Либкнехт отзывчиво откликнулся на тревогу Александры о сыне. Он предложил использовать перерыв и поехать в штаб Верховного командования за справкой.

В военном ведомстве их долго держали в приёмной. Обычно магический титул члена рейхстага сегодня не действовал.

Либкнехт сделал несколько шагов в сторону стола, где заседали офицеры, чтобы взять стул.

   — Ни шагу дальше! — грубо остановил его часовой.

У Карла нервно подёрнулась щека.

Наконец его пригласили к адъютанту Кесселя. Нового ему ничего не сказали: надо ждать составления списков. Это, видимо, займёт несколько дней, быть может, и две-три недели. Для ускорения можно подать прошение о свидании с сыном...

В рейхстаг они вернулись к началу второй половины заседания.

Гаазе зачитал заявление фракции. Его прерывали дружные аплодисменты всего зала. Аплодировали даже с крайне правой. Слова же о том, что социал-демократия не оставит своё отечество в беде, вызвали буквально бешеный восторг.

   — Исходя из всех указанных причин, социал-демократическая фракция высказывается за кредит...

Александре показалось, будто колесо истории сорвалось с цепи и мчит мир в пропасть.

Ничего подобного ещё не видели стены рейхстага. На хорах для публики раздалось: «Ура!» Люди вскакивали на стулья, махали руками.

Голосования не было. Вице-президент Пааше торжественно объявил, что военный кредит вотирован всеми депутатами рейхстага единодушно.

И снова крики. И снова буря патриотического кликушества. В порыве патриотизма бесновались и на левых скамьях, и только Карл сидел, опустив голову и сжав кулаки.

Рейхстаг был распущен.

В фойе Александра столкнулась с Вурмом, с тем самым, который организовывал её первую агитационную поездку по городам Германии.

   — Как вы сюда попали? — возмущённо воскликнул он. — Ведь вы же не имели права присутствовать на таком заседании рейхстага — вы же русская!

В самом деле, она об этом и не подумала. Она шла сюда «к своим», к товарищам, но оказалось, что она ошиблась.

Из рейхстага Александра вышла вместе с Либкнехтом. Молча шагали они по безлюдным берлинским улицам.

   — Сегодня день уничтожения Второго Интернационала, — глухо произнёс Карл. — Нам, немецким социал-демократам, рабочий класс никогда не простит сегодняшнего шага...

   — Если бы эти предатели проголосовали против кредитов, — сказала Александра, — их бы, конечно, расстреляли. Ну и что? Рабочий класс знал бы за что и скорее нашёл бы свой путь к конечной цели.

Благодаря помощи Либкнехта Миша оказался первым в списке освобождённых из-под стражи русским. Утром 7 августа он уже был на Хубертус-аллее, пешком пройдя от Деберица до Грюневальда.

Через неделю Либкнехты позвали к себе в гости. Александра пошла с Мишей. Сыну хотелось пожать руку своему освободителю.

К Либкнехтам на ужин пришли несколько знакомых. Тёплая атмосфера вечера, хлопоты жены Либкнехта Софьи Борисовны и даже свежие складки от утюга на скатерти — всё это навевало покой, мир, уют.

В центре внимания гостей был интересный, своеобразный человек Эдуард Фукс, автор известных трудов «История нравов», «Женщины в карикатуре», «Евреи в карикатуре». Александра представляла его себе сухарём, так толсты и основательны были его многотомные исследования, а он оказался типичным представителем богемы. Ничто не напоминало учёного в этом сорокапятилетнем бывшем наборщике типографии.

Фукс только что вернулся из Египта. С восторгом рассказывал он о красках, о воздухе этой страны, об особых тонах египетского солнца...

   — Чтобы понять, что такое солнце, надо побывать в Египте. Только после этого начинаешь правильно видеть световые эффекты на севере.

Пока Фукс и Софья Борисовна горячо спорили о школах живописи, Александра вышла на балкон. Над Берлином стояла тихая звёздная ночь. Гулко звенели по тротуару шаги ночного полицейского патруля. Из палисадника доносился сладкий запах ночных цветов...

Неужели в мире война?

Как член «Немецкого общества помощи русским каторжанам и ссыльным» Фукс обещал сделать всё возможное для облегчения участи русских политических эмигрантов в Берлине. Александра не придала особого значения обещанию «берлинской богемы». Однако спустя несколько дней после того вечера Фукс вдруг объявился.

   — Свяжитесь немедленно с русской колонией, и пусть все члены прежнего вашего комитета явятся завтра к пяти часам на квартиру товарища Зиглиха, — сказал он заговорщицким тоном.

На следующий день у Зиглиха собрались Коллонтай, Ларин, Стомоняков, Генриетта Дерман и Чхенкели.

Вместе с Фуксом пришёл Гере, депутат рейхстага и бывший пастор.

Не успели все разместиться вокруг круглого стола, как Гере обратился к Чхенкели с вопросом:

   — Скажите, а вы серьёзно желали бы вернуться в Россию?

   — Разумеется, мы всё время об этом хлопочем, — ответил депутат Государственной Думы.

   — А какие ваши намерения? То есть для чего же вам, собственно, непременно хочется вернуться в Россию в такое тяжёлое время? Вас же здесь не беспокоят.

Чхенкели стал объяснять, что, по его мнению, русское правительство под давлением обстоятельств должно будет придерживаться более либерального курса. Он считает необходимым использовать это для усиления влияния русской социал-демократической партии на рабочих.

   — Вы верите, что рабочие в России не сторонники войны?

И Стомоняков и Чхенкели уверили, что война в России не популярна, что она не носит характера народной войны.

Гере и Фукс переглянулись.

   — Дело вот в чём, — сказал Фукс. — Ряд немецких товарищей решили посодействовать отъезду русских политических эмигрантов из Германии.

   — Но раньше, чем поделиться с вами нашим планом, — перебил его Гере, — дайте слово, что то, что мы вам сейчас скажем, никто никогда не узнает.

   — Представляется совершенно неожиданная возможность, — продолжил Фукс, — устроить отъезд русских революционеров. Как, каким образом — это вас не касается. Я сам связан честным словом, а всякая болтовня может испортить дело.

   — Но почему такая таинственность и кто даёт деньги на осуществление этого плана? — напрямик спросила Александра.

   — Какое вам дело, каким образом мы организуем отъезд? — раздражённо бросил Фукс. — Ведь вам лишь бы вернуться, лишь бы оказаться в России.

   — В Россию намерен поехать только товарищ Чхенкели и ещё два-три человека, остальные останутся в нейтральных странах.

   — И вы будете вести оттуда революционную работу для России?

   — Почему только для России? — удивилась Александра. — Мы — интернационалисты. Я, например, ставлю себе задачей остаться в самом тесном контакте с германскими товарищами, которые тоже не мирятся с войной, и буду работать для воссоздания Интернационала.

У Гере в глазах недоумение и явное разочарование.

Фукс схватил Александру за плечо и злобно зашептал:

— Кто вас просил пускаться в откровенность? Ну и ехали бы себе спокойно в Данию, Швецию, Америку. Никто бы с вас расписок не брал. А теперь всё дело провалено...

Однако отъезд русских политэмигрантов всё же состоялся. 6 сентября утром Александра по телефону бросила последнее «прости» милым Либкнехтам и вдвоём с Мишей отправилась на вокзал. Путь её лежал в Скандинавию. Миша же должен был ехать дальше, в Россию.

Выходя из пансиона, она обернулась. Возле дома желтели её любимые каштаны. В высоком осенне-чистой синевы небе ярко светило солнце.

С городом, где прошла часть её жизни, с партией, которая когда-то была столь горячо любимой, Александра прощалась без слёз.