Под самым Каневом хана Берина встретил конный дозор великого князя Олега.

Только собрался Олег покликать воевод, как в гриднице появился Ивашка. Как был с дороги пыльный, не помывшийся, — дни-то жаркие, а летом под броней тело преет, бани просит, — прошагал в малую палату к великому князю. Увидел Олег Ивашку, брови поднял:

   — Аль стряслось чего?

   — С дозора я, княже, и за Каневом наехал на хана Берина. Он с малым конвоем к тебе направляется, — поспешил пояснить гридень.

Олег удивился:

   — Чего надобно хану степняков в Киеве?

Ивашка плечами пожал:

   — Так не сказывал, но по всему видать — с миром.

   — Добро, Ивашка, послушаем. Так где, говоришь, печенеги?

   — За городскими воротами ханскую юрту ставят.

   — Не будем хана держать за городом, окажем уважение. Зови Ратибора и Никифора.

Ушёл Ивашка, а Олег велел в трапезной столы накрыть — гостя потчевать. Явились воеводы: они уже знали о приезде хана.

   — Видать, не от добра Берин приехал, — сказал Никифор.

   — Да, верно, не от хорошей жизни, — согласился Олег. — Поступим так. Ты, Ратибор, отправляйся звать хана на трапезу, да с почётом: пусть мнит, что нам честь оказал, — а мы с тобой, Никифор, станем дожидаться печенега. К тому времени и бояре сойдутся, послушаем хана...

Доволен Берин: не простого боярина выслал за ним князь киевский, а воеводу именитого — о Ратиборе хан наслышан. Воевода Берину честь выказал, вдалеке от юрты спешился, к хану с поклоном подошёл и в княжьи хоромы на трапезу позвал. Что же, Берин иначе и не мыслил: князь Олег не мог заставить хана печенегов ждать...

В трапезной было шумно, но, когда Берин вошёл, все разом стихли, обратили взгляды на хана. Однако не враждебные — любопытные. Не успел Берин поклониться, как князь ему навстречу с чашей:

   — Нынче, хан, ты нам не враг, а друг, коли с нами за столом. — И на место рядом с собой указал. — Потчуйся, хан Берин, нашими пирогами.

Уселся Берин, а толмач за его спиной едва поспевает переводить. Отроки вдругорядь вино по чашам разлили. Олег снова проговорил:

   — С чем к нам пожаловал, хан, сам выскажешь, я же хочу молвить: лучше слушать звон кубков за столом, нежели лязг железа на поле брани.

Перевёл толмач, заулыбался Берин:

   — Ты прав, конязь Олег: чем проливать кровь, будем пить хмельное вино. Но я приехал к тебе, великий конязь, не ради праздного пира, а звать тебя-на хазар. Пойдём на них вместе. Каганат и вам и нам враг. Они теснят нас из степи, а их сборщики дани добрались до Киевской Руси.

Олег щёку потёр:

   — Я с тобой согласен, Берин, кагану пора место знать, хазары мыслят, что угров потеснили и Русь запугали. Ан не так! Как предлагаешь, хан, ту войну вести?

   — Твоя дружина и печенеги на хазар выступят, когда ты срок укажешь.

   — Разумно, разумно, — закивали бояре.

   — А вы, воеводы, что скажете? — посмотрел на них Олег.

   — Хазары не ответили нам за смерть княгини.

   — Быть по-вашему, — молвил Олег. — А коли так, то тебе, воевода Никифор, дружину вести. Готовь и ты, хан, своих воинов. И не вражда меж нами отныне, а братство по оружию. На первой седмице листопада и выступим.

С того весеннего дня, как Олег впервые увидел Ольгу, зачастил великий князь в Предславино, редко когда не появлялся. Сначала будто полюбопытствовать, как хоромы для Игоря и Ольги возводили, позже работой печников интересовался — они изразцами печи отделывали, а плотницких дел умельцы палаты обшивали досточкой, крыльцо с балясинами резными ставили.

Потом великий князь стал подолгу засиживаться за столом, на Ольгу смотрел по-доброму, делами государственными с ней делился, рассказывал, да не просто речи вёл, а всё будто советовался. Не от Игоря, от великого князя узнала Ольга, как замышлял он объединить славян, однако не все князья его поняли и кое-кого пришлось принуждать силой. Поведал Олег о Рюрике и как из Новгорода в Киев пришёл...

Ольге великий князь нравился, выспрашивала у Анны, какая у него жена была, и та о Ладе много доброго наговорила.

Иногда Олег заходил в горницу к молодой княгине, останавливался у её стола, на котором лежали книги, писанные греческим и латинским языками. Толстые, в кожаных и бархатных переплётах, с застёжками серебряными. Князь брал их в руки, листал. Как-то сказал с сожалением:

   — Не довелось мне грамоту осилить, княгинюшка, и тринадцати лет не исполнилось, как я уже меч в руке держал...

Ольга читала много, чего не водилось за Игорем. Тот время больше на охоте проводил.

Однажды, уезжая, Олег поцеловал Ольгу, промолвив:

   — Скинь мне годков двадцать, не упустил бы тебя, княгинюшка.

Зарделась Ольга, однако не растерялась с ответом:

   — К чему мнишь себя стариком, великий князь? Ещё в соку, аль не вижу?

После того случая Олег неделю не появлялся в Предславине. Ольга даже начала подумывать, уж не обидела ли чем. Но он приехал в день, когда на хазар выступали, обнял, промолвил:

   — Вернусь, сразу тебя, княгинюшка, навещу. Эвон как к тебе привязался, видать, старую кровь ты во мне разбередила. А Игорь, чать, не жеребёнок-стригунок. Ты его, Ольгица, больше к книжной премудрости приобщай, ему Русью править, дела государственные вершить.

Ночью с сырой западной стороны надвинулась тяжёлая туча. Она выползла неожиданно, с блеском молний и раскатами грома. Дождь хлынул сплошным потоком, будто небо опрокинулось. Однако ливень оказался недолгим, и к утру небо очистилось. Лишь на востоке, куда убралась туча, виднелся её чёрный хвост.

День обещал быть тихим и ясным. Олег смотрел, как дружина покидает Киев, спускается к переправе. Рядом с князем молча стоял воевода, а позади отроки держали в поводу их коней.

У Никифора были свои мысли. Вчера он поспорил с боярином Любомиром. Тот засомневался в необходимости этого похода: к чему-де нам с печенегами объединяться. Однако Никифор ему ответил, что не степняков Киев под защиту берёт, а суличей да иные левобережные племена.

С той поры, когда Олег стал княжить в Киеве, воевода поверил в него. Он, Никифор, служивший Аскольду и Диру, теперь честно служил Олегу, ибо увидел: у этого князя твёрдая рука и его стремление объединить Русь совпало с желанием воеводы.

Звёзды погасли, и последняя сотня вышла из города. Олег повернулся к Никифору, бросил коротко:

   — Пора и нам в сёдла, боярин.

На киевской переправе дружина не задержалась, пошла землями суличей. Реку без труда преодолели на бродах и здесь убедились: подвели печенеги, не явились. Великого князя суличи встретили жалобой: хазары их сёла разорили и дань, какую они для Киева собрали, увезли.

Олег посоветовался с воеводой, и решили не ждать орду Берина, самим идти вдогон за хазарами.

   — Ты прав, князь: пока Берин подойдёт, хазары далеко будут, — сказал Никифор. — Их ещё отыскать надо.

Олег ответил, хмурясь:

   — Не токмо на притоке, на самом Саркеле достанем, не уйдут от наших мечей.

И погнали гридни вдогон. Всё больше на рысях шли, привалы делали редко, ночами давали коням короткий отдых и снова в сёдла. Арсии уходили поспешно, но оторваться от дружины так и не сумели.

Настигли хазар в низовье притока Саркела, где тянулась гряда курганов. Караульные донесли: к арсиям подоспела подмога. Всего собралось хазар до двух тысяч, и они изготовились встретить русичей.

   — Как поступим, князь? — спросил воевода Никифор.

   — Дадим бой. Хазары подковой изогнулись, мыслят, мы в мешок влезем. Как бы не так! Ты, воевода, всей дружиной на правое крыло навалишься, а я с тремя сотнями гридней обойду хазар и, как они тебя теснить почнут, ударю в их левое крыло. Вот тогда и поглядим, кто кого одолеет!

Тронул Олег повод, и послушный конь легко понёс князя, а следом поскакали три сотни гридней...

Въехал воевода Никифор на ближний курган, приподнялся в стременах, разглядывая неприятеля. Вот они, арсии, всей силой изготовились. А за спиной Никифора всего семь сотен гридней. Ждут команды воеводы.