм. Ко мне приблизился один из шаферов.

– Черт! – выдыхает он, а я тем временем пытаюсь удержать арку, прогибаясь под тяжестью перевешенной через плечо сумки с инструментами, которую мне дала Рейчел.

– Кев! Помоги нам! – орет он, повернув лицо к церкви. К нам спешит еще один шафер, который на бегу прикрывает голову от дождя, боясь намочить темные волосы. Подходит пара гостей, вооруженных большими зонтами. Закончив заново прикреплять цветы к воротам, в церковь мы входим промокшими до нитки. Именно тогда я и понимаю, что первый шафер на самом деле жених.

– Я принесу тебе полотенце, – выпаливаю я, поборов внезапно нахлынувшее плохое предчувствие, и отправляюсь на поиски священника. Заставляю себя пройти по очередной просторной, холодной и сырой церкви. Нахожу его в ризнице, расположенной неподалеку от алтаря. Глубоко вдыхаю и пытаюсь успокоить расшалившиеся нервы, прежде чем постучать по открытой двери согнутой в кулак липкой рукой.

– Прошу прощения, – дрожащим голосом говорю я.

Он с раздражением переводит на меня взгляд. У священника бритая голова, а в ушах красуются плаги. Он облачен в белое церемониальное одеяние. Он вообще не похож ни на одного священника из тех, которые встречались мне на пути. Это играет мне на руку.

– Я… – надо бы прокашляться. – Не найдется ли у вас полотенца? Жених немного промок, – объясняю извиняющимся тоном. Мой голос дрожит.

– Я похож на раздатчика полотенец?

Тон, которым он это говорит, поражает меня до глубины души.

– Прошу прощения, – отвечаю я, и волосы становятся дыбом. – Дело в том, что свалилась цветочная арка, и…

– Вы кто? – заносчиво перебивает он, заметив мою сумку с инструментами.

– Я помощник фотографа, – отвечаю я.

– Тем хуже для вас, – хмыкает он, поднявшись на ноги. Он довольно низкий, совсем немного выше меня, а во мне – 174 сантиметра. – Я не пускаю в свою церковь фотографов.

Его слова буквально сбивают меня с ног, и на секунду мне кажется, что это всего лишь шутка, но потом, глядя на его выражение лица, я понимаю, что он сказал это всерьез.

– Но я…

– Венчание – это божественное таинство. Я не допущу, чтобы ваша шайка оскверняла то, ради чего мы все здесь собрались.

Меня вдруг охватывает паника.

– Мы не будем вам мешать, обещаю.

Вероника и Рейчел вообще в курсе?

– Вы совершенно правы, – соглашается он, обдавая холодом враждебного взгляда. – Не будете.

– Но…

– Бумажные полотенца можно взять в уборной, расположенной прямо за запасным выходом в западном крыле церкви, – говорит он, прервав мои объяснения.

Я отворачиваюсь и выхожу, по пути решая, что сначала лучше разобраться с женихом, а потом браться за священника.

Священника ничем не проймешь. Растолковываю, что нас всего лишь двое и мы ни в коем случае не сорвем церемонию. Объясняю, что в церкви мы никогда не фотографируем со вспышкой. Спрашиваю разрешения сделать только два снимка: когда войдет невеста и когда жених с невестой будут идти к выходу. Еще никогда в жизни я не хотела оказаться внутри церкви так сильно, но, какие бы аргументы я ни приводила, ответ один-единственный – «нет».

Наконец спрашиваю его, могу ли я запечатлеть внутреннее убранство церкви и прибытие невесты. Фыркнув, священник соглашается.

Я отзываю в сторону жениха Мэттью и все ему рассказываю. Ранее мне удалось поймать парочку-другую забавных кадров, на которых они с шафером вытираются: тогда его разбирал смех, а теперь он в отчаянии трясет головой.

– Вероника расстроится до слез. – И, на секунду задумавшись, он решительно произносит: – Дай-ка я сам с ним поговорю.

Он рассерженно удаляется, а я грустно смотрю ему вслед, сомневаясь, что у него выйдет уговорить священника. Я приступаю к съемке внутреннего убранства церкви, а из головы не выходит священник со своим отношением к фотографам. Меня окутывает холод, который просачивается сквозь кожу и проникает в самое сердце, и я дрожу как в лихорадке, закончив работу.

На церковном крыльце ко мне присоединяется не скрывающий своей досады Мэттью. Я ухитряюсь поднять ему настроение и несколько раз щелкаю фотоаппаратом, удачно засняв его и подошедших гостей с растрепанными ветром прическами, которые весело смеются, прячась под зонтами. Когда я там стою, на дороге появляется черно-серебристый «Бентли». Как своевременно: это же едет невеста. Меня охватывает беспокойство, когда я подбегаю к двери, из которой выходит Рейчел.

– Священник не разрешил фотографировать, – шепчу я.

Она мрачнеет.

– Совсем? – уточняет она.

– Мы можем заснять невесту, когда она войдет, и все. Остальное – только после службы.

– Черт, – бормочет она, опустив плечи. – Я просила Веронику уточнить у него, но, очевидно, она не стала этого делать.

Несмотря на явную усталость, Вероника выглядит потрясающе, когда она выбирается из классического автомобиля, а водитель подставляет огромный черный зонт, чтобы она не намокла. На ней надето длинное платье кремового цвета с кружевным верхним слоем юбки и рукавами длиной в три четверти из того же материала. Часть свободно ниспадающих русых локонов собрана сзади, а в ушах переливается жемчуг. Фаты нет вовсе, а за платьем, сантиметра на три не доходящим до земли, не стелется никакой шлейф. Из-под подола выглядывают кремовые туфли.

– Я сообщу ей, – шепчет Рейчел.

Киваю и, глядя на Веронику, натягиваю улыбку на лицо.

– Выглядишь сногсшибательно, – восхищаюсь я ее образом. В ответ она улыбается.

С другой стороны Мэри вынимает из машины Касси. Малютка вцепилась в потрепанное розовое одеяльце, с жалким видом мусоля голубую пустышку, на которой изображен желтый утенок из мультика. Необычно видеть такие принадлежности у девочки, которая держит букет на свадьбе. Она жалобно ноет, требуя, чтобы ее опустили на землю, и извивается, пытаясь вырваться из рук бабушки. Затем подбегает к матери и обхватывает ее за ноги. Вероника совсем измучилась, и меня окатывает волной жалости. У Сьюзи перед церемонией все было совсем иначе.

Я опускаюсь на корточки.

– Ты похожа на сказочную принцессу, – говорю я Касси, которая жалобно смотрит на меня. Я показываю девочке язык, и как раз когда она тоже начинает улыбаться, пару раз щелкаю затвором. К счастью, пройдет время, и ее мама тоже улыбнется, глядя на эти снимки, даже несмотря на то, что сегодняшний день далек от совершенства.

Заняв пассажирское сиденье в машине Рейчел, пристегнувшись ремнем, я начинаю зевать. Она поворачивает ключ зажигания и смеется, глядя на меня.

– Кошмарная была свадьба, – отмечает она, отъезжая от обочины.

– Было здорово, – сонно улыбаюсь я и прихожу в изумление от собственного ответа: а ведь так и есть.

– Тебе понравилось? – интересуется она с неподдельным любопытством.