— По всему так, — поддакнул Никифор. — Не наши ли земли им приглянулись?

   — Как знать!

   — Не поспеют новгородцы, ежели угры к нам идут, — сказал Ратибор.

Боярин Путша покачал головой:

   — Эко озадачили. Надобно полянам и древлянам сызнова кланяться да дреговичам с радимичами. А может, не к нам угры путь взяли? Кабы так! Однако без подмоги не обойтись.

Олег махнул рукой:

   — Всё так, да покуда подмоги дождёмся, угры тараном в ворота ударят.

И пригладил вислые усы.

Воевода Никифор согласился с князем:

   — Угры не печенеги, тем паче всем народом тронулись.

   — В том и опасность, — продолжил Олег, — печенег пограбил и в Дикую степь умчался, а коли угры землю ищут, то быть борьбе не на жизнь, а на смерть. — Помолчал, потом спросил: — Каков ваш совет будет?

Первым подал голос Ратибор:

   — Дождёмся недругов на переправе.

   — Ты, Ратибор, мои мысли высказал, — согласился с ним Никифор. — Оставим в городе ополченцев, а дружинами путь уграм перекроем, как хазарам в прошлом разе.

Бояре поддакнули воеводам.

Олег с ними согласился.

   — Но дондеже усилим, воеводы, дозоры, и как обнаружим, где угры начали переправу, там и встанем дружинами. А на всяк случай засадный полк придержим: вдруг да угры ещё где объявятся. Теперь же выведем полки из города, изготовимся...

И открылись все киевские ворота, выпустив сначала конные полки. Ехали сотня за сотней, по трое в ряд, поблескивая броней, в шлемах островерхих. Покачивался лес копий. А следом вышла пешая рать, оградилась щитами, копья выставила.

Грозная сила встала у Днепра.

К киевскому перевозу в начале дня подъехали всадники в дорогих одеждах, спешились. Один, голосистый, приложив ладони ко рту рупором, закричал по-русски:

   — Эге-ей, лодку гони! Ло-од-ку-у!

На правом берегу перевозчик Прокша только-только за обед принялся, поднялся нехотя. А ему кричали сердито:

   — Поспешай, смерд, князь Савв к князю Олегу!

   — Что угру от князя киевского понадобилось? — буркнул Прокша, выгребая к другому берегу.

Оставив коней и всех всадников на левом берегу, князь и толмач сели в лодку. Перевозчик налёг на вёсла. Лодку слегка сносило, и Прокша направлял её чуть выше течения, а сам краем глаза рассматривал угрского князя. Был тот седой, с бритым лицом и усами, как у князя Олега. На Савве кафтан короткополый зелёного бархата, такие же штаны, вправленные в мягкие сафьяновые сапоги, а на голове шапочка, отделанная мехом куницы.

Насупив мохнатые брови, угр смотрел то на воду, то на город. Едва лодка зашуршала днищем о песок, выскочил на берег. Следом выбрался толмач. Дозорные уже уведомили Олега, и на берегу угров встретил Путша.

   — Князь Савв приехал к киевскому князю, — сказал толмач боярину.

   — Коли князь Савв к нашему князю, то в таком разе идите за мной.

И Путша повёл угров на Гору. На Красном крыльце стоял Олег. Сказал, раскинув руки:

   — Мы угрскому князю рады.

И тут же позвал Савва с толмачом к столу.

Принял посол чашу с вином, поднял. Заговорил, а толмач едва успевал переводить:

   — Князь Олег, угры с миром пришли в землю русов. Мы всем народом за горбы идём и просим пропустить нас через владения Киева. А ещё просим дать нам в прожитье хлеба и мёда, да ещё вина. А когда ты, князь, либо люди твои у нас окажетесь и в чём нужду иметь будете, нам надлежит оделить вас, о чём попросите.

Замолк толмач, а Олег вино пригубил. Потом ответную речь держал:

— Вы, угры, к нам с добром, и мы с вами в дружбе жили. У нас недруги, как и у вас, хазары. Мы дадим вам всё, чего надобно в дальнюю дорогу, и ещё поможем на переправе. А ряд наш, князь Савв, за этим столом дружбою скрепим. Вон и бояре киевские пожаловали.

Пенился Днепр, и мутными становились его воды. За ночь не всегда река успевала очиститься, а днём всё начиналось заново.

Неделю ниже Киева с утра и до темна Днепр пересекали ладьи и насады: перевозили кибитки и вежи угров. Воины переправлялись на бычьих пузырях, плотиках из воловьих шкур, набитых сеном. Вплавь перегоняли скот и табуны, а когда ни одного угра не осталось на левом берегу, русы разожгли костры, принялись варить похлёбку в огромных котлах, жарить на вертелах мясо и рыбу, запекать птицу. Из Киева привезли бочки с хмельным мёдом и вином. Добрый пир решили устроить русы уграм. К вечеру киевляне с уграми сидели плечом к плечу, пили, провозглашали здравицы, просили у Перуна спокойной дороги для угров.

На холме на разбросанных попонах расселись киевские старейшины с угрскими князьями. Сидели тесно, а между ними Олег с Саввом.

И сказал князь угров:

   — Мы не будем с вами, русы, соседями, но унесём с собой о вас доброе чувство.

   — Речь твоя, князь, от разума, и пусть он не покидает нас, — ответил Олег.

Сидели князья и старейшины, но не было меж них на пиру ни Ратибора, ни Никифора. Накануне Олег наказал им:

— Ряд рядом, но будьте наготове, воеводы: ну как угры на коварство осмелятся, хоть я в то не верю... Гости и хозяева пировали всю ночь. Высоко к звёздам роем взлетали искры, и разносились по всему Приднепровью песни. Их пели угры и русы, вели весёлые разговоры.

А через сутки снялись угры, и заскрипели их кибитки. На запад, к горбам, проводили угров. Откочевали они, чтоб осесть на Дунае целым народом.

Ушли угры, и не успели перегореть костры над Днепром, как к суличам нагрянули хазары. Привёл их Аюб, дань потребовал.

   — Видать, не впрок темнику наш урок, — сказал Олег, — пойдём к суличам на подмогу, ино разорят их хазары.

Бояре предлагали:

   — Пошли кого-нибудь из воевод, князь, — Никифора либо Ратибора.

Но Олег ответил:

   — И Никифор и Ратибор воеводы отменные, слов нет, но русичи на левобережье в киевском князе защитника зрят. Тем паче я к ним в полюдье ходил. А нынче скажут: за данью сам приходил, а от врагов оградить — так воеводу прислал.

Никифор заметил:

   — Твоя правда, князь.

   — Хазарские поселения на рукаве Саркела, — сказал Путша.

   — Разорим их, как они наши погосты разоряют, — заверил князь. — Не станем ждать, пока Аюб к нам явится, будем искать его. Ты, Ратибор, останешься Киев беречь...

Выступили на конях, не отягощённые обозом: отправлялись не в чужие земли, в свои. Полк большой руки вёл Олег, правой — воевода Никифор, левой — боярин Путша, а засадный полк — молодой боярин Любомир.

Вошли в землю суличей, опустошённую хазарами. На полях хлеба вытоптаны. Выходили из лесов суличи, рассказывали: у хазар войско большое, дань требуют за два года и тех, кто власть кагана отказывается принимать, грозят угнать в Итиль...

   — Глядите, воевода и вы, гридни, — хмурился Олег, — само небо велит нам искать обидчиков. Мы найдём их и сурово покараем.

   — По всему видать, хазары к Саркелу подались, — предположил Никифор, — хотят передохнуть.

   — Пойдём и мы туда, — сказал Олег. — Наши кони не приморены, настигнем хазар.

Заиграла труба, и дружинники разобрались по сотням.

   — Помогай нам Перун! — раздавались голоса гридней.

   — Достанем недругов!

Полки на рысях направились на восток, к Донцу.

Аюб мчался впереди своих арсиев. Темник был доволен: с ним его воины, его верные арсии. В стремительном беге пластались кони, и топот их копыт, еканье селезёнки аюбовского коня услаждали душу хазарского воеводы.

Не обнаружив угров и узнав, что они откочевали из этих мест, Аюб сначала собрался настигнуть их на переправе через Днепр, но потом передумал. К чему? Угры никогда не были надёжными данниками кагана. Отказавшись от преследования угров, Аюб краем затронул вятичей и северян, разорил и пожёг погосты суличей, что, по убеждению темника, было суровым предупреждением народам левобережья Днепра, пытавшимся выйти из-под влияния кагана.