Н и к о л а с (подмигнул Никите). Надо иметь мужество терпеть неудачи. Я приехал отдать все долги. Все!

Вошедшая мгновение назад  К а т я  делает шаг вперед.

(Быстро подошел к Кате, берет из ее рук платье, накидывает ей на плечи.) Это ведь хорошо? Красиво? Да?

К а т я. Хотя бы отрезал ярлык. Бешеные деньги!

Н и к о л а с. Где же мама? В Испании меня кормили без конца.

Катя и Варвара Архиповна довольно быстро накрывают на стол. Все рассаживаются.

Н и к и т а (в смятенном возбуждении). Хрустят салфетки, золотится лососина, и душа готова к порыву, полету и откровению!

Н и к о л а с (поднимая бокал). Это испанское вино. Урожая тридцать девятого года. Может быть, оно горчит чуть больше, потому что в нем давно пролитая кровь.

Н и к и т а. Там всё помнят?

Н и к о л а с. Помнят… Но не говорят. Только старая моя тетка Ауролия как-то прошептала мне на ухо, чтобы никто не слышал: «А в каком доме в войну не потеряли мужчин. И из того, и из другого лагеря. В нашем городке были сперва красные, они расстреляли десять фашистов. А когда вступили националисты, они в отместку расстреляли больше сотни людей: и мужчин и женщин. Несчастных выстроили на площади Каудильо и повели на кладбище. Там им велели рыть себе могилы, пока дон Дамасо читал молитвы, отпуская им грехи. А других заставляли съесть суп из касторки: у бедняг, прости господи, все лилось по ногам. А женщинам обрезали волосы, оставляя по клоку, как хвост у мула, и привязывали им банты из колючей проволоки. Потом их уволокли в казармы, а на другой день их голыми заставляли мести улицы по всему городу…»

В а р в а р а  А р х и п о в н а. Господи…

Н и к и т а (задумчиво). А у твоих простых родственников сложная память.

Г р а ч. Великий, великий народ!

Н и к и т а (про себя). Тоже очищали землю. Кто кровью, кто касторкой.

К а т я. Бедная наша голова. И зачем в ней так много всего, если так мало возможностей. Эх, Николас, это мне надо было поехать вместо тебя.

Н и к и т а (тихо). Не вместо, а вместе…

К а т я. Ну говори же, сын Сервантеса и корриды…

Н и к о л а с. Я вернулся… Как Дед Мороз, с подарками. Нет, это один подарок — на всех. (Пошел в коридор и вернулся с небольшим портфелем.)

Пауза. Все как завороженные смотрят на портфель.

Г р а ч. Хорошая кожа.

Н и к и т а. Ну так… открывай.

Н и к о л а с. Это не контрабанда, Никита. Ты зря смеялся надо мной.

К а т я. Так что же?

Н и к о л а с. Я расскажу вам сначала маленькую историю.

Н и к и т а (вскочил). Я сейчас вырву этот портфель у тебя.

Н и к о л а с (не сразу, отдаваясь воспоминанию). Я шел поздно ночью по Рио де Лид… это в Барселоне… Улица шла в гору, там в конце была дешевая гостиница, где я жил. И вдруг я увидел, как впереди меня бежали две кошки…

Он вздохнул, и в наступившей паузе вдруг раздался голос Никиты. Дальше они говорят поочередно, словно были свидетелями одной мысли, одной минуты.

Н и к и т а. Да, да… ночью… Они бежали на одном и том же расстоянии от меня. Очень нехорошо было от их желтых глаз. Я спускался по извозу к Оке. В Доме культуры еще шел фильм «В огне брода нет»…

Н и к о л а с. Они были словно кони, в упряжке которых я ехал наверх. Их линии на секунду растаяли в тени храма святого Себастьяна…

Н и к и т а. Я бросил в них камень и случайно попал в одну из них. Она как-то странно присела, потом побежала снова, но уже медленнее, все ближе и ближе к старой пристани — к Бехово.

Н и к о л а с. Я бросил маленький камешек… но потом подумал, что я глупый и виноватый… И когда я вошел в гостиницу «Ла Пласа», приоткрыл дверь, кошки сидели на крыльце и ждали, когда я пущу их за собой…

Н и к и т а. Они перепрыгнули через сходни, как две маленькие черные ракеты, и милиционер еще что-то крикнул мне…

Н и к о л а с. Я поднялся в номер, они за мной, или, вернее, впереди меня. Присели около моей двери, ожидая, когда я войду… Я чем-то накормил, и они уснули в углу, на кресле…

Н и к и т а. Да, да. Рядом с иллюминатором в каюте, потрескав мойвы… Прямо на газете.

Все молчат. Никита и Николас посмотрели друг на друга и одновременно, счастливые, выкрикнули:

— А утром их уже не было!

Никита и Николас увидели, что все, кроме них, в оцепенении.

Н и к о л а с. В этом портфеле — результат всей нашей работы за двадцать лет. Это ничего, Никита, что у тебя не получилось. Это не важно, кто открыл: ты, я, Грач, мама, Катя… Важно, что мир не зря надеялся на нас. (Улыбнулся.) И Нобелевская премия у нас в кармане.

Н и к и т а (не зная, верить ли). Нет, так нельзя разыгрывать!

Все в радостном возбуждении заговорили одновременно, вдруг, бурно.

В а р в а р а  А р х и п о в н а. Гений! Гений! Ну кто мог подумать, что из этого заморыша, из этих вишенок выйдет великий, святой, смешнейший человек? Ну кто мог подумать?

К а т я. Вы.

В а р в а р а  А р х и п о в н а (чуть не плача). Да, да, я. И ты. Ты тоже! Катька, красавица моя осенняя! Николас!.. Коленька, дай я тебя поцелую… (Обнимает сына.)

Общие горячие, но какие-то нервные поздравления.

Г р а ч. Теперь мы на коне! Нет, ты наш сотрудник! Ты просто был в командировке. На коллегии мы устроим такой фейерверк.

Н и к и т а. Налить, налить всем… Ого, портфельчик-то! А был ли портфельчик? Николас, дай я вопьюсь в твою сухую испанскую рожу масляными, русскими бездарными губами!

К а т я. Что же ты в Москве-то на кошек не смотрел? У нас их пруд пруди.

Г р а ч (кивая на Никиту). Некоторым и кошки не помогли.

Н и к и т а. Топчи меня, Грач, топчи! Все правильно! (В каком-то неумелом, но счастливом танце пропрыгивает по комнате и обхватывает за плечи Николаса.)

Н и к о л а с (в апофеозе счастья). Мы все делали правильно! Просто нужен был скачок! Взглянуть с другой точки!

К а т я. С Пиренейского полуострова?

Н и к о л а с (открывает портфель). Видите, я был честен. Я привез свое открытие вам. (Взмахивает бумагами над головой.) Дом, мой дом… Мы будем теперь жить строже! Чище!.. Мы пойдем дальше… Все прекрасно! Ты выздоровеешь, Никита! А ты, Базиль, будешь директором института! Мама, я повезу тебя в Испанию… Я тебе многое должен…

В а р в а р а  А р х и п о в н а. Что за счеты!.. Один «роллс-ройс» — и мы квиты!

Н и к о л а с (целует мать). Катя… (Повернулся к Никите.) Никита, я хотел сказать тебе наедине. (Кате.) Это мой долг. Он поймет…

К а т я. Сейчас я скажу сама…

Вбегает  Т о н я.

Т о н я (как будто со всеми знакома). А вот и я! Ну, как тут мой Никита… Алексеевич? Не хулиганит? (Делает книксен.)

Пауза.

Н и к и т а. Это… моя племянница.

К а т я (вдруг бросилась обнимать Тоню). Боже мой! Наконец-то! Приехала из своего Выборга! Как дядя Коля и Петя?

Т о н я. Ой, что вы щиплетесь?

К а т я (почти в ярости). Я бы тебя не только исщипала, я бы искусала бы всю тебя. От радости. Тебя, кстати, как зовут?

Т о н я. Тоня. (Старается держаться от Кати подальше.)

К а т я (Никите). По-моему, у тебя уже была одна Тоня?