Никита не слушает.
(Сорвалась.) Но объясни. Объясни, что с тобой последние месяцы? (Не может остановиться.) Эта чертова Няня. Привезли тебя грязного, бессмысленного, никого не узнающего. Чему-то смеющегося. Дикого. Твой бред по ночам. Бедная наша Лиза. Как с ней родимчик не случился. Потом инфаркт. Бесконечные больницы, врачи, лекарства… Санатории… Гипнотизеры… Ты слышишь меня?
Н и к и т а (очнувшись, не сразу). Мало времени дано человеку. Это понимаешь, к сожалению, когда уже крохи остались…
К а т я. При чем тут это?
Н и к и т а. Нельзя, чтобы он остался здесь… (Шепотом.) Это опасно.
К а т я (растерянно). Почему?
Н и к и т а. Не давай мне сегодня пить. Нужно сделать очень серьезное дело…
К а т я (испуганно). Ты…
Н и к и т а. Я нормален… Нормальнее вас всех.
К а т я. Что ты придумал?
Н и к и т а (берет ее лицо). Посмотри на меня… Я должен решиться наконец…
К а т я (отодвигаясь). Посмотрел бы на себя… Ты — просто чудовище.
Н и к и т а (горячо). Это не я. Нет. Это жизнь. Она давит с такой силой, что если решил сопротивляться, то нужна такая же сила. Дикая сила. (Бросается к бутылке.)
К а т я. Ты же сказал.
Н и к и т а (умоляюще). Немного.
К а т я (повисла у него на руке). Не дам.
Н и к и т а (поник). Молодец. Правильно. Все правильно. Тебя нельзя отпускать… Что же делать, Катя? Неужели все поздно? (Смотрит на бумаги.) Сжечь их, что ли?
К а т я. Не сходи с ума. Ты сожжешь не бумаги — его.
Н и к и т а. Да, да… Какой он легкомысленный парень.
К а т я (умоляя). Я все вытерплю. И все устрою. (Тихо.) Только не гони…
Н и к и т а. Я пойду. (Берет бумаги, снова идет в лоджию.)
К а т я (смотрит ему вслед). Никита!..
Никита, не отвечая, уходит. Катя одна, у нее опустились руки. Входит растерянный Н и к о л а с, еще в разговоре с матерью.
Н и к о л а с. Нет, настоящая мать так бы не поступила…
К а т я (резко повернувшись к нему). И это называется триумфатор? Поникший. Скучненький. Несчастненький.
Н и к о л а с. Можно, я сяду рядом с тобой?
К а т я (шутовски). Ты можешь даже поцеловать меня.
Николас смотрит в сторону лоджии.
А, была не была! Ну!
Николас осторожно целует ее.
Н и к о л а с (смутившись). А как ваша Лиза?
К а т я (встала, прошлась). Боже, чего бы я не отдала, чтобы не участвовать в этих вечных разговорах, как учатся наши дети. Как их здоровье. В каких кружках они занимаются. Не поверишь, я целую неделю пролежала с высокой температурой, когда меня черт занес на родительское собрание.
Н и к о л а с. Но ведь так тоже нельзя.
К а т я. Почему! Я тоже училась отвратительно, но кончила школу с золотой медалью.
Н и к о л а с. Ты?
К а т я. Я. Я. И диплом института у меня с отличием. Просто я поспорила со своими родителями, что так будет. И выспорила мотоцикл. О, как я на нем гоняла! Как на меня смотрели мужики! Это же был еще шестидесятый год!
Н и к о л а с. Это как-то очень по-дамски.
К а т я (раздраженно). Когда баба становится клушей — это плохо. Когда она страдает оттого, что ее любимого уносит за тридевять земель и льет слезы в три ручья, — это тоже плохо. Когда она хочет жить, радуясь миру, своей отцветающей красоте, кое-каким тряпкам, и иметь пару-тройку своих мыслей — это тоже плохо. Одно называется жить по-бабьи, другое — по-женски, а третье оказывается плохо, потому что — очень по-дамски. Так как мне остается жить? По-мужски, что ли?
Н и к о л а с. Почему ты злишься?
К а т я. Ни в коей мере. Нет, вас надо раскрепощать. Вы вечные рабы каких-то своих дурацких идей, смыслов жизни… Они выскакивают на вас из каждой подворотни. А без них вы, видите ли, считаете, что потеряли мужское достоинство.
Н и к о л а с. Катя, ты больше любой идеи.
К а т я (замерла). Правда? Если бы только все это понимали.
Н и к о л а с. Ты знаешь, я все равно решусь сегодня…
К а т я (неожиданно горячо). Не надо. Жизнь умнее нас. Она сама все упростит… все устроит… (Замерла.) Николас, посмотри на меня внимательно. Я в своем уме?
Г р а ч (входя). Катюша, требуется бабье единство. По добыванию деликатесов эта девочка может сравниться только с министром торговли.
Катя, взяв себя в руки, выскочила из комнаты. Грач смотрит ей вслед. Николас стоит задумавшись.
Н и к о л а с. Сколько я тебе должен?
Г р а ч (со значением). Ты уже за все заплатил. А для Никиты — это удар! Он всегда считался самым талантливым, ты уж извини. Твоя неистовость и его талант — вот на чем строилась наша работа.
Н и к о л а с. А ты?
Г р а ч. Что я?.. Организатор, не больше. Моя роль — знать, кто сейчас наверху, а кто внизу. А если занимаешься прикладной, но наукой, то надо иметь пару небездарных товарищей, чтобы они горбились ради великой идеи, а за стаканом водки рассказывали, как можно устроить все поразумнее. Потом в большом кабинете, осторожно, не пугая, содрав кожу с ваших идей, чтобы они были удобоваримы и не носили микробы вольнодумства, преподнести их начальству. Если не как свои, то как наши! И потихонечку расширять круг таких кабинетов. Подсовывать друзьям премии, поблажки, по привычке пить с ними водку, чтобы они все-таки держали тебя в курсе всего, что творится и куда движется этот мир, который нам поручено очистить.
Н и к о л а с. Не юродствуй!
Г р а ч. А я привык говорить сам, что за моей спиной сказали бы другие. (Усмехнулся.) У меня ведь тоже свои проблемы. (Прежним тоном.) А оказывается, очищать этот мир трудно. Процессы становятся неуправляемыми. И люди тоже… Вроде Никиты… И вообще ребята частенько что-то стали спиваться, и у меня все меньше надежды… что они и завтра будут валить в мои карманы идеи, стоны и признания…
Н и к о л а с. Ты испытываешь меня?
Г р а ч (продолжает). И в один прекрасный момент я могу оказаться без новых веяний. Без новых идей, разработок, открытий… Так вот — надо спешить! (Встал с кресла.) Надо прыгнуть на ту ступеньку, откуда уже не падают.
Н и к о л а с. Зачем ты… все это мне сказал?
Г р а ч. Ты помнишь, перед твоим отъездом я купил машину? Ночью проснулся… в ту ночь, когда ты уже улетел… Спустился зачем-то вниз, сел в машину, поехал просто так… по ночному городу. Свернул к бензоколонке. И вдруг выехал на Каширское шоссе. И сам не заметил, что гоню, гоню… Проехал Серпухов… Уже утро, смотрю — Тула… А я все не сбавляю скорости. Все несусь и несусь по шоссе… Благо машин ночью мало… Чувствую, мышцы одеревенели, беда будет. Остановился у обочины… Тишина… Поле налево, поле направо… Птица летит… Сунул сигарету в зубы, а голова звонкая, все дрожит во мне… И вдруг я понял… все понял!
Н и к о л а с. Ну…
Г р а ч. Это я за тобой мчался! Догонял, что ли…
Н и к о л а с (растроганно). Нет, ты все-таки необыкновенный человек. (Развел руками.)
Г р а ч (после паузы). Кончился Никита, а просто так я служить не могу. Без смысла — не умею! Какую я ему экспедицию закатил! Французскую аппаратуру, счетчики, химия какая. Даже комбинезоны фээргэвские по своим каналам достал…
Н и к о л а с. Да, да, это тяжело.
Г р а ч (встал, распахнул руки). Николас, я же тебе такую жизнь устрою, что ты только плакать от счастья будешь! Все, что только изобретено человечеством, — все купим! Все достанем. Я коллегию как перчатку выверну. Знаешь, какие у меня теперь связи. О-о…
