Знакомая семья, следователь-майор да его очаровательная супруга зазвали меня в гости к своим кумовьям. Те недавно возвернулись из заграниц, шмоток напривезли да видеофильмов. Поперлась. Посидели, поболтали, очень вкусненького хозяйкиного пирога поели. И вроде бы всё.

Потом, правда, часто встречала того кума (как бы его назвать, а? Пусть будет Виталька) у майора в кабинете. Захаживал по-свойски к куму в кабинет, да за моей подружкой пытался ухаживать. Уж больно любвеобилен был, говорят. Подружка его отшивала. Претила его наглость да выходки.

Как-то ночью, практически ночью, раз в полдвенадцатого ночи перезвонили: кум-майор того Виталика выслал за мною машину: «Кума забрали!».

За что? Да за банальное изнасилование: он какую-то бабу у той на квартире и… То есть, совершил 117-ю (117-я статья Уголовного Кодекса Украины за изнасилование). Тут же бабёнка накатала заяву, и повязали добра молодца да в камерку кинули.

К камерке я и подошла. Пусть не положено, но кум-майор договорился, и меня пропустили. Виталька бросился ко мне за защитой, как за манной небесной. Окатила я его ледяным душем: мало того, что за такое, с позволения сказать, деяние редко бралась защищать, так претило! да и к тому же за этот состав преступления сесть мужику ну просто, как два пальца об асфальт.

Почему? А потому, что даже спермы не надо: нужно только насилие. К примеру, налетела баба с разбегу на дверной косяк, получила пару ушибов, и побежала с заявой на кого-то ей страшно противного, с криками, ой, изнасиловал! И всё. Получит мужичок срок, к тому немалый.

Я с порогу Витальку того и спросила: сколько с тебя хотят? Тот правду и ляпнул: три тысячи зелени. Я ему: заплати. Боже, сколько в свой адрес наслушалась! Маты и маты, отсылки меня в даль далёкую вперемешку с угрозами да унижением: какой же ты, на фиг, крутой адвокат, раз советуешь прокурору деньги совать!

И пошла я, солнцем палима…

Вскорости прибежала ко мне жена его, Варька, просила взять на себя защиту её непутевого мужа. Готова была и сумму ту прокурору отдать, так жалко мужа-дурака было, ой, как жалко. Да я отказалась: гордыня взыграла.

Варька нашла адвоката, хорошего. Работал когда-то он прокурором, мозги имел светлые, в законах толк понимал. Взялся за дело, и результат обещал неплохой.

Получилось и вправду неплохо: заработал Виталька шесть лет. И денег отдали: по тысчонке за год. И винить адвоката того невозможно: можно было бы и двенадцать годочков схлопотать за составчик, который был или не был, кто его знает?

Ведь если врут двое: он и она, то кому судьи поверят? Конечно же, ей, потерпевшей. Синяки то экспертом засвидетельствованы, а уж от дверного косяка или от Виталькиного кулака, не суть важно, механизм причинения не расшифрован.

Гораздо важнее галочка в прокурорском отчете про раскрытое «по горячему» преступление. Да и денежки разве кому помешали? Да уж, точно сказать, подвела Виталюшина жадность: ни бабе не заплатил, если просила. А ведь точно, просила она отступного, хотела немного, да Виталька не дал. Ни прокурору вначале деньгу не отстёгивал. А результат?

Хорошее у нас правосудие на Украине, не правда ли? Или неправда?

Бойтесь, мужики женщин, стройных от рождения до старости, безо всяких там диет. Невысоких, не применяющих косметики ни под каким видом. Прекрасных хозяек, квашеная капуста, у которой лучшая в городе, хрустит на зубах тонкой ароматинкой. Короче, идеальных супруг без измен и причуд.

Своё такая возьмёт, не считаясь ни с чем. И мужа прилюдно по морде ударит, посмей он только в автобусе подсесть к молоденькой хохотушке, и товар дефицитный из горла вырвет, пусть у самой лучшей подруги. Нет, не сама, мужа пошлёт, а достанет дефицитный товарчик. Мужья у них не в чинах, как обычно, лысоваты и толстобрюховатеньки, но – хозяева!

Бойтесь их, мужики, это – ведьмы! Честолюбие сжигает их изнутри, пламенем дышит на горе людское. Им все нипочём: ни зависть соседок, ни людской пересуд, ни совесть. Они всегда правы. Формально. По сути – ведьмачки.

Вечером сын пробасил:

– «Батяня, я в институт поступаю, поможешь?» Батя подумал, кивнул: «Да, сынок, поступай».

И подался в таксисты. Работенка непыльная, народ в большинстве платил, как обычно. Машинку вдвоём с кумом делили: ночь-день, да день-ночь. Что заработал, то и твоё. Поломки в дороге или какой другой казус, это чисто твоя проблема. По-честному.

Ах, да, забыла предупредить. Дело было в лихих девяностых.

С братками тоже вышло гладенько: подошел на вокзале «Малыш» Лёва, пробурчал: «таксуй, потом на нас пару ходок сделаешь, и снова таксуй». И всё. Не беспокоили долго.

Учился сын понемногу, удавалось ему в Симферополь харчишки подбрасывать да втихомолку от матери деньги давать на мороженое девчаткам.

Так бы и жил себе, таксовал – бедовал, переворачивая года, как страницы.

«Малыш» подошёл неожиданно: «завтра с утречка повозишь одну дамочку, куда она скажет, да о маршруте помалкивай. Понял?».

Как не понять: двухметрового Леву-«Малыша» боялись в округе, шепотком доверяя подружке, какой он садист, и сколько на нём трупов «висит».

Таксист покивал, с вечера залил полный бак бензина на контролируемой Лёвой стоянке. Там бензин был отменный. Держали для «своих» и ментов, прокуроров да других разных крутых.

«Шестёрка» пыхтела на длинном морозе, урчало радио песни блатные: таксист ждал пассажирку. Был недоволен ужасно: кататься бесплатно кому же охота? Куда её черти понесут, неизвестно. Скажет «в Москву», покатишь в Москву за 1000 верст мотать дурака. А жене как объяснишь, что бесплатно попашешь на Лёву с братками? Терпел, набираясь уходящего вглубь гнева.

Дверка открылась внезапно, пассажирка спросила: «я спереди, можно?»

Не ожидая ответа, присела, в два слова: «маршрут – Симферополь, СИЗО». И тронулись в путь.

Всю дорогу молчали, пассажирка куталась в мех дорогонький, вся ушла в свои думы. Он тоже беспокоить не пробовал: нарвёшься на Лёвины вечером кулаки, не задержится парень с ответом, если пассажирка на водителя «настучит».

Пассажирка нравилась ему всё меньше и меньше, но понемногу будила в нем любопытство: не курит, глазками не стреляет. Короче, странная баба. В дороге бабёнки таксисту только что душу не выльют, даже поплачут в расчёте на то, что пожалеет, да платить не придется. А эта молчит.

С ухарства прибавил скоростенки. Думал, или завизжит, что бабе обычно, или обхамит: зимняя дорога дураков не терпит, мол.

Молчала, зараза. Посмотрела на спидометр и в окошко уставилась, как будто дорогу от своего городка в столицу Крыма впервые увидела.

У СИЗО (следственный изолятор Симферополя), выходя, пробурчала: «Вы свободны. Часов до четырех или пяти».

И потопала стройными ногами к узкой двери страдальной тюрьмы.

От злости чуть не зашёлся: так до четырех или все ж до пяти? Даже передразнил пассажирку. Взвизгнул тормозами, поехал к сыночку, напился горячего чаю в общаге, подкинул деньжат и даже вздремнул пару часов. Отдохнул, подобрел.

Подъехал к пяти: а, будь, что там будет! А она вышла к шести, села, упершись ногами, чтоб спину ровнее держать. Тронулись в путь. Уже в городке сказала: «завтра к семи». И вышла, мать её так!

Катались неделю. Жене ничего не сказал, вечером только бурчал, что, мол, народ хлипковатый, отдавая заначку.

Стал понемногу доставать его кум: потешался над бедным, похохатывал: мол, красулю, наверно, катаешь. Как мне смену сдаёшь, салон духами дорогими пропитан, а выручки у тебя, что котёнок накакал.

Молчал: сильно Лёву боялся. Лёва никогда слов не ветер зря не бросал. Пассажирку катал то в СИЗО, то по учреждениям всяким катал, в день по стольному крымскому городу зряшние километры накатывая, бензин прожигая. Хорошо хоть, хоть бензин был дармовой.

Иногда только думал: если баба каждый денёчек в СИЗО мотается, значит, сильно её мужика прижали-припечатали, сильно. И думал опять же: молчать, паря, надо: сегодня мужик-то её сидит, а завтра, как выйдет? Уж лучше молчать. Вот и молчал, поневоле вдыхая аромат дорогущих духов. Жинка его духами не потчевалась: не в заводе у неё было красоту наводить, чужих мужей к себе привлекать ароматами там да помадами всякими.