Тот только чуть вздрагивает. На наших глазах он постепенно, но довольно быстро меняется. Как бы исчезает определенность черт его большого, крупно вырезанного лица. Поникает голова, падают руки, распускаются пальцы. Дыхание становится замедленным, чуть хрипловатым.
П а с т о р (тихо). Можно начинать?
В р а ч. Еще полминуты. (Усмехнулся.) Отличная штука! Слона валит. (Щупает пульс.) Вроде бы… Да, ничего! Обойдется…
П а с т о р. Пора?
В р а ч (чуть встревоженно). Побыстрее! Что-то с ним начинается неладное… (Резко.) Ну! Спрашивайте! (Про себя.) Пока он не отдал концы…
П а с т о р (раздельно, четко, с напором). В августе сорок четвертого года! Вы, Ардье! Приехали в Цюрих! Вы положили в сейф швейцарского банка два чемодана! И закрыли сейф! На известный только вам код…
А р д ь е (еле слышно). Девятнадцатого августа…
П а с т о р (настойчиво). Скажите нам номер сейфа в швейцарском кредитном банке в Цюрихе!
А р д ь е. Номер сейфа… Август сорок четвертого… Девятнадцатого августа…
П а с т о р (напористо). Номер сейфа… Номер сейфа… Продолжайте…
А р д ь е. Номер сейфа. Ноль пятьдесят семь… единица… Шестьдесят восемь… единица…
В р а ч (быстро). Код сейфа? На какой номер вы закрыли сейф?
П а с т о р. Продолжайте за мной! Скажите код сейфа номер 0571681?!
А р д ь е. Я закрыл сейф… на код… (Пауза. С трудом выговаривает, еле слышно.) Равный дню рождения моего… моего…
В р а ч (нервно). Он выходит из коллапса… С ним что-то неладное. Я не понимаю!
П а с т о р. Давайте еще укол!
В р а ч. Он рвется! Помогите мне… Он сейчас вырвется!
И действительно, с Ардье начинается что-то невообразимое. Неестественная сила вдруг наполняет его мышцы. Он, как ребенка, отбрасывает Врача. Вскакивает на непослушные ноги. Голова его заваливается куда-то назад и в сторону. Он делает один шаг, другой. Поворачивается вокруг своей оси. Потом все быстрее, быстрее! Руки его, взметнувшись, не могут найти себе места. Он что-то мычит, вскрикивает. В этих звуках угроза и сила. Это почти танец. Нелепый, больной, угрожающий… Он все быстрее, быстрее. Врач и Пастор невольно пятятся к двери.
П а с т о р. Охрана!
В р а ч. Они же не шелохнутся!
П а с т о р. Что с ним? Вы же врач!
В р а ч. Сейчас я такой же врач, как и вы…
П а с т о р. Он что-нибудь сделает такое…
Бешеная пляска Ардье занимает уже всю сцену. Теперь это раненый, истеричный, не владеющий собой, рвущийся куда-то, опасный для всего вокруг, не человек — зверь. Больной… Сумасшедший… Одним движением он отбрасывает тяжелую коляску к непробиваемой стеклянной стене.
Эй, кто там?
В р а ч. Откройте! (Дубасит в дверь.)
Дверь распахивается. На пороге — маленькая женщина, старая Р у т Д е н и. За ее спиной — З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а, Ж у р н а л и с т, м о р с к и е п е х о т и н ц ы.
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. Свяжите его!
Два пехотинца бросаются к Ардье, но тот разбрасывает их, как детей.
В р а ч. Стреляйте! Это попытка побега!
Р у т (спокойно отстраняя всех). Уйдите!
Все невольно делают шаг назад, подчиняясь воле и спокойствию старой женщины.
С ним опять… То же самое! (Медленно и спокойно идет к обезумевшему Ардье. Тихо.) Я здесь, Жанно! Твоя Рутти здесь… Главное, не бойся меня! Я здесь…
На секунду Ардье замирает, словно прислушивается к чему-то далекому. Потом еще и еще раз конвульсия пробегает по его телу.
Сейчас все пройдет! Я просто поглажу твои волосы. И все ты забудешь… Не верь ничему страшному. Для человека нет ничего более страшного, чем он сам. Но человек всегда оказывается сильнее своих страхов. Сильнее!
Ардье опускается на пол, кладет голову на колени сестры.
Хочешь, я спою тебе?
А р д ь е (тихо, покорно). Рутти… Я дома?
Р у т. Спи… Закрой глаза и спи. А я спою тебе. (Начинает тихо напевать.)
В чужую дальнюю страну
Ушли три брата на войну.
Осталась дома мать!
П а с т о р. Это силы сатаны! Сатаны!
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. Охрана! Убрать всех посторонних!
В р а ч. Это еще не конец!
П а с т о р (в неистовстве). Да-да! Это сатана! Изгнание сатаны — вот что возьмет на себя святая церковь!
Ж у р н а л и с т (горько). Это просто болезнь. Застарелая болезнь. Пляска святого Витта.
Свет меркнет. Мы видим только Ардье, спящего на коленях старшей сестры. Звучит еле слышный, но отчетливый женский голос, поющий старинную колыбельную.
И каждый вечер у окна
Садилась, бедная, она
Сынов с похода ждать.
…Сынов с похода ждать.
ЭПИЛОГ
Темнота. И в ней, после паузы, раздается голос, усиленный многими микрофонами. Потом возникает на многочисленных телеэкранах, кино- и фотопроекторах древнее, изуродованное лицо очень старого человека. Его голос спокоен, мужествен. Каменно неподвижно и значительно усталое его лицо.
А р д ь е (его голос и лицо на многочисленных экранах). Я — Жан Дени, флейтист Венской, а потом Баварской оперы, солист Пражского оркестра, заключенный Равенсбрюка под номером 045627, преследовал своего палача, оберштурмфюрера СС Августина Ардье, которого вы называете «палачом Ноэль-Ноэля», в течение почти тридцати лет. Я спасся благодаря тому, что знал: когда пускают газ душегубки, надо приложить ко рту и носу тряпку, смоченную мочой. Обыкновенной человеческой мочой. Мне удалось это сделать. Я выбрался из того знаменитого рва через двое суток, потому что потерял сознание. Но я не умер. Никому на земле не было до меня дела. У меня оставалась только одна страсть — отомстить своему палачу. Это была вся моя жизнь, а за ее пределами — ничто! Я слишком хорошо знал того — наци, потому что был взят на работу по дому и исполнял ее в течение почти семи лет. Он был неудавшийся музыкант, как Гитлер был неудавшийся художник. Сначала он даже пытался брать у меня уроки. Но он был бездарен. И в искупление своей бездарности он унижал и унижал меня, как только позволяет мера человеческой фантазии. Месть стала смыслом и целью всей моей жизни. Мне удалось узнать, куда бежал Ардье. Я последовал за ним, пошел по его пятам. Я сделал первую пластическую операцию, чтобы он не узнал меня при встрече. Но когда через семь лет мы встретились с ним, он все равно понял, что я — это я. И сила его, сила палача, оказалась сильнее моего чувства мести. Тогда я понял, что за эти годы я превратился в его раба. Да! Я был рабом! Я, наконец, стал по-настоящему рабом! Ардье был уверен, что я не опасен ему! Что я бессловесный слуга, только покорное животное. Он позволил мне следовать за ним. Мы объехали с десяток стран. Попадали в перестрелки и избегали опасностей. Уходили от погонь и жуировали на виллах, предоставленных ему диктаторами. О! Он честно отрабатывал свой хлеб: он учил, организовывал, натаскивал, пытал, занимался провокациями и убийствами. А я оставался дома — не знаю, как кто. Как доказательство его победы над человеком. Может быть, над человечеством. Нет, он не стеснялся меня, как не стесняются верного пса. Он рассказывал то, что было даже не для ушей его соратников. Иногда он напивался и говорил, говорил ночи напролет. Выбалтывал то, что стоило бы ему верной смерти! Да, периодически он хотел пристрелить меня! Но в последний момент почему-то раздумывал, и я снова следовал с ним из страны в страну. С материка на материк, от одного фашистского диктатора к другому. Он делал пластические операции одну за другой. И уже стал почти неузнаваем. Ни для какой полиции, ни для какого преследователя. Кроме меня!
